потому только, что решалась судьба Кэт, а следовательно, и его судьба. Он
понимал, что ей предстоит здесь: новорожденному на пятом часу допроса
приставляют пистолет к затылку и обещают застрелить на глазах матери, если
она не заговорит. Обычная провокация папаши Мюллера: никогда еще никому из
детей они не стреляли в затылок. Жалость здесь ни при чем - люди Мюллера
могли вытворять вещи похуже. Просто они понимали, что после этого мать
сойдет с ума, и вся операция провалится. Но действовал этот метод
устрашения безотказно.
какие его ждут муки, скажи Кэт о нем. Все проще: он играл ярость.
Настоящий разведчик сродни актеру или писателю. Только если фальшь в игре
грозит актеру тухлыми помидорами, а неправда и отсутствие логики отомстят
писателю презрительными усмешками критиков, то разведчику это обернется
смертью.
на Фридрихштрассе, а сегодня еще почище: они находят русскую с
передатчиком, видимо, работавшую очень активно, я за этим передатчиком
охочусь восемь месяцев, но отчего-то это дело попадает к Рольфу, который
столько же понимает в радиоигре, сколько кошка в алгебре.
склока между разведкой и контрразведкой. Не надо. Дайте мне санкцию: я
поеду сейчас к этой бабе, возьму ее к нам и хотя бы проведу первый допрос.
Может быть, я самообольщаюсь, но я проведу его лучше Рольфа. Потом пусть
этой женщиной занимается Рольф - для меня всего важнее дело, а не
честолюбие.
вся эта возня.
поговорим о пасторе. н нам понадобится завтра-послезавтра.
редким исключением он разваливается после применения к нему специальных
мер головорезами Мюллера. Вам все станет ясно в первые часы. Если эта дама
станет молчать - передайте ее Мюллеру, пусть они разобьют себе лоб. Если
она заговорит - запишем себе в актив и утрем нос баварцу.
ненавистных ему людей - шефа гестапо Мюллера.
лежала Кэт. Когда она увидела его, глаза ее широко раскрылись, в них
появились слезы, и она потянулась к Штирлицу, но он, опасаясь диктофонов,
торопливо сказал:
достойно проигрывать. Я знаю, вы станете отпираться, но это глупо. у нас
перехвачено сорок ваших шифровок. Сейчас вам принесут одежду, и вы поедете
со мной. я гарантирую жизнь вам и вашему ребенку, если вы станете
сотрудничать с нами. Я ничего не могу вам гарантировать, если вы будете
упорствовать.
Кэт сказала, принимая условия его игры:
говорить, а вы будете думать, что мне ответить.
вам. я не понимаю, что произошло, я еще очень слаба, и я думаю, это
недоразумение объяснится. Мой муж - офицер, инвалид войны...
она верила, что теперь, как бы ни были сложны испытания, самое страшное -
одиночество - позади.
тоже у нас, они расшифрованы, это доказательства, которые невозможно
опровергнуть. От вас потребуется только одно: ваше согласие на совместную
с нами работу. И я вам советую, - сказал он, обернувшись, всячески
показывая ей глазами и лицом своим, что он говорит нечто очень важное, к
чему надо прислушаться, - согласиться с моим предложением и, во-первых,
рассказать все, что вам известно, пусть даже вам известно очень немногое,
а во-вторых, принять мое предложение и начать - незамедлительно, в течение
этих двух-трех дней, - начать работать на нас.
понять это самое главное Кэт могла, выслушав его здесь. У него оставалось
минуты две на проход по коридору, он подсчитал для себя время, поднимаясь
в палату.
человечек сейчас должен будет ехать в гестапо, в тюрьму, в неизвестность,
но оттого, что женщина, живой человек, тоже, вероятно, мать, сказала
спокойным, ровным голосом: "Дитя готово..."
машину.
сама. И последите, чтобы в коридорах не было больных.
пошел, взяв ее под руку, помогая ей нести ребенка, и потом, заметив, как
дрожат ее руки, взял ребенка сам.
сигарету, - им все известно... Слушай внимательно. Они станут давать тебе
информацию для наших. Торгуйся, требуй гарантий, чтобы ребенок был с
тобой. Сломайся на ребенке: они могут нас записать, поэтому сыграй все
точно у меня в кабинете. Шифра ты не знаешь, и наши радиограммы не
расшифрованы. Шифровальщиком был Эрвин, ты - только радист. Все остальное
я возьму на себя. Скажешь, что Эрвин ходил на встречу с резидентом в
районы Кантштрассе и в Рансдорф. Кто такие - не знаешь. Скажешь, что к
Эрвину приходил господин из МИДа. В машине я покажу тебе его фото. И все.
Ясно?
Он погиб неделю назад в автомобильной катастрофе. Это был ложный след.
Отрабатывая этот след, гестапо неминуемо потеряет дней десять-пятнадцать.
А сейчас и день решал многое...
исчезла из клиники "Шарите". Мюллер неистовствовал. А еще через два часа к
нему позвонил Шелленберг и сказал:
русскую радистку, которая дала согласие работать на нас. Рейхсфюрер уже
поздравил его с этой удачей.
сотый раз спрашивал себя: вправе ли был он привозить сюда, в тюрьму,
своего боевого товарища Катеньку Козлову, Кэт Кин, Ингу, Энрике. Да, он
мог бы, конечно, посадить ее в машину, показав свой жетон, и увезти в
Бабельсберг, а после найти ей квартиру и снабдить новыми документами. Это
значило бы, что спасая жизнь Кэт, он заранее шел на провал операции - той,
которая была запланирована Центром, той, которая была так важна для сотен
тысяч русских солдат, той, которая могла в ту или иную сторону повлиять на
будущее Европы. Он понимал, что после похищения Кэт из госпиталя все
гестапо будет поднято на ноги. Он понимал также, что, если побег удастся,
след непременно поведет к нему: значок секретной полиции, машина, внешние
приметы. Значит, ему тоже пришлось бы уйти на нелегальное положение. Это
было равнозначно провалу. Штирлиц понимал, что дело идет к концу, поэтому
палачи Мюллера будут зверствовать и уничтожать всех, кто кто был у них в
застенках. Поэтому он сказал Кэт, чтобы она сначала поставила условие: ее
ничего больше не связывает с Россией, муж погиб, и теперь она ни при каких
обстоятельствах не должна попасть в руки своего бывшего "шефа". Это был
запасной вариант, на случай, если Кэт все равно передали бы гестапо. Если
бы Кэт осталась у него, он бы так не тревожился, поселили бы ее на
конспиративной "радиоквартире" под охраной СС, а в нужный момент устроил
бы так, чтобы Кэт с мальчиком исчезла - и никто не смог бы ее найти. Хотя
это чертовски сложно. Сейчас, при всем трагизме положения на фронтах, при
том огромном количестве беженцев, которые заполнили центр страны, гестапо
продолжало работать четко и слаженно: каждый второй человек давал
информацию на соседа, а этот сосед, в свою очередь, давал информацию на
своего информатора. Считать, что в этой мутной воде можно беспрепятственно
уйти, мог только человек наивный, незнакомый со структурой СС и СД.
запись, которую представил Штирлиц, с лентой магнитофона, вмонтированного
в штепсель возле стола штандартенфюрера СС фон Штирлица.
записаны скорописью и разнились от того, что он говорил русской радистке.
вот, послушайте-ка...
будет для вас приговором. Человек, попавший в гестапо, обязан погибнуть.
Вышедший из гестапо - предатель и только предатель. Не так ли? Это первое.
Я не стану просить у вас имен оставшихся на свободе агентов - это не суть