вашим услугам. Мы также - Матвей, Марк, Лука и Иоанн.
Прочитываем книгу, а потом сжигаем, чтобы ее у нас не нашли. Микрофильмы не
оправдали себя. Мы постоянно скитаемся, меняем места, пленку пришлось бы
где-нибудь закапывать, потом возвращаться за нею, а это сопряжено с риском.
Лучше все хранить в голове, где никто ничего не увидит, ничего на
заподозрит. Все мы - обрывки и кусочки истории, литературы, международного
права. Байрон, Том Пэйн, Макиавелли. Христос - все здесь, в наших головах.
Но уже поздно. И началась война. Мы здесь, а город там, вдали, в своем
красочном уборе. О чем вы задумались, Монтэг?
силами. Подбрасывал книги в дома пожарных и давал сигнал тревоги.
результаты. Но наш путь борьбы проще и, как нам кажется, лучше. Наша задача
- сохранить знания, которые нам еще будут нужны, сберечь их в целости и
сохранности. Пока мы не хотим никого задевать и никого подстрекать. Ведь
если нас уничтожат, погибнут и знания, которые мы храним, погибнут, быть
может, навсегда. Мы в некотором роде самые мирные граждане: бродим по
заброшенным колеям, ночью прячемся в горах. И горожане оставили нас в покое.
Иной раз нас останавливают и обыскивают, но никогда не находят ничего, что
могло бы дать повод к аресту. У нас очень гибкая, неуловимая, разбросанная
по всем уголкам страны организация. Некоторые из нас сделали себе
пластические операции - изменили свою внешность и отпечатки пальцев. Сейчас
нам очень тяжело: мы ждем, чтобы поскорее началась и кончилась война. Это
ужасно, но тут мы ничего не можем сделать. Не мы управляем страной, мы лишь
ничтожное меньшинство, глас вопиющего в пустыне. Когда война кончится,
тогда, может быть, мы пригодимся.
нашим детям, а наши дети в свою очередь передадут другим. Многое, конечно,
будет потеряно. Но людей нельзя силком заставить слушать. Они должны сами
понять, сами должны задуматься над тем, почему так вышло, почему мир
взорвался у них под ногами. Вечно так продолжаться не может.
с виду мы - бродяги, но в головах у нас целые хранилища книг. Вначале все
было стихийно. У каждого была какая-то книга, которую он хотел запомнить. Но
мы встречались друг с другом, и за эти двадцать или более лет мы создали
нечто вроде организации и наметили план действий. Самое главное, что нам
надо было понять, - это что сами по себе мы ничто, что мы не должны быть
педантами или чувствовать свое превосходство над другими людьми. Мы всего
лишь обложки книг, предохраняющие их от порчи и пыли, - ничего больше.
Некоторые из нас живут в небольших городках. Глава первая из книги Торо
"Уолден" живет в Грин Ривер, глава вторая - в Уиллоу Фарм, штат Мэн. В штате
Мэриленд есть городок с населением всего в двадцать семь человек, так что
вряд ли туда станут бросать бомбы, в этом городке у нас хранится полное
собрание трудов Бертрана Рассела. Его можно взять в руки, как книгу, этот
городок, и полистать страницы,- столько-то страниц в голове у каждого из
обитателей. А когда война кончится, тогда в один прекрасный день, в один
прекрасный год книги снова можно будет написать, созовем всех этих людей, и
они прочтут наизусть все, что знают, и мы все это напечатаем на бумаге. А
потом, возможно, наступит новый век тьмы и придется опять все начинать
сначала. Но у человека есть одно замечательное свойство: если приходится все
начинать сначала, он не отчаивается и не теряет мужества, ибо он знает, что
это очень важно, что это стоит усилий.
американской литературы XIX века Генри Давида Торо.
реке.
Монтэг. В лесной чаще люди молча гасили огонь.
Только час прошел. Но он был длиннее года. За дальним берегом брезжил
рассвет.
Монтэг. Кроме того, город никогда не оказывал нам такой чести и не устраивал
за нами столь пышной погони. Десяток чудаков с головами, напичканными
поэзией,- это им не опасно, они это знают, знаем и мы, все это знают. Пока
весь народ - массы - не цитирует еще Хартию вольностей и конституцию, нет
оснований для беспокойства. Достаточно, если пожарники будут время от
времени присматривать за порядком. Нет, нас горожане не трогают. А вас,
Монтэг, они здорово потрепали.
своих спутников, старые, изборожденные морщинами, усталые лица, которые он
видел у костра. Он искал на них выражение радости, решимости, торжества над
будущим. Он, кажется, ожидал, что от тех знаний, которые они несли в себе,
их лица будут светиться как зажженный фонарь в ночном мраке. Но ничего этого
он не увидел на их лицах. Там, у костра, их озарял отблеск горящих сучьев, а
сейчас они ничем не отличались от других таких же людей, много скитавшихся
по дорогам, проведших в поисках немало лет своей жизни, видевших, как гибнет
прекрасное, и вот наконец, уже стариками, они собрались вместе, чтобы
поглядеть, как опустится занавес и погаснут огни. Они совсем не были уверены
в том, что хранимое в их памяти заставит зарю будущего разгореться более
ярким пламенем, они ни в чем не были уверены, кроме одного - они видели
книги, стоящие на полках, книги с еще не разрезанными страницами, ждущие
читателей, которые когда-нибудь придут и возьмут книги, кто чистыми, кто
грязными руками. Монтэг пристально вглядывался в лица своих спутников.
самолеты, они исчезли раньше, чем путники успели поднять головы. Самолеты
летели со стороны города. Монтэг взглянул туда, где далеко за рекой лежал
город, сейчас там виднелось лишь слабое зарево.
Грэнджер.
неспособен ничего чувствовать, - промолвил Монтэг.- Секунду назад я даже
подумал - если она умрет, мне не будет жаль. Это нехорошо. Со мной, должно
быть, творится что-то неладное.
шагал теперь рядом, помогая Монтэгу пробираться сквозь заросли кустарника.-
Когда я был еще мальчиком, умер мой дед, он был скульптором. Он был очень
добрый человек, очень любил людей, это он помог очистить наш город от
трущоб. Нам, детям, он мастерил игрушки, за свою жизнь, он, наверно, создал
миллион разных вещей. Руки его всегда были чем-то заняты. И вот когда он
умер, я вдруг понял, что плачу не о нем, а о тех вещах, которые он делал. Я
плакал потому, что знал: ничего этого больше не будет, дедушка уже не сможет
вырезать фигурки из дерева, разводить с нами голубей на заднем дворе, играть
на скрипке или рассказывать нам смешные истории - никто не умел так их
рассказывать, как он. Он был частью нас самих, и когда он умер, все это ушло
из нашей жизни: не осталось никого, кто мог бы делать это так, как делал он.
Он был особенный, ни на кого не похожий. Очень нужный для жизни человек. Я
так и не примирился с его смертью. Я и теперь часто думаю, каких прекрасных
творений искусства лишился мир из-за его смерти, сколько забавных историй
осталось не рассказано, сколько голубей, вернувшись домой, не ощутят уже
ласкового прикосновения его рук. Он переделывал облик мира. Он дарил миру
новое. В ту ночь, когда он умер, мир обеднел на десять миллионов прекрасных
поступков. Монтэг шел молча.
вспомнить... Думаю о ее руках, но не вижу, чтобы они делали что-нибудь. Они
висят вдоль ее тела, как плети, или лежат на коленях, или держат сигарету.
Это все, что они умели делать.
книгу, или картину, выстроенный тобой дом или хотя бы возведенную из кирпича
стену, или сшитую гобой пару башмаков, или сад, посаженный твоими руками.
Что-то, чего при жизни касались твои пальцы, в чем после смерти найдет
прибежище твоя душа. Люди будут смотреть на взращенное тобою дерево или
цветок, и в эту минуту ты будешь жив". Мой дед говорил: "Не важно, что
именно ты делаешь, важно, чтобы все, к чему ты прикасаешься, меняло форму,
становилось не таким, как раньше, чтобы в нем оставалась частица тебя
самого. В этом разница между человеком, просто стригущим траву на лужайке, и