когда все кончится, он снова напялит треух и вернется к себе в мир просеки
и сосен, а она укатит в Москву до следующего раза, а может следующего и не
будет вовсе, если вдова поневоле подыщет себе пару и к его возвращению уж
может с другим мужем ринется за кордон докапливать ненакопимое; а когда
освободят, путь ему один - прорабом на стройку или электриком, да он уж и
не починит ничего; перегори пробки, приходилось вызывать домуправовских, а
если повезет, определится бумажным инженером, специалистом по профилю,
листай да подшивай в одной из многочисленных контор.
думать, так как сидел тихо, боясь и тронуть Филина и взглянуть на него.
завидное амплуа - человек на заднем сиденье при полном удобстве, и случись
что - ни в ответе, и опасность невелика, особенно, если упрятаться за
спину водителя. Вот к чему стоит стремиться, не афишируя, конечно, как все
важное в жизни, вот оно место вожделенное - человек на заднем сиденье.
и вывалился на площадь как раз в миг, когда Настурция подлетела к машине.
подбородок пахучими помадными поцелуями.
столкновения и от проявления бурного участия. Что-то в этом есть... когда
тебя так... искренне, без подтасовки, от нутра и Колодец постановил, что
ближайший флакон духов оплатит Настурции; не датный - к Новому году там
или дню рождения, или восьмомартовский, а внеочередной, от сердца.
расплата особая.
так скоротечен, внимание женщины сосредоточилось на Филине. Шпындро так и
сидел, будто прилепленный к рулю. Настурция рванула переднюю дверцу и
проявила неожиданную силу, обхватив Филина и вытянув грузное тело из
машины. Колодец не помог, решительность и мощь Настурции сковали его и
только, когда женщина уже начала бледнеть, пытаясь удержать тушу, бросился
поддерживать. Шпындро не шелохнулся: что ему суета вокруг, он уже там,
посиживает на голубых от мороза пнях, в безветрии, дымными пальцами уперты
вверх к белесому небу тлеющие сигареты и две вещи реальны вокруг - холод и
пустота и больше ничего.
Филина. Шпындро видел хамское обращение Мордасова с пледом и только
усмехнулся внутреннему спокойствию: зачем ему теперь плед? и машина? и
жена? зачем ему все?..
колени об острые камешки, скрывающиеся в песке на площади. Мордасов еще
раз уверился, что искренность Настурции необъяснима, устрашает, как все
непонятное. Притыка рванула рубаху на груди Филина - пуговицы брызнули
фонтаном, откуда столько на одной рубахе? - и перед торговками укропом и
петрушкой, перед перепуганным шофером грузовика, перед Рыжухой, которая
уже вернулась со станции с двумя бидонами кваса, перед Стручком,
ушибленным галстуком и на карачках подползшим к машине Шпындро, предстала
татуированная грудь Филина.
умирают. Настурция залилась краской, а уж она-то школу прошла, и это при
ее гриме. Мордасов с академическим интересом изучал обилие нательных
картинок и поразительную скабрезность ситуаций, намертво зачернилинных на
груди пострадавшего. Две татуировки ближе к пупку сведены и напоминали о
себе сморщенными шрамиками. Там-то что было? Колодец вспотел. Укропные
торговки из богомольных крестились, и все забыли, что Филин вовсе не
галерея, пусть и сомнительная, а умерший человек или почти умерший.
отметить Мордасов, платок-легенда, как уверяла Настурция, подписанный
лично Нино Ричи; позже Мордасов удостоверился, что таких платков больше,
чем носов в стольном граде, и все же Настурция открывалась ему сегодня
определенно неведомой стороной.
участием протянула бидон с квасом. Настурция отшвырнула крышку, обмакнула
подписной платок в квас и обмыла кровь с лица Филина, с шеи, с груди, там,
где кровь еще маскировала подлинную остроту сюжетов, наколотых на
безволосой груди начальника.
только что смоченным квасом и торжествующе вытянула руку - смотрите! -
зеркальце помутнело: человек-галерея жил...
от голубых пней, не знал Шпындро, что Кругову так просто не уехать, не
знал, что жизнь не кончена и борьба продолжается. Шпындро не сильно
разбирался в терминах, но то, что происходило с ним, вызывало в памяти
слова ступор, кома, удар...
бидон и окатила Филина квасом с ног до головы. Квасные потоки пронеслись
по надутым щекам, по напоминающей ощипанную гусиную тушу шее, устремились
к животу, купая в пенных струях русалочьи хвосты и оголенных мужчин с
очевидными намерениями, касательно русалок, чья синева могла соперничать
только с синевой неба над бездыханным начальником. Филин чмокнул, открыл
на миг глаза и снова закрыл, не понимая, отчего лежит распластавшись на
земле, отчего вокруг десятки неизвестных таращатся в испуге или восторге,
отчего непонятная жидкость заливает нос и уши и щиплет веки.
бронзового галстука, пытаясь отвести от себя обвинение в сознательном
нанесении порчи пионеру Грише.
Робертовна Притыка и Стручок, прижимающий к груди неизменный кепарь, меж
ними лежал облитый квасом Филин, боясь открыть глаза, считая, что он
упился вдрызг и - самое страшное - не помнит, где и с кем. Женщина,
склонившаяся над ним с пухлогубым, напомаженным ртом, доходяга с кепкой и
приплясывающий по кругу кордебалет торговок с пучками зелени вместо вееров
не оставляли сомнений, что Филин принял крупно, но помнились только
малосольные огурцы, возлияние же выпадало из памяти напрочь и только
видения полуживой старухи и угла с иконами и бутылей с водой, что звякали
в сумке у ног Филина в машине, перед тем как он оказался распластанным на
пыльной площади, несмело намекали на истоки происходящего; Филин боялся
открыть глаза еще и потому, что, когда струи кваса достигли трусов и
смочили промежность, он с ужасом подумал о худшем: неужели на глазах у
всех? С мокрыми штанами? Он слышал, что такое случается с пьяными до
беспамятства, но чтоб с ним... Старуха - ведьма замаскированная! - видно
вместо святой воды умудрилась налить в пустые бутылки водку и колдовство
ее оказалось как раз в том, что пилась водка, как вода, но валила с ног,
подобно неразбавленному спирту.
пронеслось под мокрыми от кваса сединами: худшего и представить не мог,
посреди площади, с мокрыми штанами, на глазах у всего честного народа, да
еще и с оголенной грудью; он, не открывая глаз, на ощупь погладил себя по
вздымающемуся горой животу и замер, не находя рубашки.
станционный постовой почтительно отступил в сторону. Молодцеватый,
перетянутый портупеей, офицер с усиками в белых перчатках сразу вцепился в
шофера грузовика. Шпындро так и не вылезал из машины. Шофер грузовика с
тоской взирал на бронзового пионера Гришу и старался объяснить, что не
нарочно и, пытаясь спасти вот граждан на легковушке (он уже
предусмотрительно отказался от товарищей и перешел на граждан), отвернул,
не успел тормознуть и чуть не уронил Гришу наземь, счастье, что только
галстук отколупнулся, но это не беда... шофер уныло бубнил про бустилат и
другие чудо-клеи, как раз для гипса, и с его слов выходило, что галстук у
Гриши окажется после ремонта лучше прежнего и сам Гиша только выиграет
вместе со всеми горожанами от, на первый взгляд, неудачного наезда.
власти не верил ни единому доводу злоумышленника. Постовой, на всякий
пожарный, бочком откатился от покореженного Гриши: постовой недавно стал
папой и понимал, что Гриша может, разваливаясь, внезапно осиротить дитя, и
тогда уже никакой бустилат не поможет.
нагоняло страху больше, чем любые угрозы. Чин протянул руку, и шофер
покорно вложил свои документы.
Гришу, будто на брата меньшого, жестоко избитого хулиганами. - Бузников,
вы понимаете, что натворили? - Взгляд на Гришу, на обгрызанный галстук, на
трещину, опоясавшую гипсовую шею ниткой тонкого жемчуга.
взором, остановился на Филине. Квас действительно предательски намочил
штаны и в сочетании с татуировками на груди и напрасно приблизившимся
Стручком, будто потерявшим дружка, зрелище выходило неприглядное.
оттого слово акция припахивало костром. - Акция, Бузников, - размеренно
повторил чин и по рядам торговок зеленью легким ветерком зашелестело:
акция...
галстука, едва не угробивший Стручка. Бузников покачал головой. - Тем
хуже, - чин взял гипсовый обломок, провел пальцем по рытвинам скола, будто
раздумывая, не понюхать ли недавнюю принадлежность туалета бронзового
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Орлов Алекс
Посняков Андрей