горе. Они рубили новые ходы, следуя направлению рудных пропластков. Руда
тускло поблескивала в изломах. Ломать ее было трудно, мотыга то и дело
вязла, как в смоле.
били в медную доску. Услышав звон, рабы вытаскивали корзины с дробленой,
перетолченной ручными жерновами рудой. Взамен стражники заталкивали
корзины со скудной едой и смоляными факелами. Воды не давали - было ее
там, в руднике, больше, чем нужно.
не хочешь, а работай, вгрызайся в камень, делай то, что заповедано богом
Нетоном, - добывай голубое серебро во славу великого Тартесса.
Мало ли на руднике старых выработок, куда можно поместить того, кто
отмучился, и завалить пустой породой.
жестоко мстили рудокопам, вселяя в них веселую болезнь.
одинаково: становился человек веселым, возбужденным, точно вволю попил
неразведенного вина. Потом его тошнило. Только после вина проспится
человек - и все, а тут несколько дней прямо наизнанку выворачивало, и по
телу шли язвы. Затем пораженный веселой болезнью вроде бы успокаивался и
внешне походил на здорового, но все знали, что ему уже нет спасения, что
горные духи нарочно дразнят его здоровьем. Недели через две снова
начиналась страшная рвота, и кровь шла даже из-под кожи, несчастный
метался, бился в лихорадке и, наконец, затихал.
обреченных, и так шло из года в год.
подгонял: не было на руднике ни стражников, ни надзирателей. Подгонял
только страх, вечное беспокойство: не будет корзин с рудой, не будет и
пищи. И потому сами рабы делили работу: одни выкалывали руду, другие
толкли, мельчили ее, а третьи разведывали новые места. И ведь знали, что
обречены, что больше полугода здесь не протянешь, а все же цеплялись за
каждый день жизни. Попадались, правда, и такие, что уползали в глухие
углы, не вставали на работу, ждали смерти. Но от своих не скроешься: их
находили, силком совали в руки мотыги - надо наработать руды на дневной
харч...
мотыг о камень. Должно быть, пустота, трещина в теле горы. Ударили еще
разок-другой, у одного мотыга застряла в камне. Расшатал рудокоп мотыгу,
вырвал ее - и тут брызнул в глаза свет. Замерли рабы, зажмурили
непривычные глаза. Потом, не сговариваясь, забили отверстие камнем, и
скорее - где ползком, а где согнувшись, привычно находя в темноте дорогу,
- направились к выработкам разнести весть.
старой выработке и прилетающих ходах сбились рабы, слушали, как спорят
вожаки.
камень - самый сильный вылезали - убивай стражник - воля!
Сперва надо узнать, куда выходит дыра. Осторожнее надо. Вдруг там
стражники рядом? Перебьют всех поодиночке, вот тебе и воля!
вечерней пищи, потом будет ночь, темнота. Расширить дыру - бить
потихоньку, маленькими кусочками отламывать камень, да так, чтобы наружу
не сыпалось. А потом...
Шестеро стражников похаживали у входа на рудник. Шесть копий, шесть мечей,
шесть щитов. Пища хорошая, работы никакой. Два часа посторожил - сутки
отдыхай, а то ведь как бы не вынесли горные духи из дыры веселую болезнь.
Только этого и боялись. А так - что ж: дыра в скале - как выход из
собачьей конуры. Высунься оттуда раб - ткнуть копьем, вот и вся недолга.
Только по одному из этой дыры и можно выползти.
Ближе копейного удара подходить тоже не велено, а то был случай: схватили
близко подошедшего стражника за ноги, уволокли в дыру - только его и
видели. Не лезть же за ним туда.
тартесских винных лавках, о женщинах, о тестяных шариках, жаренных в
бараньем сале. Посматривали на звезды - долго ли осталось караулить. В
десяти стадиях отсюда, в поселке стражи, у старшего есть таблички, на них
все наперед расписано: кто когда стоит у входа, кто на полпути от него, а
кто спит.
выставилось вперед, шесть копий устремились остриями, шесть пар ушей
прислушались. Холодком жути обдало стражников от этого смеха - знали они,
что это такое, не раз слышали. Стихло там. Из черной дыры тянуло гнилью и
влажностью.
под ногой треснула, - сказал он, указывая на темные кусты у подножия горы.
- Слыхали? Опять!
копий, шесть мечей, шесть щитов.
Нет, все тихо. По небу шли тучи, луна то ныряла в них, то, сбросив с себя
дымное покрывало, заливала землю желтым светом. Трое стражников остались у
дыры, а трое, волоча длинные тени, направились к кустам - посмотреть на
всякий случай; не притаился ли там кто.
тяжелой мотыгой в руке. Стражники оцепенели от ужаса. Сам горный дух встал
перед ними... Великан с хриплым ревом прыгнул, мотыга, просвистев,
обрушилась на шлем ближайшего стражника. Двое других побежали назад.
Великан погнался следом, а за ним мчались еще - полуголые, длинноволосые,
размахивающие мотыгами и молотами.
Неистово орали, жадно вбирали в отравленные легкие свежий ночной воздух.
поселок поднимать тревогу. Но уже катилась в ущелье толпа рабов, и впереди
бежал гигант-кантабр с копьем в одной руке и с тяжелой мотыгой в другой.
тела, укрепленные хорошей пищей, были сильны. Они знали, что, если враг не
облачен в защитный доспех, лучше бить копьем в живот, а если облачен, то в
шею. Свистели пращи, осыпая бунтовщиков свинцовыми "желудями". Падали рабы
под ударами стражников, но было их много, и жизнь стоила им недорого -
проткнут ли копьем или подыхать от язв веселой болезни. Бесстрашно и
яростно бились они, тесня стражу к воротам, и вот уже передние с криками
прорвались к дому самого Индибила, окружили его. На гладко утоптанной
площадке перед домом отчаянно рубился главный над стражей. Храбро дрались
и силачи - телохранители Индибила. Свирепый кантабр кинул в главного
копье, промахнулся. Взревев, обхватил ручищами врытый в землю столб,
вывернул его и пошел на главного, крутя столб перед собой. Главный
попятился, пытаясь уклониться. В следующий миг страшный удар размозжил ему
голову.
слышен шум горной речки. Сотни трупов устилали землю. Небольшая кучка
уцелевших стражников, окруженная восставшими, жалась, затравленно
озираясь, к крыльцу. Из дома выволокли Индибила в изодранной одежде. Его
бил озноб, нижняя челюсть отвисла. Под ненавидящими взглядами Индибил
бессильно опустился на ступеньку, ноги не держали его.
собака!
болезни!
волосами. - Они звери, это так, но мы зверями быть не должны.
Проткните его копьем, и все. Пусть в проклятый голубой рудник никогда
больше не ступит нога человека!
же!
собой, что Ретобон оказался вожаком у восставших.