Божко, не змея, а человека. Агента, начальника или помощника, неважно; сам факт
его появления был бы свидетельством того, что он, Ричард Саймон, Тень Ветра, не
может завершить порученную миссию. Словно крысиный клык в ожерелье... Однако
кто-то - скорее Уокер, чем Леди Дот - избавил его от позора. Кто-то верил в
него и знал, что Ричарду Саймону не нужны начальники и помощники. Нужен друг.
массивную голову. Изумрудная чешуя была гладкой, сухой и прохладной на ощупь.
- И здесь меня нашел. Соскучился? Надоело жрать кроликов у Дейва? Ну, тут мы
поохотимся!
повернул голову. Мария с ужасом смотрела на питона. Глаза ее были совершенно
круглыми.
лицо и улыбаясь. - Мой друг. Когда я был мальчишкой, он занимался моим
образованием. Кости до сих пор пор болят.
Приятно слышать. И смотреть на нее тоже приятно. Саймон встал.
моральной поддержки. Чтобы я не чувствовал себя забытым и одиноким. - Брови
Марии взметнулись вверх, и он поспешил добавить: - Ведь там, среди звезд, не
знают, что я повстречался с тобой. С тобой и с остальными.
Изогнутый скалистый мыс прикрывал суденышко со стороны реки, а берег, если не
считать узкой песчаной полоски пляжа, тоже топорщился скалами - бесплодными,
дикими, бесформенными, словно их лишь вчера вывернули гигантской лопатой из
земных недр. Собственно, так оно и было: здесь вплотную к речному берегу
подходил Разлом, и все его горы, утесы, озера, ущелья и каньоны насчитывали
меньше трех с половиной столетий. Младенческий возраст по планетарным меркам.
рокот сменился пронзительным посвистом. Крохотные глазки питона поблескивали,
будто отполированный обсидиан, челюсти были плотно сжаты, хвост метался по
мокрому песку, чешуя сверкала на солнце изумрудными искрами. Он выглядел
великолепно, старый мудрый змей Каа, учитель пяти поколений воинов; о таких
бойцах тайят говорили: "Его копье летит до Небесного Света, а Шнур Доблести
свисает до колен".
живым копьем, с наконечником, нацеленным прямо в грудь Ричарду Саймону.
не забыл его уроков.
слежавшимся и теплым; ступни почти не вязли в темно-желтой плотной массе.
Каа сделал стремительный выпад, и Саймон подпрыгнул, уворачиваясь от тяжкого
удара головы. Пляска началась. Под мощным телом питона стонал и поскрипывал
песок, мерное глубокое дыхание человека сливалось с плеском волн, лизавших
берег влажными языками, ветер, налетавший с реки, будил гулкое эхо в скалах.
Каа то свивался тугой пружиной, то замирал, выжидая, то выстреливал вперед
голову на бесконечной шее; его хвост подрагивал, готовый нанести удар, или
метался по песку, оставляя глубокие овальные вмятины. Саймон прыгал и падал,
взмывал вверх и прижимался к земле, сторонясь разящего изумрудного копья;
волосы его растрепались, на висках под жарким солнцем проступила испарина, но
мышцы были послушны, а тело будто парило, подхваченное ветром, - легкое, как
пушинка, быстрое, как проблеск молнии, гибкое, как стальной клинок.
Тайяхате. Тут, едва оттолкнувшись ступнями, Саймон прыгал вверх на пару метров,
а с разбега мчался пулей, три или четыре раза переворачиваясь в воздухе; тут он
мог крутиться стремительным колесом, чуть касаясь песка пальцами, мог удержать
тело на вытянутой руке, распластавшись над землей, мог лететь и падать без
вреда, мог... Впрочем, Каа тоже был способен на многое, и потому их пляска
кончилась с ничейным результатом: дважды хвост и нос питона прогулялись по
ребрам Саймона, и дважды Дик сумел шлепнуть ладонью упругую гибкую шею.
Питон метнулся к нему, обвил плотными кольцами пояс и бедра, довольно заурчал;
его голова раскачивалась у щеки Саймона, будто они на какое-то время стали
единым существом, воплощением странного бога или скорее демона с двумя
головами, человеческой и змеиной.
все его спутники собрались вокруг, взирая на Каа кто с изумлением, кто с
интересом, кто с откровенным страхом. Рыжий Пашка-Пабло оказался посмелей
других: шагнул, вытянул руку и, взглядом спросив разрешения, погладил сухую
блестящую кожу питона.
поплывет с нами. У меня еще остались деньги, и, если хочешь, я заплачу.
Все-таки тебе беспокойство - лишний пассажир и лишний рот...
песюки лупить. Опять же змий невиданный, зеленый... - Оскалившись, капитан
выразительно Щелкнул по кадыку. - Пусть плывет! Только насчет пульки... Это
шутка, брат Рикардо, или как?
созданием живородящим и теплокровным, а значит, отличался от земных питонов как
по своей природе, так и в части склонностей и привычек. У него имелись
рудиментарные конечности, незаметные под плотной чешуей, он превосходно видел и
слышал, не жаловался на обоняние, а пищу не заглатывал, а пережевывал и ел все
подряд, начиная от капусты и кончая рыбой. К тому же он обладал весьма высоким
интеллектом, не меньшим, чем у горилл и шимпанзе, но, как почти у всех разумных
тварей, были у него свои предпочтения и слабости: запаха спиртного он не любил,
а вот к обезьянам относился с искренней приязнью. К счастью, обезьян в ФРБ
хватало.
желая обозреть Разлом с высоты. Каа сопровождал их в этой экспедиции - струился
зеленым ручьем среди базальтовых глыб, выбирая доступную людям дорогу; сам он
мог бы забраться по отвесному склону и проскользнуть в любую щель, куда
пролезет его голова. Посматривая на змея с опаской и интересом, тяжело
отдуваясь на крутом подъеме, Гилмор спросил:
разумеется, а лишь Наставники воинов чтобы тренировать молодых. Это суровое
ученье. Ты ведь видел, как мы танцевали на берегу?
Пещеры, всплыло перед ним, тоска на миг стиснула сердце. Разумом он признавал
неизбежность свершившегося, но чувства не желали мириться с утратой; сейчас ему
захотелось побыть в одиночестве и спеть поминальную песнь - ту, что предписывал
Ритуал Почитания Предков.
пояснил: - Доверие - когда тебе в помощь присылают друга. Понимаешь? Не
начальника, не соперника, а друга.
вздохнул. - И странно другое. Мы оба - люди, но родина у нас разная, и то, что
кажется тебе естественным и привычным, для меня - повод к удивлению и
расспросам. Прости, если я был слишком назойлив.
были пониже, но выглядели столь же голыми, бесплодными и неприветливыми; они
громоздились каменным частоколом, надвигались на речной берег, давили, попирали
его, и только узкие ленты песчаных пляжей, худосочные пальмы да жалкие кустики
травы теснились между этим мрачным серым валом и просторным, неспешным и
величавым течением Параны.
слепивший глаза золотистыми отблесками, потом расправил плечи, прищурился и
повернулся к югу. Перед ним в косых лучах заходящего солнца лежал удивительный
край. На три-четыре лиги от речного берега простиралось гротескное подобие
равнины, будто перепаханной чудовищным плугом; бесформенные кучи земли
чередовались с глинистыми холмами и осыпями, лощинами и оврагами, баррикадами
камней и щебня, а над всем этим диким хаосом торчали шеренги скал - рваных,
иззубренных, еще не сглаженных дождями и ветрами и оттого похожих на клыки
дракона, выщербленные тяжелым молотом древнего божества-драконоборца. Этот
пейзаж не радовал яркими красками: земля была бурой, глинистые холмы и завалы -
ржаво-коричневыми, утесы - серыми и черными, а ущелья между ними казались
полосками мрака и первобытный тьмы.
горизонте с горным хребтом, иссеченным трещинами, и чудилось, что там в
легендарные незапамятные времена ворочалось и буйствовало, пытаясь вырваться