новое преступление, то накажите меня, но если я вас убедил, что со дня
моего рождения моя судьба была мучительной, горькой, плачевной, то пожа-
лейте меня!
та. Я не хотел знать имени моей матери; я его не знаю.
где сидела незнакомка, только что очнувшаяся от обморока.
подняли, густая вуаль, закрывавшая ее лицо, откинулась, и окружающие уз-
нали баронессу Данглар.
лись в его голове, Вильфор тоже узнал ее и встал.
это нагромождение мерзостей должно быть подтверждено самыми неопровержи-
мыми доказательствами.
тельства?
тался под тяжестью этой тысячи вперившихся в него глаз; волосы его были
растрепаны, лицо исцарапано ногтями.
их представлю?
пытался бы вырваться из смертельных тисков, которые сжимают меня; да, я
в руке карающего бога! Не нужно доказательств! Все, что сказал этот че-
ловек, правда.
шина, какая предшествует стихийным катастрофам, окутала своим свинцовым
покровом всех присутствующих.
власти галлюцинаций! Вам изменяет разум! Легко понять, что такое неслы-
ханное, неожиданное, ужасное обвинение могло помрачить ваш рассудок:
опомнитесь, придите в себя!
радке, в лице не было ни кровинки.
тело. Я признаю себя виновным во всем, что этот человек вменяет мне в
вину; я возвращаюсь в свой дом, где буду ждать распоряжений господина
королевского прокурора, моего преемника.
походкой направился к двери, которую перед ним машинально распахнул де-
журный пристав.
менее страшным признанием - трагической развязкой загадочных событий,
которые уже две недели волновали высшее парижское общество.
как генерал Морсер; пуля в лоб - просто удовольствие по сравнению с та-
кой катастрофой.
лала бедная девочка, что умерла!
до следующей сессии. Назначается повое следствие, которое будет поручено
другому лицу.
ки, покинул залу в сопровождении жандармов, которые невольно выказывали
ему уважение.
суя ему в руку золотой.
внушает уважение, и еще не было примера, даже в самые жестокие времена,
чтобы в первую минуту люди не посочувствовали человеку, на которого об-
рушилось непоправимое несчастье. Разъяренная толпа может убить того, кто
ей ненавистен; но редко случается, чтобы люди, присутствующие при объяв-
лении смертного приговора, оскорбили несчастного, даже если он совершил
преступление.
удалился, сам вынеся себе обвинительный приговор, но охраняемый своей
скорбью.
тить разумом; и тогда величайший поэт - тот, у кого вырвется самый
страстный и самый искренний крик. Этот крик заменяет толпе целую по-
весть, и она права, что довольствуется им, и еще более права, если приз-
нает его совершенным, когда в нем звучит истина.
Вильфор шел из суда, тот лихорадочный жар, от которого билась каждая ею
артерия, напрягался каждый нерв, вздувалась каждая жила и который терзал
миллионом терзаний каждую частицу его бренного тела.
сил с себя судейскую тогу не потому, что этого требовали приличия, но
потому, что она жгла ему плечи тяжким бременем, как мучительное одеяние
Несса.
кучера, сам открыл дверцу и упал на сиденье, указывая рукой в сторону
предместья Сент-Оноре.
ни; он был раздавлен этим обвалом; он еще не предвидел последствий, не
измерял их; он их только чувствовал; он не думал о букве закона, как ду-
мает хладнокровный убийца, толкуя хорошо знакомую ему статью.
что ему мешает какой то предмет.
шийся между спинкой и подушками; вид этого веера пробудил в нем воспоми-
нание, и это воспоминание сверкнуло, как молния во мраке ночи.
глазами второе, не менее ужасное.
говорил ее к смерти; и она, пораженная ужасом, раздавленная стыдом, уби-
тая раскаянием, которое он пробудил в ней своей незапятнанной доброде-
телью, - она, несчастная, слабая женщина, беззащитная перед лицом этой
неограниченной, высшей власти, быть может, в эту самую минуту готовилась
умереть!
она, должно быть, вспоминала все свои преступления, молила бога о поща-
де, писала письмо, униженно умоляя своего безупречного судью о прощении,
которое она покупала ценою жизни.
подушках кареты.
мне! - воскликнул он. - Я - само преступление! И она заразилась им, как
заражаются тифом, холерой, чумой!.. И я караю ее!.. Я осмелился ей ска-
зать: раскайся и умри... я! Нет, нет, она будет жить... она пойдет со
мной... Мы скроемся, мы покинем Францию, мы будем скитаться по земле,
пока она будет носить нас. Я говорил ей об эшафоте!.. Великий боже! Как
я смел произнести это слово! Ведь меня тоже ждет эшафот!.. Мы скроем-
ся... Да, я покаюсь ей во всем; каждый день я буду смиренно повторять
ей, что я такой же преступник... Союз тигра и змеи! О жена, достойная
своего мужа!.. Она должна жить, ее злодеяние должно померкнуть перед мо-
им!
козлах.
раскаяться и воспитать моего сына, моего несчастного мальчика. Он один
вместе с этим словно железным стариком пережил гибель моей семьи! Она
любила сына; ради него она пошла на преступление. Никогда не следует те-
рять веру в сердце женщины, любящей своего ребенка; она раскается, никто
не узнает, что она преступница. Все злодеяния, совершенные в моем доме и
о которых уже шепчутся в свете, со временем забудутся, а если и найдутся
недоброжелатели, которые о них вспомнят, я возьму вину на себя. Одним,
двумя, тремя больше - не все ли равно! Моя жена возьмет все наше золото,