электродов к своей голове. Вокруг стояла полная тишина, и я лежал посреди
этой тишины, один на один с безгранично разумным чудовищем, которое мы
вновь осмелились потревожить. Сначала оно было где-то вне моего сознания,
а потом хлынуло в меня... нет, поглотило меня, и я растворился в нем,
тщетно пытаясь удержать обрывки потертых мыслей, подобных ломкой осенней
листве, я захлебнулся в нем и стал его бесконечно ничтожной частицей.
волна, ужасная волна бесконечного уничтожающего презрения и отвращения -
презрения и отвращения ко мне, ничтожной частице, и ко всей моей расе
таких же ничтожеств, как я; обрушилась - и вышвырнула меня вон, за сферы
истинного разума, за пределы всех вселенных, в извечную пустоту - не
имеющее места место, уготованное для подобных ничтожеств...
прозвучал внезапным раскатом грома.
Кельвин.
ее, чтобы попить чай на кухне. Я молчал, и Хари тоже молчала, и я
чувствовал разделяющую нас прозрачную стену, хоть и невидимую, но
непроницаемую. Я просматривал на дисплее старые отчеты,
читаные-перечитаные мной десятки раз еще на Земле, а Хари, сидя на стуле и
поставив локти на подоконник, смотрела на угасающие краски красного дня.
Глаза мои размеренно скользили по строчкам, но мыслями я был далеко от
этих пространных сообщений наблюдателей, работавших на Станции за много
лет до моего появления здесь, на Солярисе. Я все никак не мог изгнать из
сознания это непередавамое ощущение - удар холодной волны беспредельного
всепоглощающего презрения и отвращения, удар настолько реальный и
осязаемый, что я чувствовал себя уничтоженным, растертым в порошок, в
межзвездную пыль вместе со всей колонией букашек, которые в течение
ничтожно малого отрезка вселенского времени зачем-то там копошились на
сгустке вещества, кружащегося у тусклой желтой звезды. Букашек просто
нельзя было не презирать за их мысли, намерения и действия; не место им
было в пронизанной всеобщей гармонией величественной Вселенной.
оно взялось... И в конце концов, это были всего лишь мои субъективные
ощущения, неожиданные причуды изнанки перегруженной психики, возникшие без
участия какого-либо внешнего раздражителя.
вновь перечитываю один и тот же абзац. Сосредоточившись, несколько раз
тряхнув головой, я еще раз прочитал его. Это было окончание отчета
соляриста Вацлава Миленича. Я знал, что Миленич после работы на Станции
оставил соляристику - и больше его имя не упоминалось ни в одной
информации, связанной с изучением океана. Кто-то когда-то говорил мне, что
Миленич порвал все связи с нашим институтом и подался, кажется, то ли в
Анды, то ли в Гималаи.
этим Исполином, - читал я столь странные в официальном отчете наблюдателя
слова Миленича. - Подобное соприкосновение в один миг сбросило нас с
вершины пирамиды разума и низвело до состояния червей Вселенной.
Столетиями мы сравнивали себя с теми, кто ниже нас, и все более и более
возрастали в собственных глазах. Наше видение мира было однобоким, мы
имели дело только с одной стороной шкалы и благодаря этому утверждались в
сознании своей непревзойденности и, гордые собой, уверенно смотрели в
будущее и поднимались вверх по ступеням прогресса, в том смысле, как мы
понимаем прогресс. Этот Исполин указал нам наше подлинное место в иерархии
разума и, развеяв нашу основу, наш фундамент - животворное, жизненно
важное заблуждение о нашем интеллектуальном лидерстве во Вселенной -
двигателе нашего бытия, - мгновенно воздвиг неодолимую преграду нашему
дальнейшему развитию. Получив эту поистине трагическую возможность
сравнивать себя с чем-то (или кем-то), стоящим не просто выше, а по другую
сторону, человечество неизбежно начнет пробуксовывать, тормозить - и этот
процесс неотвратимо перейдет в попятное движение, и от этого шока нам не
дано оправиться уже никогда. Да, мы издавна знаем разум, величием своим
неизмеримо превышающий всю коллективную мощь миллиардов наших умов. Но
этот Божественный Разум не подавляет нас; мы восхищаемся им, мы благодарим
его; наше отношение к нему не унижает, а возвышает нас, ибо это отношение
есть наша Вера и наша Любовь. Но не смешно ли будет говорить о любви и
вере по отношению к иноразуму, хотя и беспредельно отличному от нашего,
хотя и неизмеримо более высокому, чем наш разум, но тоже созданному Тем,
Кто сотворил Вселенную? "Возможно, этот Исполин и есть Сам Творец", -
скажет кто-то. Но разве мы - его образ и подобие? Да, трудно признаться
себе в этом, трудно осознать, что ты не способен постичь чужое величие -
но некуда деться: мы в конце пути, впереди стена - и приходится,
потоптавшись на месте, возвращаться назад, под гору. Боюсь поверить, но
действительность такова: Солярис подсунут нам Господом, чтобы сбить нашу
спесь и указать наше действительное, весьма заурядное место во Вселенной".
бы так же, как он. Но этот отчет был подготовлен в прошлом, а сейчас уже
было будущее - и проблема океана Соляриса осталась проблемой только
соляристов и школьников - не более. Человечество в целом вовсе не
собиралось впадать в пучины самоуничижения, рвать на себе волосы по поводу
собственной неполноценности и недоразвитости и комплексовать по причине
наличия в Галактике разума, недоступного его, человечества, пониманию.
Человечество просто забыло об этой проблеме и занималось себе другими
делами. Ну а что касается группы одержимых, именующихся соляристами... что
ж, каждый волен выбирать занятие по собственному вкусу и разумению. Так
что Вацлав Миленич зря беспокоился за человечество - человечеству ничуть
не мешала кость в горле.
вновь начал перечитывать рожденные отчаянием строчки. Вот!
иноразум, то пойму его? Только в любви возможен Контакт? Но как можно
полюбить это черное всемогущее чудовище? Причем полюбить искренне, всем
сердцем и всей душой, без всякого притворства... Разве подобное - в силах
человеческих? Тут я был согласен с Миленичем.
презрения и отвращения и буквально окаменел от пронзительной беспощадной
мысли: вот он, долгожданный Контакт, истинный Контакт; он наконец
состоялся - и стал приговором всей нашей расе. Этот черный гигант с моей
же помощью проник во все смрадные щели моего подсознания и без труда
постиг мою истинную сущность, мое подлинное, ничем не приукрашенное и не
замаскированное "я" - частицу многомиллиардного целого, именующегося
земным человечеством. И по этой частице был сделан вывод о целом - скопище
таких же ничтожеств...
силуэт той, ни в чем неповинной, которую я еще раз предал.
не поговорили; а о чем, собственно, было говорить? От мрачных мыслей у
меня разболелась голова и я бросил все эти отчеты, принял снотворное и
распластался на кровати, уповая на то, что сон хоть на время избавит меня
от беспросветной действительности. "Ложись", - сказал я Хари и она,
раздевшись, покорно устроилась рядом, на самом краешке, до подбородка
натянув на себя легкое одеяло.
неуверенный шепот:
пробормотал я.
Эриксон Стивен
Юрьев Сергей
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Суворов Виктор
Соломатина Татьяна