казнены два человека по обвинению в убийстве помощника генерал-губернатора
Маркграфского.
арестован, а шесть жандармов переведены отсюда на другую службу. Солдат
Лобанов приговорен к арестантским ротам на два с половиной года за то, что
передавал по назначению письма заключенных. Почти все служители-солдаты
как ненадежные заменены новыми.
одновременно до трех приговоренных. Когда их больше, вешают троих,
остальные тут же ожидают своей очереди и смотрят на казнь товарищей.
боевых дружин ППС.
заменили десятью годами каторги. Он не хотел верить. Когда родители
приехали к нему на свидание, он отказался выйти из камеры, думая, что его
хотят перевести в камеру смертников. По просьбе родителей его силой
привели к ним.
совершенно пустой камере. Окна выбиты, вместо стекол - солома, по ночам он
сидит без лампы.
ручные кандалы, он их разбил...
окончания его заключения оставался только один месяц.
сидел с офицером Б. и неделю с офицером Калининым. Б. явился ко мне
неожиданно, и я очень обрадовался... Он словно с неба упал; вечером с
шумом открылась дверь, его как бы втолкнули в мою камеру, и дверь
захлопнулась. За несколько дней до суда офицеров вызвали в канцелярию,
велели им показать, что у них в карманах, а в их камере, где они сидят все
вместе, произвели обыск. Это было сделано по распоряжению генерала Утгофа,
и специально для этой цели были присланы два ротмистра. По-видимому, вся
эта шумиха была подготовлена со специальной целью внушить судьям
представление об этих офицерах как об опаснейших людях.
О нем здесь рассказывают, что, когда для него становится очевидным, что
подсудимый может отвертеться от виселицы, он сразу становится грубым,
недоступным, настроение его становится бешеным, и наоборот, когда он
видит, что это подсудимому не удастся, он потирает от удовольствия руки,
вежливо разговаривает с адвокатом, его настроение становится розовым.
Обвинял Абдулов. Следствие вел Вонсяцкий - в настоящее время начальник
радомского губернского жандармского управления, мерзавец, известный своей
деятельностью в Варшаве и в Риге.
угрозами, постоянными допросами он добился того, что почти все обвиняемые
сознались, что ходили на собрания, и засыпали Калинина. На офицеров
Вонсяцкий действовал уверениями, что солдаты сидят по их вине и что если
они сознаются, то он сможет освободить солдат. Самым важным свидетелем был
Гогман - шпион, о котором я уже упоминал.
Олонецкого пехотного полка Александра Бочарова и на подброшенной ему
литературе.
момент. Он заявил, что принадлежал к Военно-революционной организации
социал-демократов, что под угрозой Вонсяцкого арестовать его и закатать на
каторгу он дал ложное показание и написал все то, что ему велел Вонсяцкий.
Уверский прервал его: "Ведь вы офицер!" Бочаров ничего не ответил и
продолжал стоять с опущенной вниз головой.
полковника; они в течение всех пяти дней сидели как болваны и не проронили
ни единого слова.
полковничьих погон, и в этом он успел. Собрали людей из разных местностей
царства Польского.
неизвестно почему именно этих, сгруппировали их вокруг неблагонадежных
офицеров и создали огромное дело Военно-революционной организации офицеров
и солдат, которая могла погубить самодержавие. Но вот появляется
храбрейший рыцарь Вонсяцкий и искореняет крамолу: какой же похвалы и
награды он достоин!
для того, чтобы предоставить суду возможность вынести оправдательный
приговор. "Наш военный суд беспристрастен, он не лакей охранки" - так
когда-то говорил мне жандармский полковник Сушков. Когда Б. вернулся после
того, как суд вынес ему оправдательный приговор, он до того устал, что
незаметно было, что это его радует.
его так же долго будут в административном порядке держать в тюрьме, как
держат других. Дело Горбунова, например, - чиновника охранки - прекращено,
а он продолжает сидеть более месяца.
продолжают сидеть, и имеется предположение, что их сошлют в Якутскую
область (на днях Клима и Беднажа выслали за границу, а Денеля собираются
сослать в Якутскую область; жена его ездила в Питер и выхлопотала ему
ссылку за границу; он уже должен был уехать, его даже ожидала карета, но
охранка велела опять задержать его). Я успокаивал его, убеждал, что его
освободят, что охранка ничего против него не имеет. Неожиданно в половине
шестого ему приказано было собрать вещи и идти. "В ратушу?" - "Нет, прямо
за ворота". Это как гром обрушилось на него. Он не знал, что прежде всего
хватать. Я почувствовал, как сжимается мое сердце. Что делать?
после чего наступил момент тишины. Я уже радовался за него, а теперь
опустела моя камера.
просьбу, помните", - произнес я холодно... Он страстно обнял меня на
прощанье...
старался не обнаруживать этого. Он не пробудет в каторге шесть лет - это
так нелепо, бессмысленно. Он - интеллигентный, молодой, сильный - должен
перестать жить, должен быть совершенно отрезан от мира. Никто не может с
этим примириться.
особенности он, который, быть может, и бессознательно, верит в
превосходство своего ума, в силу своей воли, в свою способность к великим,
могучим делам. Люди пойдут за ним, а не он за людьми. Поэтому ему противны
партия и партийность.
противостоять ему? А эти бессмысленные стены... Он не хочет их. Он знает
только себя и сам будет нести ответственность за свои поступки; он не
думает об общественном мнении; ему противна только "грязь". "Это грязь" -
вот вся его критика. Он "прямолинеен": все, что бы я ни сделал, - сделал
я, и поэтому я не знаю угрызений совести. В этом чувствуется сила
молодости, немного рисовки и, возможно, много сомнений в самом себе. Во
всяком случае, тип любопытный и интересный. Это человек, который может
подняться очень высоко, но и пасть очень низко; если его посетит минута
слабости, тогда он скажет себе: "Эта слабость - это я, этот путь - мой
путь".
мягкий воздух. На каштановых деревьях и на кустах сирени набухли почки и
уже пробились зеленые, улыбающиеся солнцу листья. Травка во дворе
потянулась к солнцу и радостно поглощает воздух и солнечные лучи,
возвращающие ее к жизни. Тихо.
ними и за окном вооруженные солдаты никогда не оставляют своих постов, и
по-прежнему каждые два часа слышно, как они сменяются, как стучат
винтовки, слышны их слова при смене:
жандармы, и по-прежнему они выводят нас на прогулку. Как и раньше, слышно
бряцанье кандалов.
браунинг и несколько пуль. Приехал жандармский полковник Остафьев, созвал
жандармов, угрожал им, упрекал, что они плохо наблюдают за нами, что
поддерживают с нами сношение; грозил, что всех расстреляет, упечет на
каторгу, закует в кандалы, за малейший пустяк будет отдавать под суд.
Нескольким он надавал пощечин. Они не протестовали. Об этом они не хотят
рассказывать нам. Им стыдно. Но они еще больше сближаются с нами. По этому
поводу мне написал один из товарищей:
связи с этим я вспомнил одно событие, о котором мне рассказывал очевидец.
заключенными. Всякий раз, когда попадался до мерзости гадкий караул,
заключенные переживали настоящие пытки. В числе других издевательств был
отказ в течение многих часов вести в уборную. Люди ужасно мучились. Один
из заключенных не мог вытерпеть, и, когда он захотел вынести испражнения,
заметивший это офицер начал его ругать, приказывал ему съесть то, что он
выносил, бил его по лицу.
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Березин Федор