Есть ли у них хоть какие-нибудь реальные шансы выиграть эту битву за медь? Даже если "Магма" даст высокопоставленным государственным чиновникам взятку, намного превосходящую ту сумму, которую пришлось выложить их соперникам, все равно долгосрочные права на разведку в той местности, предоставленные "Рудодобывающим", будет не так просто аннулировать.
Он собрал в стопку разбросанные по столу бумаги. Завтра утром первым делом он отнесет их своему секретарю, чтобы тот отпечатал отчет. Он еще раз пробежал глазами несколько фраз, довольный удачной формулировкой: она скромно и ненавязчиво, но в то же время очень ясно подчеркивала весь гигантский труд, который он предпринял в целях охраны информации об этом месторождении, чтобы кто-либо из их многочисленных конкурентов, и в первую очередь "Рудодобывающие", не узнали о переговорах между "Магмой" и официальными лицами Новой Гвинеи. В отчете упоминалось и о том, как он старался обойти все остальные компании, ускорить переговоры о получении неограниченной лицензии на разведку цветных металлов, на протяжении нескольких месяцев пытаясь связаться с местным агентом "Магмы" по телефону, факсу и даже через личного посланца в ту гостиницу, где остановился агент. Но, к сожалению, агента на месте обнаружить не удалось (по крайней мере, так написал Квинн-Риц в своем отчете), а вскоре после этого главный соперник "Магмы" узнал о новом "открытии", причем столь внезапное исчезновение местного агента "Магмы" и заявление "Рудодобывающих" о неограниченных правах на разведку в том районе весьма подозрительно совпадают по времени...
Он усмехнулся, перечитав последние строки отчета.
Пора идти домой, размышлял он, ухмыляясь. Хватит на сегодня. Конечно, отчет мог бы быть более полным, но какого черта он должен возиться с этими проклятыми бумажками еще и в воскресенье? Было уже далеко за полдень, и небо потемнело, затянутое тучами, из которых падал мелкий дождь. Но прежде чем уйти можно позволить себе глоток джина с тоником, чтобы отметить еще одну удачную хитрость.
Встав из-за стола, он подошел к застекленному стенному шкафчику и открыл его, чтобы взять из бара, который он на всякий случай держал в кабинете для приема гостей и важных делегаций, высокий стакан и бутылку джина. Ведерко для льда было пусто, но кто, к чертям, в такое время будет думать о льде? Квинн-Риц налил в стакан добрую порцию спиртного и развел его равным количеством тоника. Поднося стакан к губам, он услышал за дверью какой-то шум. Его рука замерла на полпути вверх.
Он пожал плечами. Охрана обходит коридоры, заглядывая во все кабинеты, только и всего. Он поднял стакан. "Ваше драгоценное здоровье!" сказал он самому себе, прежде чем сделать первый глоток. Смесь приятным теплом разбежалась по жилам, придавая бодрости и снимая с души остатки беспокойства и тревоги. Он стал думать о приятных, радостных вещах. Всего несколько месяцев осталось пресмыкаться перед этим несносным недомерком, а после - домой с деньгами. Деньги, много денег, и престижная работа на фирму, которая по достоинству оценит его богатый опыт и деловую хватку. И, конечно, не останется в долгу за прежние многочисленные услуги, которые он уже оказал этой компании. Ради этого стоит рисковать. Ну, что, в конце концов, сможет сделать "Магма", даже если обнаружит, что именно он был тайным информатором ее конкурентов? Потащит его в суд? Нет, это было бы большой глупостью с их стороны. Он слишком много знает и может пригрозить своим бывшим коллегам разоблачением. Вряд ли держатели акций будут очень рады, когда узнают всю правду о том, чем занимается Феликс Клин в корпорации. Ведь об этом не знает практически никто. Даже "Рудодобывающие" уверены, что у "Магмы" просто-напросто хорошо поставлена разведка полезных ископаемых - прекрасные специалисты, квалифицированные геологи... А финансовая пресса получит пикантнейший скандальчик, который она постарается раздуть до весьма внушительных размеров. Нет, самое худшее, что с ним могут сделать, - это потихоньку уволить, заплатив вдобавок кругленькую сумму за то, что он будет держать свой рот на замке. Но вместо этого они, похоже, собираются выгнать девчонку, Кору.
И он опять улыбнулся.
Квинн-Риц медленно повернул голову к двери в кабинет. Неужели кто-то все еще стоит с той стороны? Он был уверен, что слышал какой-то звук, донесшийся из коридора. Поставив стакан на край стола, вице-президент "Магмы" подошел к полуоткрытой двери.
Открыв ее, он выглянул наружу. "Есть там кто-нибудь?" - произнес он довольно громко, подумав, что со стороны он, наверное, выглядит весьма глупо.
Ответа не последовало.
Он сделал шаг вперед, почувствовав едва уловимый терпкий аромат, и тотчас же что-то мягкое окутало его голову, полностью закрыв лицо. Свет померк перед глазами вице-президента "Магмы".
Чьи-то руки сильно подтолкнули его вперед. Он потерял равновесие, и, сделав несколько нетвердых шагов, упал ничком. Несколько минут он лежал на полу, скорчившись в неловкой позе, боясь пошевелиться, ослепленный странной повязкой, закрывавшей его лицо.
Несколько минут он собирался с духом; он был слишком напуган сейчас, чтобы хоть что-то соображать. Сквозь плотную ткань, полностью закрывавшую его голову, он расслышал негромкий стук закрывающейся двери. Он затрясся всем телом.
Быстрая ходьба по коридору на подгибающихся от страха ногах показалось ему долгим, мучительным, непрекращающимся кошмаром; она стала самым ужасным переживанием, которое ему - до сих пор - довелось испытать. Его непреклонно и грубо тащили навстречу неизвестной судьбе. Теперь он мог представить себе, что чувствовали разбойники в Англии старых времен, когда их, связанных, с лицом, закрытым низко надвинутым капюшоном, вели на виселицу, даруя им последние короткие и потому слишком драгоценные мгновенья для того, чтобы они могли прочувствовать всю глубину вечности, которая ждала их в конце недолгого пути (для подобных чувств в сердце осужденного всегда найдется уголок; неважно, как долог будет его последний путь и насколько сурово будут обходиться палачи с беспомощной жертвой, попавшей им в руки, таща ее к месту казни - какой-то уголок сознания перепуганного, отчаявшегося, может быть, даже бьющегося в руках стражи человека все равно останется спокойным и ясным, его не коснутся хаос и смятение, царящие в эти минуты в душе несчастного пленника, и он с ошеломляющей четкостью будет фиксировать каждый шаг, сделанный на этом страшном пути...). Его крепко держали два человека - хотя они не произносили ни слова, ни звука в ответ на его испуганные просьбы, угрозы и крики, он был уверен, что конвоиров двое - они подняли его с пола возле его собственного кабинета и повели куда-то по коридору... Лифт... Они привели его в лифт. Зачем? Куда они хотят его утащить? О, Господи, неужели... Неужели эти люди охотятся за Феликсом Клином? Значит, они ошиблись, приняв его за экстрасенса? Скорее всего, именно так оно и есть! Тогда нужно как можно скорее объяснить им, что они схватили не того человека, который им нужен. Квинн-Риц не испытывал ни малейшей приязни, а тем более - преданности Феликсу Клину. Он был готов выложить все, что знал, только бы с него сняли эту проклятую повязку, только бы прекратилась эта пытка неизвестностью, только бы ему гарантировали жизнь. Нет, нет, они не станут, ни в коем случае не станут мучить его - они ошиблись, а он сам охотно расскажет им обо всем...
Квинн-Риц медленно, нерешительно поднял голову, и сквозь щели ниспадавшей складками ткани, закрывающей ему лицо, он разглядел, что пол в том помещении, куда они пришли, был белым. Осторожно, каждую секунду ожидая удара или сильного толчка, он приподнял край мягкой, пушистой материи. Теперь он мог рассмотреть комнату. Рывком сбросив с себя покрывало - это оказалось огромное полотенце, возможно, взятое из какой-нибудь персональной ванной комнаты для высшего руководства корпорации - он огляделся вокруг.
Он был в белой комнате. В белой комнате Клина.
И он был один.
Он тяжело опустился на колени, полузакрыв глаза от слепящего белого света, лившегося со всех сторон. Что случилось, в какие чертовы игры они все здесь играют? Может быть, его просто некоторое время хотят продержать в изоляции? Эта неожиданно пришедшая в голову идея придала ему сил и храбрости. Он встал, выпрямившись во весь рост.
Квинн-Риц подошел к высокой двойной двери и приложил ухо к ее гладкой, глянцевитой поверхности. Оттуда не доносилось ни звука. Он попробовал открыть одну из створок двери. Заперто.
Отойдя на несколько шагов назад, он некоторое время смотрел на запертые двери. Постепенно его глаза привыкли к резкому, яркому свету. Он повернулся и пошел к низенькой, на первый взгляд неприметной двери на противоположном конце комнаты. Его шагам вторило гулкое эхо, отражающееся от высокого потолка. Он уже дошел до возвышения в самом центре комнаты, когда резко и совершенно неожиданно ослепительный свет погас, и комната погрузилась в беспросветный мрак.
Квинн-Риц громко вскрикнул, словно от болезненного удара.
Это была абсолютная, полнейшая темнота. Перед глазами, внезапно ослепшими, некоторое время плыли радужные круги, но больше растерявшемуся, напуганному человеку не на чем было остановить свой бесполезный, не проникающий в глубь чернильно-черного, плотного мрака взгляд. Казалось, даже пол под ногами утратил свою привычную твердость, растворяясь в этой жуткой тьме. И ни одного звука. Кругом полнейшая, гробовая тишина. Квинн-Риц беспомощно замахал руками, его пальцы сжимались, словно старались поймать ускользнувшие лучи света.
- Что такое? Что вы делаете? - вскричал вице-президент.
Но ему никто не ответил.
Квинн-Риц был настолько растерян, что ему потребовалось усилие воли, чтобы сделать еще один шаг вперед. Ему чудилось, что он стоит на краю пугающей бездны, и стоит лишь чуть-чуть двинуться, как он полетит вниз, в зияющий провал... И как ему было нелегко прогнать от себя эту нелепую мысль! Наконец он сделал свой первый шаг в глухую, непроницаемую тьму. Затем отважился сделать второй. Вытянув руки с растопыренными пальцами вперед, словно слепой (да, в сущности, так оно и было), он осторожно шагал к противоположной стене комнаты. Он знал, что никаких препятствий на его пути быть не должно, и тем не менее он внутренне был готов к тому, что его руки внезапно нащупают в темноте какой-то чужеродный предмет.
Еще шаг.
Его дыхание было прерывистым и неровным.
Еще шаг.
Он не видел своих вытянутых рук, но знал, что его пальцы напряженно подрагивают, словно усики-антенны какого-нибудь насекомого.
Еще шаг.
И тут он коснулся чьего-то тела. Чьей-то обнаженной кожи.
Ощущение было настолько неожиданным, а нервы Квинн-Рица были так напряжены, что он пронзительно, по-женски взвизгнул и отшатнулся назад, прочь от этого странного предмета, на который наткнулся в темноте. Споткнувшись о край невысокой платформы в центре комнаты, он грузно опустился на нее. Там он остался лежать, не в силах двинуться с места, трясясь от страха.
Размышляя, отчего он чувствует легкое покалывание в кончиках пальцев, соприкоснувшихся с этим странным предметом (или живым существом), он поднес свои руки ближе к лицу, хотя разглядеть хоть что-нибудь в этой абсолютной темноте было невозможно. Ему казалось, что его пальцы чем-то испачканы, или, может быть, к ним прилипла какая-то странная тонкая, как паутинка, материя. Он потер пальцы друг о друга - то, что прилипло к ним, легко скаталось и осыпалось.
- Кто там? - спросил он, пугаясь звука своего собственного дрожащего голоса.
Молчание. Еще более страшное, чем любой ответ.
Чье-то горячее дыхание легко коснулось его щеки. Он перекувыркнулся на невысоком помосте с неожиданным для его лет проворством, торопливо отползая на противоположный край, прочь от того неизвестного, кто наклонился над ним. Но вздох, раздавшийся над его ухом, заставил его столь же поспешно кинуться назад.
Мысли стремительно проносились в его голове. Те двое, что привели его в эту комнату, несомненно, могли войти в нее через высокую двойную дверь, находившуюся как раз за его спиной. Они могли зайти внутрь, как только погас свет, и неслышно передвигаться навстречу Квинн-Рицу, пока тот случайно не столкнулся с одним из них во тьме. Но ведь он не слышал ни единого звука, напоминающего легкий шум открываемой или закрываемой двери, и в кромешной тьме вокруг него не мелькнул ни единый луч света, который должен был проникнуть через приоткрытую дверь. Каким же образом его стражники могли оказаться здесь, рядом с ним? Он припомнил тот слабый терпкий запах, который он почувствовал, выглянув за дверь своего кабинета. Запах был удивительно знакомым. Но где, при каких обстоятельствах он уже ощущал его раньше, Квинн-Риц припомнить не мог.
Где-то совсем близко раздался приглушенный смех. Затем до его щеки легонько дотронулась чья-то рука. Проведя по ней пальцами, словно желая приласкать, рука вновь отдернулась.
Квинн-Риц невольно вздрогнул и отпрянул назад. Кожа на коснувшейся его лица руке показалась ему жесткой и огрубевшей, словно это были пальцы старика. Он чувствовал, что после прикосновения на его щеке остался липкий след. Стирая эту клейкую грязь, оставившую длинный след на его лице, он почувствовал на своей ладони все ту же тонкую паутинку. Он с отвращением счищал ее со своих пальцев.
Он повернул голову сначала в одну, потом в другую сторону. В полной темноте, непроницаемой для глаз, ему оставалось только положиться на все остальные чувства. Чутко прислушиваясь и следя за легчайшими переменами тока воздуха, он трясся от страха и сильнейшего нервного напряжения.
Ему показалось, что он различает какой-то новый, едва уловимый запах. Он втянул воздух сквозь расширенные ноздри - запах слегка усилился. Однако он ничуть не напоминал тот специфический легкий аромат диковинных терпких трав, который он ощущал раньше. Теперь на него волной накатывался неприятный запах сырости и плесени, словно доносившийся из далекого подземелья, где в застоявшемся, затхлом воздухе распространяется вонь от заросших грязью и грибком стен.
Резкая вспышка света вызвала сильную боль в глазах, привыкших к темноте, словно его стегнули тонким хлыстом по незащищенной глазной роговице.
Он съежился на своем ложе, закрыв лицо руками. Осторожно приоткрыв веки, он смотрел сквозь раздвинутые пальцы на расцвеченный пестрыми красками ярко светящийся прямоугольник высоко на стене. Это вспыхнул один из экранов, на котором была изображена рельефная карта острова. Неправильные, кривые линии, очертившие окруженный океаном клочок земли. Новая Гвинея. Яркие цвета карты вскоре потускнели, потом резкое изображение превратилось в нечеткое, расплывчатое цветное пятно на стене. Поблекший экран на несколько секунд стал абсолютно белым, затем погас.
Через несколько секунд на стене засветилась другая карта. Какая-то властная, неодолимая сила приковала взгляд Квинн-Рица к четкому контуру. Неужели?.. Да, конечно, это Бразилия. Там в прошлый раз была открыта золотоносная жила. Не "Магмой", разумеется. "Рудодобывающими".
Когда изображение сделалось менее ярким, Квинн-Риц обернулся, оглядывая комнату. Света, льющегося с экрана, было достаточно, чтобы разглядеть тех, кто был с ним в этом просторном белом зале. Но он с удивлением обнаружил, что, кроме него, в комнате никого нет.
И снова тьма.
Новая картинка появилась на стене. Он угадал, что на ней изображено, раньше, чем узнал искривленные пестрые линии ландшафта. Намибия. Именно там обнаружены богатейшие залежи урановой руды. Не "Магмой". Другой компанией. Он начал, наконец, понимать, что к чему.
- Феликс? - собравшись с духом, вымолвил он, решив поиграть в рискованную игру. На карту, очевидно, была поставлена его жизнь.
Опять кромешная тьма. И никакого ответа.
- Феликс, вы совершаете ошибку. Это девушка, вы же сами сказали...
Его слова канули в пустоту. Феликса Клина в комнате не было.
Квинн-Риц медленно спустил ноги с невысокого помоста. И тут же замер на месте, услышав тихий смех где-то совсем рядом.
В ту же секунду стены опять засветились, но теперь уже на них было не три рельефные карты - на каждом экране помещалось четкое изображение какой-нибудь местности. Цвета смешивались между собой, границы расплывались. Голубые, коричневые, зеленые пятна мелькали то тут, то там, непрерывно перемещаясь по комнате с возрастающей скоростью, словно влекомые мощным потоком. И вот уже все это фантастическое зрелище уже напоминала калейдоскоп красок, ежесекундно порождающий новые причудливые и пестрые узоры; картинки сменяли одна другую, сливались в общем стремительном движении, темп которого все убыстрялся, так что в конце концов стало совершенно невозможно различить там какие-нибудь формы и неправильные очертания гор, рек и озер; все слилось в одну бесцветную светлую ленту, кружащуюся по комнате с невообразимой быстротой...
И на залитых белым светом стенах комнаты стали появляться странные существа. Это были пресмыкающиеся. Они были похожи на огромных тараканов. Черные, блестящие, покрытые тонким глянцевитым панцирем. Их конечности, по три с каждой стороны продолговатого, защищенного панцирем тела, были удивительно похожи на человеческие. Только темные, и покрытые чешуйчатыми пластинками.
Они вылезали из стен - извиваясь, проникали через твердый материал, с такой легкостью, словно пробирались сквозь полужидкую субстанцию, - и падали на пол в темных углах, в тени, где лишь редкие скользящие лучи отражались на блестящей поверхности их спинок. Затем поползли к помосту, где сидел Квинн-Риц.
Вице-президент корпорации передвинулся на самую середину платформы. Он пытался убедить себя, в том, что это нереальное, фантастическое зрелище - всего лишь ночной кошмар, порожденный напряжением нервов. И удивленно оглядывался вокруг, не понимая, почему он никак не может проснуться...
Мутный свет, льющийся со стен, поблек и исчез.
Опять наступила полная тьма.
Но он слышал, как эти ужасные создания со всех сторон подползают все ближе и ближе к нему.
- "Феликс, пожалуйста!" - взмолился Квинн-Риц; он знал, что все это подстроено Клином, что Клин решил таким образом расплатиться с ним за предательство. Впившись зубами в свою нижнюю губу, он почувствовал острую боль, и это внезапно отрезвило его, заставив со всей ясностью понять, что такие ощущения слишком реальны для того, чтобы быть страшным сном. Он не представлял себе, каким образом "это" могло произойти, но, охваченный ужасом, тоненько, пронзительно визжал:
- "Пожалуйста!"
И снова тихий смех послышался откуда-то из-за его спины.
И совсем рядом - шуршание лап одного из этих безобразных существ, которое первым добралось до помоста.
Через некоторое время дверь в комнату отворилась, и внутрь бесшумно вошли Кайед и Даад. Они направились прямо к невысокому помосту в центре просторного помещения, где лежало одинокое бездыханное тело, и, подняв его, вынесли прочь.
Когда двери за ними закрылись, комната погрузилась в непроглядную темноту.
КАЙЕД И ДААД
ПЕРЕМЕЩЕННЫЕ И НАЙДЕННЫЕ
Они не были коренными жителями Иордании. Азиль Кайед и Юсиф Даад были сыновьями переселенцев. Их родители покинули Палестину в мае 1948 года, когда образовалось Независимое Государство Израиль. Их семьи принадлежали к одному клану и происходили из одной деревни, располагавшейся под Иерусалимом. Попав под влияние антисионистской пропаганды, они безотчетно поверили тем политикам, которые, преследуя личные интересы под маской патриотического пыла, кричали, что сионистские силы вторгнутся в арабские селения, разрушат дома мирных жителей, разорят их тощие поля, вырежут скот, прямо на улице, среди бела дня будут убивать стариков и детей, насиловать женщин, мучить и калечить мужчин, и что бегство за реку Иордан - единственное спасение для арабов, оказавшихся в руках враждебных сил.
Они попали в лагерь для эмигрантов в местечке Ин-эс-Султан; это был один из крохотных поселков на Западном Берегу, ютившихся вокруг центрального города Иерихон. Двое парнишек-арабов были ровесниками - они появились на свет с разницей в несколько недель в грязном палаточном городке, где не было даже самых элементарных удобств - электричества, и водопровода, не говоря уже о канализации. Многие сотни арабов-беженцев ютились в этом обширном лагере уже на протяжении долгих месяцев, питаясь только тем, что от случая к случаю привозили грузовые машины из Дамаска и Аммана, и подолгу изнывая от жажды, когда запаздывали автофургоны-цистерны, снабжавшие городок питьевой водой. Палатки из тонкой холстины, которыми снабдил их Международный Красный Крест, имели очень мало общего с теплыми и уютными, надежно защищающими от дождей и песчаных бурь шатрами бедуинов, древних кочевников пустыни, сшитыми из кож и шкур животных - тонкая ткань промокала под проливными дождями, а сильный ветер валил шаткие матерчатые домики на землю. Мальчики росли в условиях, которые вполне можно назвать дикими и нечеловеческими - постель им заменял тонкий матрац, лежащий на голой земле. В перенаселенном, тесном городке, посреди людской толчеи и суеты, не было подходящего уголка, где можно было бы поиграть маленьким детям. Везде громоздились кучи гниющих отбросов. Из открытых сточных канав в воздух поднимался удушливый смрад. Мухи и москиты миллионами слетались на горы нечистот, разлагающихся под жарким солнцем. Тяжелейшие формы дизентерии были самым обычным явлением среди несчастных жителей этого гетто, лишенных самой элементарной медицинской помощи. Холера и брюшной тиф уносили тысячи жизней. После сильных ливней наступала нестерпимая жара - то близкая пустыня веяла на городок своим палящим дыханием. Ветер, дующий из пустыни, не приносил облегчения - наоборот, он высасывал из сухого, горячего воздуха последние остатки влаги. Эти резкие перемены погоды изматывали и ослабляли людей, живущих почти под открытым небом.
Вокруг "муктара" той деревни, откуда многие из них были родом, собралось несколько кланов, как в прежние времена. Но старик ничем не мог облегчить их участь. Его сердце было разбито стыдом за свое трусливое бегство из родных мест и зрелищем людских страданий, которые он ежедневно видел перед собой. Ненавидьте всей душой своею, только и мог сказать он слушавшим его и верящим ему людям, презирайте тех сионистских собак, которые выгнали вас из ваших домов и довели до столь жалкого существования. Завещайте эту ненависть детям вашим, которые должны сполна отомстить евреям за все ваши беды.
От брюшного тифа умерли отец Юсифа, два его старших брата и сестра. То, что маленький мальчик с матерью остались жить, отнюдь не было чудом или внезапным поворотом судьбы - смерть обычно вслепую выбирает свои жертвы. Вдова с сыном теперь перешли под покровительство отца Азиля. Между двумя женщинами, живущими под одной крышей, быстро возникло согласие; ни одна из них не ревновала и не завидовала другой. Воспитанные в строгих магометанских традициях, они знали, что Коран, столь сурово порицающий внебрачные связи и нарушение супружеской верности, призывает божью благодать на головы тех, кто заботится о калеках, душевнобольных, слепцах и вдовах. Мальчики, Азиль и Юсиф, росли в мире и дружбе, еще более сближавшей их, чем кровное родство.
Хотя вскоре грубые кирпичные хижины, облепленные речной глиной, стали заменять тонкие парусиновые палатки, и вдоль берега Иордана начали воздвигаться целые деревни из неуклюжих, сделанных на скорую руку лачуг, закон "каифа" - пассивная покорность судьбе, которая вполне могла бы быть названа ленью и нежеланием трудиться - был основной нормой жизни палестинских беженцев. Процветал кое-какой мелкий бизнес, но организованное производство так и не было налажено. Для подростков, разделивших со взрослыми тяжесть изгнания, не было устроено ни школ, ни яслей, куда молодые матери могли бы отвести своих малолетних ребятишек. Деморализованные палестинцы полагались на милосердие окружающих, живя скудным подаянием Международного Красного Креста и нескольких других благотворительных организаций; казалось, в их душах, душах фанатиков, ненависть к оставшимся на другом берегу великой реки евреям и злость на предательство местных властей той страны, куда они прибыли, занимали всю необходимую для созидательной деятельности энергию. Накаленные бытовыми неурядицами страсти отводились в эти два громоотвода, и жизнь в гетто протекала так же, как она шла в самом начале переселения арабов из Израиля. Переселенцы купались в своем бессильном гневе, принимая подаяние от цивилизованных стран как нечто само собой разумеющееся. А Мусульманское Братство вовсю раздувало шум вокруг преследуемых и гонимых палестинских беженцев, в то же время подкладывая свежее топливо в огонь ненависти, направленной против этих нечестивых "оккупантов", в то же время пропагандируя идеи великого дела арабской репатриации.
Азиль и Юсиф были детьми гетто, кое-как существовавшими на скудное подаяние чужой страны, смолоду в изобилии хлебнувших горечи и жестокости жизни, которыми судьба щедро снабжала переселенцев, лишившихся крова и обеспеченного куска хлеба. После того как отец Азиля был убит во время восстания против Арабского Легиона короля Иордании Абдуллы (который, выступая заодно с лидерами некоторых арабских стран, преследовал свои политические выгоды в том, чтобы не принимать палестинскую нацию на своей земле, как братьев по вере, а держать их в изгнании на нейтральной территории - таким образом он хотел устранить израильскую угрозу его собственному могуществу на Среднем Востоке) мальчикам пришлось самим содержать свои семьи. К тому времени ООН приняла на себя заботу о палестинских беженцах, и в лагерях стали происходить хоть и небольшие, но все-таки перемены к лучшему. В Ин-эс-Султане появились мечеть, ритуальная скотобойня, склады, большие магазины и центры раздачи пищи. Двоим мальчикам повезло - они стали работать разносчиками кофе. Бойкие парнишки сновали в толпе со своими лотками, предлагая кофе и липкие сладости, сотни раз на дню пробегая привычный путь от магазина до киоска, часто отходя к огромным грузовикам, ожидающим таможенной очистки на мосту Алленби.
Они любили бродить вокруг кафе, прислушиваясь к неторопливым речам взрослых, вспоминающих о минувших днях и об их родных деревнях, оставшихся на другом берегу Иордана. Рыночная площадь всегда была полна острых, пьянящих запахов - ароматных приправ и специй, кардамона в кофе, ладана, смешанных с резким запахом помета животных - верблюдов, ослов, овец и коз. Взрослые вздыхали, тоскуя о прошедших временах, когда на праздники им подавали экзотические блюда, и мальчики смеялись и подшучивали над их воспоминаниями.
Каменистый Артем
Черепнин Владимир
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Корнев Павел