Чтение 278–й страницы книги ~Вокруг Иосифа Бродского~

Холмы кончались Там, вверху, плато.

И войско там. Он в том готов ручаться.

Уж больше не узрит он трех берез,

уж больше он хулить не станет небо.

Он шпоры дал, сверкнули капли слез

в его глазах, смотревших слишком слепо.

И вот кусты сменяют тонкий лес,

потом трава ковер подковам стелет,

потом -- гранит и белый свод небес...

Он смотрит вниз, и он глазам не верит:

трава внизу красна, как маков цвет,

из-под копыт фонтан багровый пляшет.

Он глянул вспять и вот узрел свой след:

тот красным был -- он в красном поле пашет.

То кровь бойцов впиталась в черный грунт,

окрасила траву, гранит зернистый,

копыта, стремена и хлещет в грудь

его коню, а тот, как коршун быстрый,

летит к добыче, мчит во весь опор,

и гром, еще не близкий, стали бранной

звучит в ушах, как звон жестоких шпор...

Но что ж их не вонзает всадник странный.

А всадник видит в этот миг уж то,

что он забыть уж больше ввек не сможет:

сплошным кольцом стоят вокруг плато

ночные звери, взгляд их битву гложет.

А он-то думал: волки в норах спят...

А вот они: шакалы, волки, лисы,

гиены, барсы, ноздри их сопят,

клыки сверкают, губы вниз отвисли.

Вороны кружат, клювы их торчат,

голодный коршун режет мглистый воздух.

Но все они молчат, молчат, молчат.

А он-то думал: птицы дремлют в гнездах.

Еще не зрит он здесь картины всей,

но понял уж, что звери бездной целой

как волны окружили остров сей

и ветра ждут. Лишь цвет прибоя -- серый.

---

Вгрызалась сталь в другую сталь, как плоть

вонзается в иную -- столь же жадно,

но с целью лишь одной: пронзить -- а плод

не нужен ей -- и вот рывок обратно.

И к новой жертве. Та возносит щит.

Но вот уж истекает кровью, лежа

в камнях -- по ней разящий всадник мчит.

Но свист меча -- и он разрублен тоже.

Но коль нельзя с любовью то сравнить,

что смерть несет -- то с ней защита схожа.

А сходство в том, что здесь защиты нет.

Здесь щит возносят лишь затем, чтоб доле

разить других, чтоб им померкнул свет,

а не затем, чтоб уберечь от боли

родную плоть. Ведь все одно скелет

растащит рой звериный в чистом поле.

Мечи звенели. Но стократ верней

сказать, что главным звуком все же были

паденья тел, и крик, и хруст костей,

и кожи треск, когда по ней рубили. *(20)

Вонзались копья в горла, пики -- в бровь,

крошилась сталь, литая медь блистала,

но всякий звук собой покрыла кровь:

из тысяч ран она в гранит хлестала.

Как будто мало в мире стало рек

и новая отверзлась между тучей

и сей землей. Исток -- он здесь. Но брег,

но где же брег у сей реки могучей.

Никто не защищался. Всяк рубил.

Сраженные на землю громко выли.

Но тот, кто жив, им всем внимать забыл. *(21)

Неслась река, и воду волки пили. *(22)

Нет, смерть была не смерть в сраженья том.

Была лишь кровь, лишь боль, лишь рев от боли.

Так вдруг сметает буря ветхий дом

и снова остается чисто поле.

Где балки, где стропила, крыша, вход.

В кровавых лужах свод небес распался,

и (но) отражался в них здесь только тот,

кто черепом разбитым к ним прижался.

Нет, мрак не спрятан в белом свете тут,

нет, плотский крик не скрыт в молчаньи духа.

Здесь ламп не гасят, здесь их оземь бьют,

лишая разом зренья, гласа, слуха.

Молчали души. Всяк рубил, рубил,

валился наземь юный, зрелый, старый.

Но меч разящий сам здесь жертвой был,

здесь каждый был друг другу высшей карой.

Да, в том, увы, их сходство в розни стран,

единства их видна здесь капля, малость:

различной краски кровь из разных ран

в один поток бескрайний тут сливалась.

И он летел, сметая все в пути

круша гранит и роя в нем ступени.

И мертвецы с копьем, с мечом в груди

ныряли, как челны, в кровавой пене.

Взмывала сталь, круша грудную клеть,

отрубленные руки меч сжимали,

подламывались кони; шпоры, плеть

здесь всадника ([видимо, пропущено слово. -- Ред.]) могли едва ли.

Слетали черепа, в которых гнев

гнездился, как зерно, мольбам не внемля.

Все так сплелось, как корни тех дерев,

которые растут стволом под землю.

Да, листья кроны сей свисают в ад. *(23)

Должно быть, их шевелит страшный воздух

и птицы -- те -- в ветвях ее сидят,

а рядом их птенцы шипят в их гнездах.

Пронзает ствол толпу подземных вод,

глубинный червь в испуге лампу гасит,

и украшает крона черный свод,

а корни белый свет в багровый красят.

Гремят мечи, щиты. В безмолвный дол

свергается поток стремглав со склона.

Чем больше крови, тем сильнее ствол,

тем яростней шумит во мраке крона.

Гремят мечи, пронзают копья грудь,

истошный крик, вокруг ни пяди суши:

все только кровь. Они как остров тут.

И облака плывут во тьму, как души.

Вот вестник наш стирает пот с лица,

бросает плащ, и смотрит вдаль недобро,