из камеры одному и вышли с ним вместе, чтобы не дать его бить. Когда я
возмущался, очевидец в ответ спросил: "А что было делать? Если мы сказали
бы хоть одно слово, нас бы всех убили, выдавая это за бунт".
заключенного, разговаривавшего во время прогулки с другим через окно. В
это время по двору гуляли сорок человек. Один из них хотел было броситься
на солдата, но другие оттащили его в сторону. Мы потребовали тогда замены
этого солдата другим, тюремные власти тоже на этом настаивали, но
караульный начальник не дал на это своего согласия и стал угрожать нам.
Когда один из заключенных начал против этого протестовать, солдат
замахнулся на него штыком, другие заключенные заслонили его от
рассвирепевшего солдата, но все вынуждены были уйти с прогулки.
вызванный нами прокурор Набоков издевался над нами, заявляя: "Вы ведете
себя возмутительно. Следовало бы вас всех расстрелять". Возможны ли при
таких условиях какие-либо протесты? Каждый такой протест может вызвать
только резню.
унижения или в отчаянии бросается сломя голову, сознательно ища смерти.
за принадлежность к социал-демократии. Он был арестован в декабре 1907
года в Сосковце. Он рассказал мне о следующем случае, очевидцем которого
являлся:
вызывают в канцелярию одного из заключенных, некоего Страшака -
прядильщика с фабрики Шена, внимательно осматривают его с ног до головы и,
не говоря ни слова, уходят.
высокого роста, в том числе Страшака, приводят солдата, и следователь
приказывает ему признать среди них предполагаемого участника покушения на
шпика. Солдат указывает на Страшака. Этот Страшак, рабочий, ни в чем не
был замешан, ни с какой партией не имел ничего общего. Солдат был тот
самый, который приходил со стражником утром и предварительно подготовился
к ответу. Страшака повесили...
первого на второе кого-то повесили. Была чудесная лунная ночь, я долго не
мог уснуть.
ночи началось движение на лестнице, ведущей в канцелярию, какое
обыкновенно бывает в ночь казни. Пришли жандармы, кто-то из начальства,
ксендз; потом за окном прошел отряд солдат, четко отбивая шаг. Все, как
обыкновенно... Повесили рабочего-портного по имени Арнольд...
городе первое мая не праздновали. Массам еще хуже: та же, что и прежде,
серая, беспросветная жизнь, та же нужда, тот же труд, та же зависимость...
Некоторые рекомендуют теперь приняться исключительно за легальную
деятельность, то есть на самом деле отречься от борьбы. Другие не могут
перенести теперешнего положения и малодушно лишают себя жизни... Но я
отталкиваю мысль о самоубийстве, хочу найти в себе силы пережить весь этот
ад, благословлять то, что я разделяю страдания с другими; я хочу вернуться
и бороться..."
принес в кровать стакан молока и ломтик сыра с огурцом; после этого
полчаса генерал просматривал газеты; начинал с эмигрантских, ленинских,
плехановских и черновских, потом бегло пролистывал дубровинское "Русское
знамя" - нет ли каких пикантных скандалов; после этого изучал биржевые
полосы официозов; работал с карандашом, тут глаз да глаз, ошибка дорогого
стоит.
загривок - центр подагрических болей, - там сокрыты все грехи юности;
переизбыток шампанского, злоупотребление острыми блюдами мстят соляным
панцирем, который то сожмет сосудики, то отпустит, а уж если погода резко
меняется, то хоть ложись и помирай.
- Как вешать - так умел, а соль разбить - пальчики бережешь?!
больно позвонки мять...
татаре греются, они доки напускать пар с травками, как в раю сидишь... Но
Никитка меня не руками мнет, он по мне ногами ходит, пяткой ввинчивает...
коли бьете, то в морду, а не промеж лопаток...
нетерпения; заговорщически улыбнувшись, протянул папку, на которой было
вытиснено золотом:
пенсне. - Или сплетня какая?
чашечку, посмакуем.
самого пристального внимания. Прочитав ее, Герасимов подумал: "Неужели
второй Азеф? Вот счастье, коли б так!"
шифрованной телеграммой, что известный террорист, член боевой организации
эсеров Александр Петров обратился к начальнику тюрьмы, где он содержится
ныне с предложением начать работу против ЦК и особенно Савинкова; вопрос
об оплате не поднимает, просит лишь об одном: устроить побег ему и его
ближайшему другу Евгению Бартольду, сыну фабриканта, одному из самых
богатых людей Поволжья, тоже эсеру.
место Трусевича пришел его заместитель Зуев; Максимилиан Иванович изволил
распрощаться со столь дорогим ему креслом шефа секретной службы империи, -
не все коту масленица, будет знать, как своим палки в колеса ставить; с
Зуевым можно иметь дело, хоть и трусоват, но понимает, кого можно з а м а
т ь, а кого рискованно.
"Хромой", он же "Южный", он же "Филатов", действительно является известным
боевиком в эсеровском терроре, к революции примкнул в девятьсот пятом
году, был поставлен Азефом и Савинковым на динамитную лабораторию; во
время взрыва, произошедшего по вине Любы Марковской - не уследила за
смесью, - искорежило стопу; в беспамятстве попал в полицию, продержали
сутки, перевезли в тюремный госпиталь, там о т п и л и л и ногу, гангрена;
за месяц потерял двенадцать кило, кожа да кости; тем не менее грозил
военный суд, виселица; время лихое - даже шестнадцатилетним набрасывали
веревку на худенькие, детские еще кадыки, а безногого б вздернули без
всякого сострадания.
лодку, поднялся по Волге до маленького городишка, сдал своему
родственнику, известному по тем временам хирургу; тот не только залечил
гангренозную культю, но и сделал вполне пристойный протез; после этого
Петрова вывезли за границу, в Париж; там встретили как героя, еще бы: и
ногу потерял, и бежал из-под виселицы, и границу пересек на протезе, хотя
был объявлен во все розыскные листы империи как особо опасный преступник.
друга морщинами; потом, тяжело опершись об атласные подлокотники, поднялся
с кресла и подошел к своему особому сейфу, где хранились донесения Азефа и
еще трех других, самых доверенных агентов, которых вербовал лично он, и
никто другой о них не знал (кавказский эсдек, эсер из Эстляндии и киевский
меньшевик).
бегства из Парижа), нашел кличку "Хромой"; это и есть безногий Петров, кто
ж еще?!
выезжает в Россию, чтобы повторить кровавый маршрут Стеньки Разина;
намерены пойти террором по Волге, поднять мужиков против дворянства,
понудить помещиков бежать из города, а затем подвигнуть крестьян на
самозахват пустующих земель. Давая оценку этому плану, утвержденному ЦК в
его отсутствие (видимо, уже не доверяли, понял Герасимов, следили за
каждым шагом), Азеф высказывал опасение, что дело может оказаться
достаточно громким: "Провинция сейчас более бесконтрольна, чем центры,
Волга - регион взрывоопасный, судя по всему, грядет голод. Советовал бы
отнестись к моему сообщению серьезно. "Хромой" может быть легко опознан -
ходит на протезе, ногу оторвало в нашей динамитной мастерской, фамилии его
я не помню, хотя встречался дважды, в пятом еще году. Он худощав, волосы
вьющиеся, длинные, ниспадающие чуть не до плеч, глаза пронзительно-черные,
лоб небольшой, гладкий, без морщин, словно у девушки, на левом веке черная
родинка, вроде мушки, что ставят кокотки полусвета".
по империи из охранки месяц назад; саратовское отделение не назвал,
остерегаясь, что вовремя не предупредил волжан о тревожном сигнале Азефа,
- берег агента, да и потом, Саратов - не Петербург, зачем таскать каштаны
из огня чужому дяде?! Был бы товарищем министра, отвечал бы за всю
секретную полицию империи, - другое дело, а так "служба службой, а табачок