Чтение 272–й страницы книги ~Вокруг Иосифа Бродского~

Их сделавши, стригут газон

в шесть вечера. Потом рубают.

Затем правительство ругают.

В одиннадцать слетает сон.

Правительство у них -- дерьмо.

Или жулье, или вороны.

Лишь Министерство Обороны

в порядке. Но, старик, ярмо

налогов... Впрочем, ни хрена

в налоговой системе этой,

никем достойно не воспетой,

не разобраться, и страна,

внедрившая ее, вовек

непобедима. Вот в чем штука!

Что думает про невод щука,

то про налоги -- человек.

Хотя -- инфляция. Но тут,

при поднятом в газетах вое,

все просто вкалывают вдвое

и больше прежнего гребут.

Здесь если позовешь врача,

то год потом зубами клацать.

Здесь чашка кофе будет двадцать

пять центов. Хоть оно -- моча.

Здесь башли делают на всем:

на добродетели, пороке,

на внутренней, на внешней склоке.

Мы, русские, их не спасем,

и зуб на данную страну

зря точат наши долбоTбы;

старик, чем эти небоскребы,

быстрее заселить луну.

Завоевать возможно то,

что было создано по плану.

(Приятно с циркулем тирану

прикидывать всT от и до.)

Но -- Хаос. Чем его возьмешь?

Не знает Хаос Ганнибала.

Пред ним стоишь, раскрыв ебало,

и пальцы выпускают нож.

А Штаты -- это хаос. Он

чужд, противоположен карте,

изученной на школьной парте.

Представь разъятый телефон,

раскромсанный будильник, мозг

вне черепа, шурупы, буквы,

труху распотрошенной куклы,

над этим -- здоровенный мост,

цветных карандашей графит,

и, нитками всю вещь опутав,

Америки с двух тысяч футов

получишь регулярный вид.

Насчет их Президента. Мне

всT проще кажется простого:

он -- помесь жлоба и святого.

Смесь заурядная вполне.

Когда нам говорят "говна",

в сравнениях блестя талантом,

мы чем парируем? -- "брильянтом"

иль просто посылаем на.

Что он и делает. Но зря.

Одним здесь попросту затмило,

другие дрочат на кормило.

Причина: бедность словаря.

Ну, на хуй Президента (шок

такое для американца).

Но начинает заикаться,

про это говоря, стишок.

Пора кончать, как говорит

красавица под гренадером.

Я улетаю, грешным делом,

в Европу. Чемодан раскрыт,

клубится барахло вокруг.

Лечу сначала в Лондон. После

в Голландию (Петру от Оськи

нижайшее). Потом на Юг,

в Италию, в Сполето. По

делам своим оральным. Летом

в U.S. невыносимо (в этом

что рифму не ищу на "по"

пусть убедит тебя). Жара.

Я дохну при такой погоде.

Что отражается на ходе

письма и самого пера.

Старик, я покидаю текст

и данную страну, чей очерк

не в смысле, но в сплетеньи строчек

попробовал я дать. Отъезд

есть временная вещь, и я,

конечно же вернусь к обоим

(как некоторые под конвоем,

эпическую мысль тая).

Шлю данную -- дойдет ли? -- часть.

Я думаю, дойдет. Чего там...

У ямбов этих к перелетам

какая-то, блядь, прямо страсть.

Прощай и помни, что люблю

тебя, старуху, нашу леди,

детеныша, аз-буки-веди

зубрящего, поди, к нулю

наверно палочки пером

уж приставляющего -- Боже!

как время-то летит!.. мне тоже

пора уж на аэродром.

Прощай. Увидимся ль? Бог весть.

Старик! пока на этом свете,

есть наши бабы, наши дети,

есть мы и наша дружба есть.

22 мая 1974 г., Нью-Йорк.

___

Старик,

ты узнаешь ли эту

строфу? С ней, вроде, ни один

из нас еще не канул в Лету

(хоть и не дожил до седин).

Ей в оны дни, при Николаше,

А. Пушкин пользовался. В наши --

ей пользовался некто Блок;

но он, увы, не поволок.

Она из моды вышла ныне,