Урочище, ибо мгновенно окажется в Сиром...
необразованные и невероятно смышленые парни нарвутся на волчий затвор. И чем
ближе становился ритмичный бег лошадей, тем выше частота биения собственного
сердца и сильнее головная ноющая боль, порожденная заходящим солнцем. Двести,
сто, полсотни метров... Вдруг тревожно заржали кони - верно, вскинулись на
дыбы, затанцевали от страха, усиленного памятью недавней волчьей расправы и
следом послышался крик, мат, гиканье и еще что-то нечленораздельное: должно
быть, понесли!
сухими сучьями клочья кожи затянутся новой!..
братья, и показалось, уже слышны удары плетей по конским бокам. Да! Они пороли
лошадей, болью подавляя ужас животных, и гнали вперед - в ту сторону, куда
противилась ступать порода травоядных. Пороли, наливаясь яростью. И ею
заглушали собственный страх!
бросаются на амбразуры или таранят самолеты противника, понеслись по дубраве,
издавая тягучие, знобящие стоны, тоже чем-то похожие на мат.
на приближающихся звуках, внутренне готовясь проделать то же, что сейчас
совершали несведущие и бесстрашные братья. Они мчались тем же размашистым
галопом, и в какой-то момент Ражный ощутил толкаемый ими поток мощной,
борцовской энергии. Не ведая того, они вбирали в себя сакральную силу Урочища и
готовы были к поединку. Пусть со зверем, но к поединку!
мелким, плывущим шагом. Первыми его увидели, а точнее, почуяли лошади- взрыли
копытами землю на скаку, взвились на дыбы, словно натолкнувшись на незримую
стену и чуть ли не сбрасывая седоков. И затем Ражного узрели братья.
единственный членораздельный возглас.
вмиг было забыто. Взращенные в дикой природе, они воспринимали ее цельность и
гармонию, и все, что выбивалось из этого ряда, становилось непостижимым для их
сознания. Перед ними стоял оборотень, но еще до конца не перевоплотившийся,
похожий на волка, ибо присохшая шкура не осталась на земле- потащилась на
плечах человека...
людей слились воедино. Теперь они в самом деле могли переломать хребты, да
говорят, в такой час полного безумства всякое живое существо хранит Господь...
скорое избавление от свидетелей могло бы порадовать - больше в дубраву носа не
сунут! - однако Ражный слишком хорошо знал братьев Трапезниковых. Через
некоторое время этот страх пройдет, и на смену ему появится любопытство: кто
увидел мир цельным от рождения, тот не долго празднует труса. Они не поверят в
оборотничество. Иначе разрушится и превратится в хаос их мировосприятие.
владениям, а сейчас ему было недосуг. Ражный сел под дерево, прижавшись к нему
позвоночником, и не почувствовал тока энергии. Или все заглушала стучащая
боль...
придет чуть раньше, чтобы со стороны понаблюдать за соперником, понять его
предсхваточный дух и окончательно определиться в тактике.
буквальном смысле держась за деревья. Там он ополоснулся, вместо мыла используя
болотный хвощ, почувствовал облегчение, но не настолько, чтобы сей же час идти
к Поклонному дубу и на правах хозяина встречать вольного поединщика.
Стояла жара, давно не было дождей, и ручей пересыхал, питаясь лишь подземными
источниками, потому не бурлил, как в половодье, не ворочал камни, а катился
тихо и сонно - сейчас требовалась совершенно иная энергия! Не по звериному
следу идти, не петли его распутывать - драться!
ритуал, и поднялся из лога в дубраву. Боевая одежда лежала в рюкзаке, ношеная,
стираная и штопаная: на первый поединок по обыкновению сын выходил в отцовской
рубахе и портках и только пояс надевал свой, изготовленный каликами перехожими
в Сиром Урочище и принесенный ко дню появления на свет. Младенца повивали этим
поясом сразу же, как только отрезали пуповину.
внукам будет в чем выйти в рощу...
Покровителя Засадного Полка - Сергия Радонежского и поставил в развилку дуба
Почитания. Ему не нужно было ни молиться, ни просить о чем-либо; важнее для
всякого поединщика, и особенно для того, кто выходил на ристалище впервые,
считалось символическое присутствие Святого в момент приготовлений. В некоторых
родах с иконой Преподобного шли до самого ристалища, дабы уберечься от дурного
глаза, но большинство араксов смеялись над подобным обычаем и выходили на
поединок со светочем - очистительным огнем, зажженным в чаше, подвешенной на
цепях к треноге. И если не угасал этот огонь до конца состязания, то становился
или факелом победы, или огнем позора.
подняться над землей, внутренне перевоплотившись в нетопыря. Он лег на живот,
раскинул руки, затем перевернулся на спину и, закрыв глаза, стал ловить
мгновение, когда просветлеет и полностью очистится сознание, когда мир
раскрасится пестрыми следами и пятнами неуловимых красок и энергий и ему
останется лишь парить средь них, как птице в облаках.
собой - мал размах крыльев, чтобы создать подъемную силу, и слишком велик груз
мыслей перед первым поединком...
всех ристалищ, склонил голову и воззрился на распластанного человека черным
выпуклым оком...
и молоток в руки брал, когда обживал в новом гарнизоне старую казенную
квартиру. Отовсюду выпирала у него военная кость: не сучил кулаками напрасно,
берег силы, держал резерв, не размениваясь на ощутимые, но не вальные удары.
Ждал, выгадывал, искал, где оборона неэшелонированная, где можно проткнуть
фронт, и если находил слабое место - бил кулаком, словно молотом, показывая,
откуда корень идет. И двигался по ристалищу легко, несмотря на вес, позицию
выбирал от солнца, чтоб слепило противника, и если Ражный вышибал его с
восточной стороны, норовил ложными выпадами и пропусками ударов выманить к
западу и снова занять выгодное место.
походил он по рощам и еще походит. По крайней мере, рубаха на нем не отцовская,
а своя, уже стиранная и штопанная- знать, не раз приносила счастье.
лучом солнца, когда тень от столба часов тронула по касательной земляной ковер.
Долго топтались по кругу, прощупывая друг друга, каждый искал допустимую
дистанцию сближения, дабы проверить, на сколько можно подпускать к себе
противника, испытывали реакцию, отрабатывали и проверяли тактику, ранее
принятую. В последний миг перед поединком, уже возле Поклонного дуба, поджидая
Колеватого, Ражный забыл о вороне, поскольку услышал другую птицу - кукушку. И
чистый, звонкий голос ее в утренней дубраве наконец-то ослабил земное
тяготение, высветлил сознание; он не взлетел нетопырем, однако в поединок
вступил легко и азартно, чем несколько и обескуражил соперника.
провал, и хоть специальными упражнениями удалось нарастить мышцы, попади туда
кулак - печень вдребезги), он пропустил , сильнейший удар под горло: словно
торцом бревна попало, и обычно от такого на ногах не стоят. Вотчинник Ражный
устоял - земля родная помогла, качнула в обратную сторону, не дала упасть. А
Колеватый уверен был - сшиб противника! И даже не отскочил назад после выпада -
напротив, вперед потянулся, как бы склоняясь над лежащим, и тотчас же получил
встречный, почти в то же место, и следом добавочный, левой рукой в плечо.
Спасло поединщика умение двигаться, не перебирая ногами, мгновенно переливать
центр тяжести; его лишь развернуло, да большая голова мотнулась вперед -
расслабил шею. Или это у него - слабое место?..
подставлять ему солнце в глаза и щупать уязвимое место. Знал бы он, в каком
боку нет ребер - давно бы, как ворон, расклевал печенку даже несильными
ударами, но прикрывала пробойное место отцовская рубаха да чуть-чуть, лишь
краем, собственный повивальный пояс.
трехминутный раунд. Здесь никто не задыхался от суетливых движений и
спринтерского напряжения; рефери не контролировали каждый удар, не
растаскивали, не считали секунды над поверженным бойцом, не разводили по углам
и не махали полотенцами.
тут денег и славы, а потому бились по правде. Кулачный зачин считался более
игрой, нежели решительным боем, своеобразной разминкой, показом удали,
демонстрацией силы, разведкой боем. И потому редко когда приносил победу, да и
где там уложить противника, если оба еще полны мощи, упорства и воли? А если
случалось такое, поединщик долго пользовался своим успехом как психологическим
давлением перед другими схватками: несмотря на правила, распускал молву. Отец
говорил, бывало, при зачине соперники шутили, обсуждали последние новости и
чуть ли не о погоде толковали. В роду Ражных не существовало какого-то особого,
наследственного удара или приема в кулачном бою; зато был способ уходить,
Адамов Григорий
Маккарти Кормак
Корнев Павел
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Суворов Виктор