только женщины. Совсем непонятно, каким образом, но размножались они без
помощи мужчин и на контакты с остальным миром шли с большой неохотой. С
давних времен беженки с этой планеты считались признанными
амазонками-воительницами, и притом очень развратными. В жены их старались
не брать.
которую он и по нежеланию, и по недостатку времени постоянно перекладывал
на потом, - Вера Додекс.
вроде бы особенно и не возражал, если какой-нибудь из его подчиненных вез
с собой свою даму и даже пристраивал ее на какую-нибудь фальшивую
должность. Но это случалось редко. Было однажды на проборе планеты Сонофа
рич, когда Плачит Убонго, такой, знаете, плейбойчик и в то же время очень
квалифицированный куафер, приволок с собой девицу - естественно, с
разрешения Федера. Девица, жиденькая и востроглазенькая, быстро
перессорила между собой половину куаферов и с планеты была вынуждена
съехать, не дожидаясь, пока Федер, при ее виде уже зубами скрипевший, не
погонит ее ногой под тощий, но вихлявый турнюр.
одиночка - относящийся к странному подвиду очень общительных одиночек, -
он после запрета на проборы стал не то чтобы сдавать, но немного
занервничал, заметался и одиночеством своим начал потихонечку тяготиться.
Покинул вдруг свой дом в Метрополии, кинулся путешествовать, да все по тем
местам, где жили его друзья-куаферы, останавливался у них - те, конечно,
принимали его с радостью, - однако не засиживался, направлялся дальше.
Замечено было в тот период, что он стал каким-то издерганным, болтал черт
знает о чем и не любил оставаться один. Романы, и без того нередкие, у
Федера вдруг тогда участились, пару раз он уличен был в крайне неразумных
поступках. Потом появилась Вера - и нервозность как рукой сняло.
прежде ее не знал. Сложена она была по-кентабрийски - полноватые недлинные
ноги, высокая грудь, тонкая талия, широкие плечи, осанка гордая - да и тип
лица был обычен для смуглокожих кентабрийских красавиц, прославившихся
благодаря нашумевшему стеклу "Восхождение к аду". Но подцепил ее Федер не
на Кентабрии - там он с самого детства не был, - а на Островных планетах,
куда занесло его однажды с компанией, очень далекой от куаферской, чуть ли
не с библио-шулерами. Никто не видел, каким образом он познакомился с
Верой, просто появился однажды с ней и больше не расставался. По одежде и
манерам ее можно было принять за "деву страсти" - их бизнес, как известно,
на Островных планетах очень распространен, - да, наверное, она ею до
встречи с Федором и была.
иногда затравленным и колючим. Акула Пинчин, известный охотник, сказал
однажды про нее, что она все время словно в боксерской стойке. Вера
действительно каждую секунду была настороже - любое неосторожное слово
воспринималось ею как таинственный, только ей одной понятный намек, она
моментально бледнела, мрачнела, уходила в себя. Никто не понимал, как
Федеру удается с ней уживаться. В том числе и сам Федер. Главное, он никак
не мог понять, зачем он это делает.
Федера срок, - возник заказ на ямайский пробор. "Тут-то мы с тобою и
попрощаемся навсегда, дорогая!" - подумал Федер. Вера тоже так считала -
она чувствовала, что любовь их несколько затянулась, и сама была не прочь
уйти. Поэтому она довольно спокойно восприняла известие о предстоящей
отлучке любовника. И порыдала для порядка по этому поводу исключительно в
одиночку.
признанной курортной жемчужине всех Островных планет - Федер ни с того ни
с сего вдруг брякнул:
собой.
Она холодно усмехнулась, приготовилась сказать какую-нибудь колкость, но
неожиданно для себя ответила согласием:
даже не в том, что я нарушил свой собственный принцип. Просто здесь наше
дело и без того сложное, на пределе человеческих возможностей, а я еще
больше все усложнил, взяв ее с собой...
своем домике, носу не кажет. А выйдете когда с ней на прогулку - два
голубка, любо-дорого смотреть.
глазами жжет, вроде понимает ситуацию, но злится, а мне от этого плохо
делается. А прогулки... так что ж прогулки, это мы специально так
демонстрируем. Нельзя же еще и вас заставлять нервничать. Какой тогда
пробор получится, если вы, глядя на мрачную возлюбленную командира,
перестанете в него верить.
нее совсем у меня дурно дела пойдут.
домишке (а домишко ей Федер вырастил такой, что даже Аугусто завидовал, но
Вере он не нравился), за что-то на Федера обозлилась, принимала его
суховато, оттаивала только в постели.
продаю? - негодовал Федер.
способен.
понимал почему, но чувствовал себя чертовски виноватым. И тоже злился.
Молчание, вывел он, есть самое опасное оружие женщин. Он пытался пробить
это молчание, то вежливо, то грубо, но она только улыбалась в том смысле,
что с ней все в порядке. Но однажды, после любви, только что вся, до
последней капли пота ему принадлежавшая, его боготворившая, только что
клявшаяся черт-те в чем, еще тяжело дышащая, откинувшись от него и глядя в
сторону, она прошептала:
не знала за тобой такое.
теперь о чем-то другом думать, кроме пробора.
расположении духа, сказал ему нечто противоположное:
ваша беда.
злости.
столько в том, что Аугусто подозревал - да какое там, наверняка знал! - о
существовании сюрприза, столь тщательно, кропотливо подготавливаемого
Федором, сколько в том, что Федер, сопротивляясь изо всех сил, постепенно
проникался симпатией к этому человеку.
меня от него тошнит, от этого мерзавца, зарабатывающего себе деньги и
власть кровью людей!" Он много таким образом рассуждал сам с собой, но не
помогало - Аугусто почему-то нравился ему все больше и больше. Безумно
странной эта симпатия казалась Федеру. Странной особенно потому, что он ни
на йоту не отошел от своего плана мести, ни на секунду не поколебался. Для
этого ему не надо было себя настраивать, не надо было вспоминать, что этот
подонок вместе со своими людьми сделал с патрульными, что сделал с
куаферами, что сделает, не поморщившись, со всей его командой и с ним
самим сразу после того, как их работа будет закончена. Да Аугусто особенно
и не скрывал от Федера своих планов. Лишь иногда оставлял ему тонюсенькую,
хлипенькую соломинку в виде обещания обязательно продолжить обустройство
новых планет, имея Федера и его команду своими постоянными, ручными
куаферами.
нему непонятную симпатию, совершенно искренне желает именно с ним
говорить, причем говорить с максимальной откровенностью, иметь его другом,
наперсником, советчиком, собутыльником и Бог знает кем еще, потому что не
было около Аугусто настоящих достойных людей. Одни были глупы, другие,
умные, оказывались-непомерно жестоки и подлы. Он, гений, почти создавший
свою собственную империю, был безумно одинок. Но знал также Федер и то,
что никакая симпатия, никакое желание сохранить себе друга не остановит
Аугусто перед убийством.
быть, не должно быть так, чтобы слово "человек" можно было бы отнести к
Корнев Павел
Андреев Николай
Соломатина Татьяна
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Орловский Гай Юлий