своего братца к двери, а тени их на стенах танцевали под слабым светом,
точно куклы.
коридор, открыли дверь, спустились по лестнице и вышли из здания в тесный
проход между гостиницей и конюшней. Сжав огонек мраком, ночь обратила свечу
в мерцающую точку, булавочную головку света. На небе сверкал острый месяц,
светили звезды, и глазастый Перрин все видел очень ясно. Он удивлялся,
отчего Морейн не приказывает Саймону прекратить поклонную гимнастику, но она
молчала.
Седай прошествовала впереди всех, точно королева, скользящая по паркету
своего дворца, а не по темному коридору. На дворе уже было зябко: ночи еще
повиновались эху ушедшей зимы.
спасателей в загончик позади конюшни и поспешно освободил дверь от запора. -
Вот здесь! - указал он на двери. - Тут, добрая госпожа. Тут мой брат. Брат
Ноам.
деревянными кольями. Толстую дощатую дверь держал на запоре мощный стальной
замок в петлях засова. Заслоненный от мира войском нерушимых преград, в
конюшне, на полу, застланном соломой, распластанный, лежал на животе
человек. Босоногий. Рубашка его и штаны были разодраны, словно он сам, не
зная, как от них освободиться, их порвал, сдирая с себя одежду. Почуяв запах
немытого тела, Перрин решил, что чувствуют сей дух и Саймон, и Морейн.
он действительно Саймону брат, черты его внешности не помогали: во-первых,
подбородок у больного выдавался вперед, к тому же мужчина он был кряжистый,
имел широкие плечи; но ошеломило Перрина не это. Глаза человека. Глаза его
полыхали золотым огнем!
врал, будто может разговаривать с волками, понимать их язык! Да вы
посмотрите, какие глазищи у бедного! - Саймон быстро взглянул на Перрина. -
Про волков он заводил речь всякий раз, как напьется. Все мы над ним
смеялись. А с месяцок так, примерно, назад исчез Ноам из деревни. Пошел я
его искать, да и нашел такого, как изволите видеть.
точно к волку. Бежать сквозь лес, чуя носом ледяной ветер. Щелкая зубами,
молнией прыгнуть с валуна. Ощутить, как сладко на языке кипит кровь.
Убивать!
защитой. Не мысли Ноама он прочел, но поток воспоминаний, полуясных желаний,
тоски. Но в больном ощущалось слишком много волчьего. Чтобы успокоиться,
Перрин прислонился к стене; колени у него дрожали. Помоги мне, о Свет!
нее глаз. Морейн вытащила замок из петли, и человек без подбородка обратился
к Перрину:
матушка Рун пыталась ему помочь, он укусил ее... и он загрыз корову!
Собственными зубами, - Саймон шептал уже едва слышно.
рычал столь свирепо, что по телу его пошла дрожь. Морейн не обратила на рык
ни малейшего внимания. Она по-прежнему приближалась к больному, а он, рыча,
отползал по соломенной постели, пока не загнал себя в угол. Или она его
загнала?
сжала Ноаму виски. Рев его переходил в ворчанье, обратившееся затем в
хныканье столь быстро, что Перрин и ахнуть не успел. Долго, долго Морейн
обнимала голову Ноама, наконец освободила больного и поднялась. Она
обернулась к Ноаму спиной так доверчиво, что горло у Перрина сжалось, - но
целительница бестрепетно выходила из клетки человека-волка, провожаемая его
палящим взором. Открыв дощатую дверь, Морейн повесила замок на место, в
петли, закрывать же его не нашла нужным, - и Ноам кинулся, рыча, на жерди
ограды. Он грыз их, налегал на прутья клетки плечами, старался просунуть меж
ними свою голову, продолжая рычать и щелкать зубами.
своего платья солому.
глубоким взглядом человека, понимающего суть вещей, - и он опустил глаза.
Желтые свои глаза!
своему брату в лицо.
такое, вы сами знаете, - голос его снова стал едва слышен. - Айз Седай
творят иногда столь волшебные дела...
себя, и целитель - вместе. В брате твоем не осталось ничего, что помнило бы
его человеческую бытность. Нет таких карт, что наставили бы его на обратный
путь, да и внутри у него нет того, кто мог бы идти назад. Нет больше Ноама,
Саймон!
изрядно. Только он... - Саймон поднял руку к глазам и заморгал. - Спасибо
вам, добрая леди! Я понял: вы бы ему чем-нибудь пособили, кабы могли...
слова и покинула загон.
однако человек в загородке - а вернее, тот, кто когда-то был человеком, -
рычал на деревянные прутья своей клетки и как-то удержал его. Воин-кузнец
шагнул к засову и, к собственному удивлению, сразу его отодвинул, вынув
замок. Хороший замок, кузнецом знатным сработан.
клетку. Ноам прекратил грызть дерево: он пугливо бросал взгляды на Перрина,
дыша с трудом. Человек-волк уже сломал себе несколько зубов. - Можешь
держать его здесь всю жизнь, - проговорил Перрин, - но лично я не уверен,
что ему от этого будет лучше.
он станет счастлив, пускай по-своему. Ноам уже больше не брат тебе, но
освободить его можешь только ты. Но можешь и здесь его оставить, а люди
смотреть станут, как он грызет прутья своей клетки, пока бедняга не помрет с
тоски. Разве можно, посадив волка в клетку, ожидать, когда же он станет
счастливым? Или он в силах просидеть за решеткой весь век?
Посомневавшись, он все же кивнул и повернул голову к двери загона.
отошел в сторону.
из клетки, мчась на четвереньках, но с удивительным проворством. Из клетки,
пролетев через загон, - в ночь! Помоги нам обоим, о Свет! - подумал Перрин.
Но что теперь скажет мастер Харод? Дверь открыта, а Ноама на месте нет!
прежнее место, закрываясь, прищелкнул.
Некоторые из них даже додумались врать, будто Ноам превратился в волка до
конца - и шерсть, мол, на нем выросла, и хвост, - это они наболтали в тот
день, когда Ноам покусал матушку Рун. Надо же такую неправду выдумать!
обрасти шерстью, но оставаться волком! Волк уже не человек. Помоги мне.
Свет!
доме матушки Рун, но когда явились к нам Белоплащники, она и я попросили
мастера Харода запереть Ноама здесь. У Белоплащников всегда с собой список
прислужников тьмы, их-то они, мол, и ищут повсюду. А какие глаза у моего
Ноама, вы видите сами. И в списке у Белоплащников было такое имя: Перрин
Айбара, кузнец. Они всем объясняли, что у него глаза желтые, что он, мол, с
волками заедино. Так вы уж сами теперь понимаете, отчего мне не хотелось,
чтобы они увидели Ноама...
тюрьме. Думаю я, нашла тебя добрая леди вскоре после случившейся с тобой
напасти. Вовремя пришла тебе помощь! Как бы мне хотелось, чтобы добрая
госпожа пришла к нам в Джарру не нынче, а месяцев этак несколько назад...
помочь!
знать! Ведать должны о тайне его желтых глаз!..
и остальные из местных были, верно, настолько захвачены разглядыванием