Чтение 29–й страницы книги ~Вселенский неудачник~

носом в дерево, падал в яму или, замахиваясь дубиной, засвечивал не по кабану,
а по затылку своего ближайшего собрата.

С общением дело тоже обстояло неважно. О чем бы не начинал говорить один
Тит, все другие Лукьичи это уже знали и самым бесцеремонным образом его
обрывали или ловили на лжи, особенно когда речь шла о юношеских воспоминаниях
или успехах у женщин.

Если в первые дни мы ещ" как-то ладили между собой и даже затевали порой
глубокомысленные философские дисскусии, в которых обсуждали выгоды и
преимущества своего положения с самых разных точек зрения, проявляя
удивительное единство мнений, то вскоре как-то незаметно перессорились,
поменяли мнения и новоровили закончить любой спор потасковкой. По этой причине
физиономии многих из нас украсились синяками и шишками, а суммарное количество
зубов у Лукьичей перестало без остатка делиться на тридцать два.

Не доверяя друг другу и боясь, чтобы кто-нибудь из Титов не улетел под
шумок, мы втащили ракету на высокий деревянный помост, утыканный колючками, и
поставили вокруг него стражу из дюжины малознакомых между собой Лукьичей.

Порой, забираясь на высокое дерево, я смотрел в даль и видел на горизонте
курящиеся дымки костров. Это означало, что Титы обитали и там, однако основное
общение у меня происходило с теми несколькими сотнями знакомых Лукьичей,
которые жили по соседству.

К этим Лукьичам я постепенно привык, а других, неизвестных мне Титов
побаивался, не зная, как они отнесутся, если я подойду к их костру. Скорее
всего отколотят и прогонят, опасаясь за свои шкурные интересы. На то, что они
примут меня за своего, надеяться не приходилось. К описываемому времени мы
научились неплохо отличать друг друга по различным мелким приметам. У нас
появились даже прозвища, например, Поцарапанный, Насморочный, Откушенное Ухо,
Спорщик, Пуговичник, Шлемовщик, Носочник и другие.

Если вначале все мы были абсолютно идентичны, то с течением времени у
каждого из нас под воздействием различных обстоятельств стали развиваться
индивидульные черты.[6]

Так в нашей среде появились Титы-ворчуны и Титы-стоики, трусоватые Титы и
Титы-герои, Титы-хамы и Титы-счастливчики. Был даже один Тит-мыслитель, во
всяком случае многие его таким считали, хотя, как мне долгое время казалось,
он был малость не в себе. Целыми днями этот Тит сидел под деревом и чертил
палочкой карты созвездий, а когда его пытались чем-нибудь загрузить, приходил
в бешенство и начинал бросаться камнями.

Месяца через два дичи в лесу стало попадаться все меньше, и под угрозой
голода отношения между разными племенами Лукьичей вконец испортились. Стал
процветать и откровенный разбой.

Как-то вечером, когда мы, пробегав целый день, добыли лося, вытащили его
на поляну и собрались жарить, из леса выбежала большая, человек в двести толпа
Титов, отколотила нас, отняла лося и скрылась в чаще. Предводительствовал
шайкой Лукьич со свернутым носом, одетый в скафандровые брюки. До сих пор не
пойму, как мог я в лице этого Брючника так низко пасть? Понимая, что набеги
его банды будут повторяться, мы вошли в союз с несколькими ближайшими
племенами, разгромили его шайку, а самого Брючника, поймав, так отмутузили,
что он с неделю отлеживался у костра, а потом куда-то пропал.

В следующий раз о Брючнике мы услышали нескоро. Один из лесных Титов,
прибившихся к нашему племени, принес известие, что Брючник отыскал где-то
стойбище кочевых Титов и стал у них единовластным диктатором вроде
Чингиз-хана. Услышав об этом, мы долго качали головами, не понимая, что могло
заставить других Лукьичей подчиниться этому проходимцу, разве только то, что у
него были штаны?

Месяц сменялся месяцем. Лишенные календарей и практически отброшенные в
каменный век, мы не считали дни, поглощенные борьбой за существование. Не
знаю, может быть, кто-нибудь из Титов и не ленился делать зарубки, но я этих
зарубок не видел.

Ракета с закрытыми люком стояла на постаменте и порой, остановившись
перевести дыхание, чтобы снова бежать за лосем, мы смотрели на нее как на
далекое и недосягаемое божество, единственную оставшуюся у нас связь с
космосом, о котором мы начинали уже забывать. Кое-кто из нас, окончательно
втянувшись в первобытную жизнь, стал даже приносить ракете жертвы - кусочки
мяса, мед и венки из диких цветов. Мозг эта ситуация поклонения абсолютно
устраивала и иногда, врубив на полную мощь наружный динамик, он оглушал нас
потоком пророчеств и нравоучений.

Не знаю, как остальных, но меня его нудная болтовня лишь раздражала.
Втайне я продолжал искать способы, как можно проникнуть в ракету, минуя
заблокированный люк. Однажды ночью, прокравшись мимо заснувшей стражи, я
подкрался к ракете с каменным топором, решив испытать прочность бронированного
иллюминатора. Я уже занес топор, но вдруг с другой стороны услышал какой-то
шорох. Незаметно выглянув из-за закругления ракеты, я увидел Мыслителя,
который гвоздем сосредоточенно выцарапывал что-то на полированном борту, не
замечая ничего вокруг. Не желая связываться с этим сумасшедшим, который
наверняка поднял бы крик, я осторожно спустился и отправился к костру.

Жизнь первобытного племени чревата опасностями. Как-то один из Титов
свалился в овраг, проткнул себе живот острым суком и умер. Мы вытащили его из
ямы, принесли к нашему стойбищу и положили на траву. Он лежал белый и
вытянувшийся, и я не мог без ужаса смотреть на его лицо, потому что оно было
моим собственным.

Слух о первой смерти быстро облетел планету. На похороны собралось
несколько тысяч Титов, в том числе и из далеких поселений. Погибшего положили
в сколоченный из досок гроб и опустили в могилу, выкопанную недалеко от
ракеты. Так я в первый раз в жизни присутствовал на собственных похоронах.

Мозг разразился прочувствованной речью, в которой перечислял все
достоинства покойного - сострадание к ближнему, щедрость, отзывчивость,
кроткий нрав и доброе сердце. Если послушать его, то погибший Тит был самым
замечательным из нас, именно по этой причине он и был взят на небо первым из
всех. Закончил свою речь Мозг записанными на пленку истеричными рыданиями,
которые отыскал где-то в корабельной фонотеке. Эта последняя нота была явно
фальшивой и испортила общее впечатление.

Воцарилась тишина. Мы стояли вокруг могилы растерянные и грустные,
объединенные общим горем. На глазах у многих были слезы.

- Эх, выпить бы... - нерешительно подал голос кто-то из Титов.

- Уже выпили один раз. До сих пор расхлебываем, - ответил ему Мыслитель и
бросил в могилу первую горсть земли, гулко ударившуюся о крышку гроба.

Смерть этого несчастного Тита на время сблизила нас. Войны и разбои
прекратились, и я смог воплотить свою давнишнюю мечту и совершить путешествие
по Одиссее. Мне было любопытно посмотреть, как выглядит планета, населенная
одними лишь моими двойниками.

Со мной отправилось ещ" с десяток Лукьичей, душевные волны которых в
данный момент совпадали с моими, остальные же остались у ракеты и ограничились
тем, что пожертвовали нам в дорогу копченый окорок.

Войдя в чащу, мы несколько дней пробирались сквозь бурелом, изредка
натыкаясь на землянки и шалаши, в которых обитали вконец одичавшие Лукьичи,
бородатые, с взлохмаченными длинными волосами. Завидев нас, эти Титы или
начинали размахивать дубинами, защищая свое продовольствие, или спешили
укрыться на деревьях. Наконец лес закончился, и перед нами вырос горный
хребет, снежная вершина которого тонула в сплошном тумане.

Переваливая через хребет, мы наткнулись на поселение горных Лукьичей.
Горные Титы были храбры, воинственны и носили папахи из бараньих шкур.
Вначале, когда они высыпали из-за утеса нам навстречу, мы решили, что не
миновать драки, однако у горных Лукьичей оказались очень сильны традиции
гостеприимства. Мы прожили у них три дня, пили отличное вино, заедая его
козьим сыром, пели гортанные песни, а затем отправились дальше.

С высокой горы мы увидели море. На его берегу в деревянных свайных хижинах
обитали прибрежные Лукьичи - загорелые, суровые люди, с обветренной просоленой
кожей. Кормились они тем, что сетями ловили рыбу, а после приливов собирали на
морском берегу моллюсков. Из-за подаренной одному из нас козьей папахи
прибрежные Титы сперва приняли нас за горных Лукьичей и хотели забросать
камнями. Когда недоразумение разъяснилось, мы узнали, что горные Титы
периодически досаждают морским своими набегами, предпочитая грабежи другим
способам добычи пропитания.

По слухам, доведенным до нас прибрежными Лукьичами, за морем обитали ещ"
какие-то заморские Титы, которые отчего-то очень важничали и воротили от своих
собратьев нос. Но к этим Лукьичам мы уже не поплыли, потому что начиналась
пора штормов, а предпринимать опасное путешествие в такую погоду мы не
решились.

Погостив немного у морских, мы отправились обратно, но заблудились в чаще
и никогда не вышли бы к ракете, если бы Мыслитель, обеспокоенный нашим долгим
отсутствием, не подал нам сигнал дымом. Назад вместе со мной вернулось только
три Лукьича - из остальных членов экспедиции двое пристали к горным, двое к
морским, а ещ" пара Титов затерялись где-то по дороге.

Снова потянулись месяцы. Дичь в лесу перевелась, и нам пришлось заняться
корнесобирательством, рыболовством и земледелием. Наше племя Титов соединилось
с несколькими соседними, постепенно начали образовываться государства, кто-то
обучился плавке металлов, и теперь, расширяя пастбища и пахотные земли, мы
корчевали лес железными топорами.

Как-то утром вновь объявился Брючник, предводительствовавший огромной
ордой кочевых Титов, которые были вооружены луками и сидели верхом на
коротконогих мохнатых лошаденках. Началось отвратительное иго, во время
которого одни Лукьичи наглым образом обирали и порабощали других. И
порабощенным и поработителям периодически становилось совестно, и мы прятали
глаза от стыда, однако по большому счету ничего от этого не менялось.

Закончилось иго через три месяца из-за внутренней распри в кочевом
племени. Брючник был убит, и кочевые отхлынули в степь.

После ига замедлившийся было технический прогресс раскочегарился с новой
силой. На опушках вдоль рек вырастали деревеньки, которые постепенно
увеличивались до размеров городов. Появились плотины и мосты, водопровод и
канализация, из которой нечистоты сбрасывались прямо в реки, и это при том,
что все Титы были самым искренним образом за экологию. Справедливо возникавший