Чтение 29–й страницы книги ~Пистолет с музыкой~

их мне в лицо.

Я положил на тумбочку свою визитку и вышел на вечернюю улицу.

22

Дом на Кренберри-стрит осточертел мне. Я приехал туда как раз вовремя,
чтобы полюбоваться на закат, отражающийся в окнах домов на том берегу. Но
и закат не улучшил моего настроения. Слишком много я знал про дом и его
обитателей. Много, да недостаточно, вот мне и пришлось снова стучать в
дверь.

Ко мне вышла Пэнси Гринлиф. На секунду она замерла, широко раскрыв
глаза, и казалось, будто мы не знакомы. Словно мы забыли о том, что
последний раз, когда я был здесь, она выходила из наркотического сна и
клялась, что убьет меня, если я вернусь. Секунда длилась достаточно долго,
чтобы я начал сомневаться в том, что она вообще помнит нашу последнюю
встречу. Потом она стиснула зубы, сощурила глаза, и ее рука вцепилась в
дверь.

- Привет, Патриция.

Она не ответила.

- Вы выглядите лучше, - сказал я. - Приятно видеть. Нам надо
поговорить.

- Я занята.

- Кто-то в гостях? - Я приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть в глубь
дома. - Челеста? Я и с ней хотел поговорить.

- Нет. Никого нет.

- Ясно. Вы хотите сказать, вы заняты так же, как вчера? Это нехорошее
зелье, Пэнси. Я попросил, чтобы его посмотрели под микроскопом. Оно съест
вас живьем.

- Это мое дело.

- Это дело Денни Фонеблюма, принцесса. Вы всего-навсего клиент.

Я прошел в дом, для чего мне пришлось отстранить ее плечом.

Войдя в гостиную, я слегка оцепенел при виде трех башкунчиков, чинно
сидевших рядком на диване. Они никак не вписывались в этот дом. Их
присутствие здесь напоминало дурную шутку, воспринятую всерьез. Даже
котенок Саша - которой не было видно поблизости - подходила к этому дому
куда больше, чем эти башкунчики. В ней было больше человеческого.

Барри сидел с краю, чуть отодвинувшись от других двух, его ярко-желтый
парик все также нахлобучен несколько наискось. С другого краю сидел
башкунчик в тоге, который отводил меня наверх в гостинице. Между ними
расположился третий, которого я не знал, в маленьком красном костюме
человека-паука, темных очках и бейсбольной кепке на лысой голове.

- Барри! - сказал я. - Давненько не виделись.

- Мистер Жопа, - откликнулся Барри. - Присаживайтесь.

Со спины ко мне подошла Пэнси. Я обернулся и улыбнулся ей, получив в
ответ испепеляющий взгляд.

- Примите мои извинения, - заявил я. - У вас гости. Пожалуйста,
продолжайте беседу. Я буду тих, как мышь.

Пэнси не сказала ничего. Барри наморщил лоб и буркнул:

- Тих, как миф.

Остальные башкунчики захихикали.

Пэнси стала за спинку незанятого кресла.

- Человек по фамилии Корнфельд искал вас здесь сегодня, - сказала она.
- Он просил меня позвонить ему, если вы еще раз вломитесь ко мне.

- Парень из Отдела, - улыбнулся я. - Не стоит беспокоиться. Мелкая
сошка. Он должен мне немного кармы, вот, должно быть, и хотел
расплатиться.

- У вас неприятности, - продолжала она. - Мне бы надо ненавидеть вас
Пока мне вас жалко.

- Спасибо, Пэнси. Вспомните обо мне в следующий раз, когда скатитесь с
кровати на иглу.

- Почему бы тебе не исчезнуть, громила? - предложил Барри. - Ты нам
мешаешь.

- Я всю жизнь кому-то мешаю, - сказал я, обращаясь к башкунчикам. - Уж
простите меня.

Башкунчик в темных очках снял их и зацепил дужкой за воротник Он и тот,
в простыне, уставились на меня темными провалами глаз, совершенно
неподвижные, несмотря на водовороты эмоциональных завихрений, наполнявших
комнату. Два лица создавали своеобразный стереоэффект.

Я повернулся к Пэнси.

- Я ищу Челесту, - сказал я. - Вы видели ее?

- Вы опоздали. Она была здесь утром, но уже уехала.

- Она не говорила, куда собирается?

- Она была очень расстроена. Она сказала, что вы отказались помочь ей.
Она хотела позвонить инквизитору Моргенлендеру и сказать ему, что Ортон
невиновен.

- Что вы ей ответили?

Рука Пэнси судорожно вцепилась в спинку кресла, а глаза уставились в
пол. Потом она обиженно посмотрела на меня.

- Я сказала, что это глупо. Ясно же, что это сделал Ортон. - Ее щеки
пылали, но она не отводила взгляда.

- Смелое заявление, - заметил я.

- Идите к черту, - сказала она, повернулась и вышла из комнаты.

Я прислушался и различил ее шаги по ковру лестницы. Потом скрип
кроватных пружин наверху.

Барри казался довольным, как будто это он режиссировал поступки Пэнси и
радовался тому, как точно она все исполняет. Стереопара только вращала
глазами, словно зрители на теннисном матче.

- Почему ты вернулся? - спросил я.

- Я не был здесь несколько недель. И судя по вашим словам, здесь
становится интересно.

- Ну и как?

- Я был прав. Интересно.

- Ты любишь свою мать, Барри?

- Я не люблю ничего. - Он произнес слово так, словно он знает, что оно
означает, а я нет.

- Тогда то, что я собираюсь сказать, тебе без разницы.

- До сих пор было именно так.

Я сделал глубокий вдох До меня дошло.

- Твою мать зовут Челеста Стенхант, не Пэнси Гринлиф. Не сразу, но я
понял это. Пэнси работает на Денни Фонеблюма, но никто не признается в
том, что же она делает. Она работает _нянькой_, Барри. Или работала, пока
ты не вылетел из гнезда.

Барри только ухмыльнулся.

- Знали бы вы, как мало это меня интересует.

- Я тебе не верю.

- Вам меня не понять.

- Возможно.

Я подошел к кухонному блоку, нашел стеклянный стакан и налил воды
из-под крана.

- Вы так и не ответили на мой вопрос, - сказал Барри.

- Какой еще вопрос?

- Каково быть тем, кем вы есть?

- Ты задавал его по-другому. Там присутствовали слова, которых я не
знаю.

- Вы жопа, - сказал Барри. - Самая гнусная жопа. Вам кажется, что вы
представляете Справедливость, или Истину, или еще что.

Прежде чем ответить, я сделал большой глоток воды. Он начинал
действовать мне на нервы, пусть ему было всего три года.

- Истина и Справедливость. Не уверен, что ты вообще понимаешь, о чем
говоришь. Для тебя это просто слова. Истина и Справедливость. Красивые,
звонкие слова.

Я взял себя в руки. Распинаться перед башкунчиками - пустая трата
времени. Да и не только перед ними.

И тут я совершил ошибку, решив дать им повод для размышления.

- Я могу сказать вам, что считаю Истину и Справедливость двумя
совершенно разными вещами.

Один из стереопары пришел в восторг. Он повернулся ко второму:

- Я могу сказать тебе, что считаю Истину и Справедливость четырьмя
совершенно разными вещами.

- А я могу сказать вам, - подхватил второй, - что Любовь и Деньги -
шесть совершенно разных вещей.

- В другой раз, - сказал я. - У меня нет настроения.

Я поставил стакан на стол и направился к двери.

- А я скажу, что считаю Время и Настроение двенадцатью совершенно
разными вещами, - заявил за моей спиной Барри.

23

Мне раньше приходилось пару раз бывать в "Капризной Музе" в качестве
посетителя - они поздно закрывались, и я пользовался этим, и еще пару раз
я бывал там по работе, следя за какими-то алкашами. Я даже знал о
существовании задней комнаты, но сам туда никогда не заглядывал. Имя
Оверхольт было мне незнакомо. Я сел в машину и поехал туда, хотя не был
уверен, что они уже открыты.

Они уже открылись. Входить в "Музу" со стоянки - все равно что попадать
в маленькую машину времени, переносящую тебя из шести вечера в глубокую