семьи...) -- эти офицеры, услышав, что жена твоя вышла за другого, а отец
уже очень плох, не надеется сынка увидеть, -- только причмокивает печально,
друг на друга смотрят, головами качают.
последний вопрос задают каждому такой:
раньше жил?..
[хотел] жить. Если тебя вот, допустим, отпускать -- так документы на какую
местность выписывать?
радужные лучики... Он головой понимает, что это -- сон, сказка, что этого
быть не может, что срок -- двадцать пять или десять, что ничего не
изменилось, он весь вымазан глиной и завтра туда пойдёт, -- но несколько
офицеров, два майора, сидят, не торопясь, и сочувственно настаивают:
мальчик называет имя девушки, он выдаёт тайну груди своей -- где бы хотел он
мирно дожить остаток дней, если бы не был заклятым каторжанином с четырьмя
номерами.
выскакивает в коридор к ребятам и говорит, что' было.
офицеров. И это из полусотни один, кто усмехнётся:
Поволновался лагерь дней несколько, было о чём поспорить, -- хотя уже и
половина нас вряд ли поверила -- прошли, прошли те времена! Но больше
комиссия не заседала. Фотографировать-то им было недорого -- щёлкали на
пустые кассеты. А вот сидеть целой компанией и так задушевно выспрашивать
негодяев -- не хватило терпения. Ну, а не хватило, так ничего из бесстыдной
затеи не вышло.
навечно -- лагеря со свирепым режимом. И уже в 1951-м хозяева вынуждены
играть задушевный этот спектакль. Какое еще признание успеха? Почему в ИТЛ
никогда им так играть не приходилось?) И опять блистали ножи.
но всё же некоторые подозрения и соображения были (да может тайком кто-то
наладил донесения.)
"Собирайся, пошли". А зэк оглянулся на ребят и сказал: -- Не пойду.
никогда не сопротивляемся, который мы привыкли принимать как ход судьбы, в
нём ведь и такая есть возможность: не пойду! Освобожденные головы наши
теперь это понимали!
отдадим!.. Не отдадим!.. Уходите! -- закричали со всех сторон.
обманом, или на вахте, или одного целым нарядом. А из толпы -- не возьмёшь.
обернулись и увидели во все глаза, что -- тысячи нас! что мы --
[политические]! что мы уже можем [сопротивляться]!
развалить -- стукачи! наушники и предатели! Наш же брат и мешал нам жить.
Как на древних жертвенниках, их кровь пролилась, чтобы освободить нас от
тяготеющего проклятия.
ураганом в лёгкие!
всякому, кто меня исправит.
когда прорисовываешь главное течение. Были соперничающие группы --
"умеренных" и "крайних". Вкрались, конечно, и личные расположения и
неприязни, и игра самолюбий у рвущихся в "вожди". Молодые бычки-"боевики"
далеки были от широкого политического сознания, некоторые склонны были за
свою "работу " требовать повышенного питания, для этого они могли и прямо
угрозитъ повару больничной кухни, то есть потребовать, чтоб их подкормили за
счёт пайка больных, а при отказе повара -- и убить его безо всякого
нравственного судьи: ведь навык уже есть, маски и ножи в руках. Одним
словом, тут же в здоровом ядре, начинала виться и червоточина -- неизменная,
не новая, всеисторическая принадлежность всех революционных движений!
работягу поменяться койками -- и работягу зарезали по утру.
выдержано, не запутаешься. Общественный эффект получился тот, который
требовался.
этого пришлось бы поискать еще много материала. Отошлём читателя к
исследованию Варлама Шаламова "Очерки преступного мира", хотя и там неполно.
отдельных постоянных случаев резни между ворами и "суками"). В 1951, 1962-м
годах она бушевала. Воровской мир раздробился на многочисленные масти: кроме
собственно воров и сук, еще -- беспредельники ("беспредельные воры");
"махновцы"; упоровцы; пивоваровцы; красная шапочка; фули нам!; ломом
подпоясанные -- и это еще не всё.
теориях о перевоспитании блатных, решило, видимо, освободиться от этого
груза, играя на разделении, поддерживая то одну, то другую из группировок и
её ножами сокрушая другие. Резня происходила открыто, массово.
убив самим, заставить взять на себя вину другого. Так молодые бытовики или
бывшие солдаты и офицеры под угрозой убийства их самих брали на себя чужое
убийство, получали 25 лет по бандитской 59-3 и до сих пор сидят. А
воры-вожди группировок вышли чистенькие по "ворошиловской" амнистии 1953
года (но не будем отчаиваться: с тех Вор не раз уже и снова сели).
[[перековке]], прорвалась на газетные столбцы и информация -- конечно, самая
лживая и мутная -- о резне в лагерях, причём нарочно были спутаны (от
взгляда истории) и "сучья война", и "рубиловка" Особлагов, и резня вообще
неизвестно какая. Лагерная тема интересует весь народ, статьи такие
прочитываются с жадностью, но понять из них ничего нельзя (для того и
пишется). Вот журналист Галич напечатал в июле 1959 года в "Известиях"
какую-то подозрительную "документальную" повесть о некоем Косых, который
будто бы из лагеря растрогал Верховный Совет письмом в 80 страниц на пишущей
машинке (1. Откуда машинка? оперуполномоченного? 2. Да кто ж бы это стал
читать 80 страниц, там после одной уже душатся зевотой). Этот Косых имел 25
лет, второй срок по лагерному делу. По какому делу, за что -- в этом пункте
Галич -- отличительный признак нашего журналиста. сразу потерял ясность и
внятность речи. Нельзя понять, совершил ли Косых "сучье" убийство или
политическое убийство стукача. Но то и характерно, что в историческом огляде
всё теперь свалено в одну кучу и названо бандитизмом. Вот как научно
объясняется это центральной газетой: "Приспешники Берии (вали на серого,
серый всё вывезет!) орудовали тогда (а [[до]]? а [[сейчас]]?) в лагерях.
Суровость закона подменялась беззаконными действиями лиц (как? вопреки
единой инструкции? да кто б это осмелился?), которые должны были проводить
его в жизнь. [[Они всячески разжигали вражду]] (разрядка моя. Вот это --
правда. -- А. С.) между разными группами зэ-ка зэ-ка (Пользование стукачами
тоже подходит под эту формулировку...) Дикая, безжалостно, искусственно
подогреваемая вражда".
того, оказалось, конечно, невозможно. И вот в 1961 году издан был указ о
расстреле за лагерное убийство -- в том числе и за убийство стукача,
разумеется. Этого хрущёвского указа не хватало сталинским Особлагам.
провалилась и стала рвом, -- мы стояли на двух откосах и примерялись: что же
дальше?..
обновлёнными нашими бригадирами (или негласно выбранными, уговорёнными
послужить общему делу, или теми же прежними, но неузнаваемо отзывчивыми,
дружелюбными, заботливыми), мы на развод не опаздывали, друг друга не
подводили, отказчиков не было, и приносили с производства неплохие наряды --
и, кажется, хозяева лагеря могли быть нами вполне довольны. И мы могли быть
ими довольны: они совсем разучились кричать, угрожать, не тянули больше в