шу, способную так впитывать его. Яд уже был в порочной крови Андзолето.
Лишняя капля его превратила плута в предателя, неблагодарного, каким он
всегда был - в изменника.
шеная зависть - к тебе, затмившей его.
женщины? Неужели мужчина, любящий женщину, способен относиться со злобой
к ее успеху? Значит, есть много такого, чего я не знаю и что не в состо-
янии понять.
с этим в жизни. Ты узнаешь, что мужчина может завидовать таланту женщи-
ны, если он тщеславный артист; узнаешь, что возлюбленный может со злобой
относиться к успехам любимой женщины, если сфера их деятельности - те-
атр. Ведь актер, Консуэло, не мужчина, он - женщина. Он живет болезнен-
ным тщеславием, думает только об удовлетворении своего тщеславия, рабо-
тает, чтобы опьяняться тщеславием... Красота женщины вредит ему, ее та-
лант затемняет, умаляет его собственный. Женщина - его соперник, или,
вернее, он - соперник женщины; в нем вся мелочность, все капризы, вся
требовательность, все смешные стороны кокетки. Таков характер
большинства мужчин, подвизающихся на сцене. Бывают, конечно, великие
исключения, но они так редки, так ценны, что пред ними надо прекло-
няться, им следует оказывать больше уважения, чем самым известным уче-
ным. Андзолето не является исключением. Из всех тщеславных он наитщес-
лавнейший: вот в чем секрет его поведения.
- проговорила Консуэло. - Как может Корилла утешить его в том, что пуб-
лика в нем разочаровалась? Если б только он откровенно признался мне в
своих мучениях... Ведь стоило ему сказать одно слово, и я, быть может,
поняла бы его, во всяком случае отнеслась бы к нему с сочувствием: сту-
шевалась бы, лишь бы уступить ему место.
отнимают у них счастье. А в любви не то же ли самое? Разве наслаждения,
доставляемые любимому существу другими, не кажутся отвратительными? Тво-
ему возлюбленному внушает омерзение публика; венчающая тебя лаврами,
тогда как тебе внушает ненависть соперница, опьяняющая его наслаждением.
Разве не так?
вникнуть.
ненавидишь его за те наслаждения, которые ему дарит в своем будуаре Ко-
рилла.
было бы низко и постыдно ненавидеть мою соперницу. Значит, весь вопрос в
том наслаждении, которым она его опьяняет и о котором я не могу думать
без ужаса, - отчего, сама не знаю. Но ведь если это преступление не-
вольное, Андзолето тогда тоже не так уж виновен, относясь с ненавистью к
моему успеху.
и чувствам... Нет, Андзолето не так невинен и не так достоин уважения в
своем страдании, как ты. Он обманывает тебя, унижает тебя, тогда как ты
стремишься его оправдать. Впрочем, я вовсе не хотел пробуждать в тебе ни
ненависти к нему, ни злобы, а только спокойствие и безразличие. Поступки
этого человека вытекают из его характера. Ты его никогда не переделаешь.
Примирись с этим и думай о себе.
посмеешь сказать, что любишь искусство только ради Андзолето?
ляла в мыслях эти две неразделимые вещи: свою жизнь и жизнь Андзолето. И
когда эта неотъемлемая половина моей жизни будет от меня отнята, я не
представляю себе, как я смогу любить еще чтолибо.
заменишь ее другой, более возвышенной, более чистой, более живительной.
Твоя душа, твоя гениальность, все твое существо не будет более во власти
непрочного, обманчивого образа, ты постигнешь высокий идеал, свободный
от земной оболочки, мысленно вознесешься на небо и соединишься священны-
ми брачными узами с самим богом!
советовали?
жанром музыки, а ты должна охватить все. Чему бы ты себя ни посвятила,
где бы ты ни была, на сцене или в монастыре, везде ты сможешь быть свя-
той, небесной девой, невестой священного идеала!
зов. Позвольте мне удалиться, дорогой учитель. Я должна сосредоточиться
и понять себя.
знала себя, отдавая всю свою душу, всю свою будущность существу, во всех
отношениях не стоящему тебя. Ты не понимала своего назначения, не виде-
ла, что тебе нет равных и что, следовательно, у тебя не может быть спут-
ника в личной жизни. Тебе нужно одиночество, тебе нужна полная свобода.
Я не желаю тебе ни мужа, ни любовника, ни семьи, ни страсти, ни каких бы
то ни было уз. Вот как я всегда представлял себе твое существование, вот
как я понимал твой жизненный путь. В тот день, когда ты отдашься смерт-
ному, ты утратишь свою божественность. Ах, если бы Минготти и Мольтени,
мои знаменитые ученицы, мои великие создания, послушались меня, они не
имели бы соперниц на земле! Но женщина слаба и любопытна: тщеславие ос-
лепляет ее, суетные желания волнуют, причуды увлекают... Спрашивается,
что дало им удовлетворение своих порывов? Бури, усталость, гибель или
извращение их гениальности! Разве ты не хочешь превзойти их, Консуэло?
Разве у тебя нет честолюбия, парящего выше всех суетных благ земных? Не-
ужели ты не захочешь заглушить в себе голос сердца, чтобы стяжать прек-
раснейший венец, каким когда-либо был увенчан гений?
передать. Консуэло слушала его, опустив голову и устремив глаза в землю.
Когда, высказав все, он умолк, она проговорила:
вас. Мне кажется, что вы оскорбляете человеческую природу, осуждая самые
благородные страсти ее. Мне кажется, что вы хотите подавить инстинкты,
вложенные в нас самим богом, и как бы обожествляете чудовищный противо-
естественный эгоизм. Быть может, я поняла бы вас лучше, будь я более
доброй христианкой; постараюсь ею сделаться - вот все, что я могу вам
обещать.
Великий и такой суровый артист пошел проводить ее до дому. Дорогой он
продолжал развивать свои мысли, но убедить ее не мог. Все же после раз-
говора с ним ей стало немножко легче, ибо он открыл ей широкое поле для
глубоких и серьезных размышлений. На фоне их преступление Андзолето
тускнело, как частность, послужившая мучительным, но торжественным нача-
лом бесконечных дум. Много часов провела она в молитве, слезах и размыш-
лениях. И наконец заснула, убежденная в своей невиновности, надеясь на
волю божию и его милосердие.
ция "Гипермнестры" для Стефанини, который будет петь вместо Андзолето.
Сам же Андзолето болен - лежит в постели и жалуется на потерю голоса.
Первым побуждением Консуэло было бежать к нему, чтобы за ним ухаживать.
прекрасно себя чувствует; это мнение театрального врача. Вот увидишь,
вечером он отправится к Корилле. Но граф Дзустиньяни, отлично понимая,
что все это значит, и ничего не имея против того, чтобы молодой тенор
прекратил свои дебюты, запретил доктору выводить его на чистую воду и
попросил добряка Стефанини ненадолго вернуться на сцену.
собирается бросить сцену?
Францию. Тебя это удивляет? Он бежит от тени, которую на него бросает
твой успех; вручает свою судьбу в руки женщины, менее опасной, которой,
конечно, он изменит, как только перестанет ней нуждаться.
Быть может, в ней жила еще надежда вернуть его, быть может, она собира-
лась, кротко пожурив его, сказать ему, что лучше сама уйдет со сцены.
Весть эта была для нее ударом кинжала; мысль, что она больше не увидит
того, кого так любила, не могла уложиться в ее голове.
му, пусть он объяснит мне, что значит весь этот бред. Он не может уехать
с этой женщиной, - это было бы для него гибелью. Я не могу допустить
этого! Я удержу его! Я объясню ему, в чем его истинные интересы, если
правда, что никакие другие доводы на него уже не действуют... Пойдемте
со мной, дорогой учитель! Нельзя же бросить его так...
ра, - если ты допустишь подобное малодушие! Умолять этого негодяя! Отво-
евывать его у какой-то Кориллы! О святая Цецилия, берегись своего цы-
ганского происхождения и старайся побороть в себе безрассудные бродяжьи
инстинкты! Идем, тебя ждут на репетиции. А сегодня вечером ты насла-
дишься пением с таким мастером своего дела, как Стефанини. Ты увидишь
артиста просвещенного, скромного и великодушного.
жизни артиста - эту зависимость от публики, вечную необходимость заглу-
шать в себе собственные чувства, подавлять собственные волнения для то-