вина чем обычно, несдержанные шутки и смех, ранний сон, который нам
настоятельно порекомендовал.
плакала, и толком не знала почему, но разбудил меня Дарак. Он метался на
постели, борясь с невидимым врагом, вскрикивая во сне, и когда я
прикоснулась к нему, кожа у него жарко пылала и струилась потом.
бесполезно; я стала тормошить его, а он не просыпался, и поэтому я
похлопала его по щекам, раз, другой, третий пока у него не открылись глаза
и он не уставился на меня.
оконные ставни и уставился на тающую за окном темноту. С конефермы приплыл
свежий зеленый запах, но поры его кожи сжались от предрассветного холодка.
Холмистая местность, быстрая езда, хорошая скачка. А потом - деревни и
озеро, то старое проклятие место детства. Я увидел на горе тучу, алую.
Позади меня стояла женщина - не ты - женщина. "Огненные колонны", -
сказала она. И Маккатт раскололся. Красная-прекрасная кровь. Огонь.
Повсюду огонь, деревни горят, колесница горит, мчась в огне, и эта женщина
позади меня, холодная как лед...
когда та цеплялась за стены виллы.
страх в этот день было для этого человека равнозначно смерти. Древнее
суеверие все еще разъедало его - о, нет, та женщина была не я, и тем не
менее это было не совсем то, потому что ехала-то с ним Та, с ее белым
лицом-маской и алой мантией, в пригрезившейся стране ужаса.
не знать. Сегодня в храме приносят подношения богам Анкурума те семеро,
что участвуют в скачках вместе с нами. Богам света, богам битвы, богам
лучников, богам лошадей. Но мы скачем за Анкурум, а не за Сигко: наш цвет
- цвет лозы. Богиня знает это. - Он даже не взглянул на меня. И я заявила:
- Я иду в храм богини лозы, чтобы принести подношение и молить ее защитить
честь ее красного цвета.
теплое улыбающееся время, которое наступало перед дождями. Но этот день
был наилучшим из всех. Рассвет окрашивал зеленым и розовым скалистые холмы
и сельскохозяйственные угодья, расцветил сотней оттенков бледно-розового
склоны горы. Неистово пели птицы, из-за стен садов на дорогу падали
созревшие яблоки. Земля купалась в росе. Мы надели простые темные одежды;
я распустила волосы, и они свисали у меня за спиной. Великолепие арены
было еще впереди.
лакированных колонн в царивший внутри полумрак.
походил на деревенский, с его теснотой и пряным запахом. Здесь царствовали
древность, тишина и спокойствие. Длинный темный проход, три квадратных
каменных колонны по обе стороны, поддерживающие крышу, а в конце -
небольшое возвышение из мрамора с красными прожилками, где стоял кумир, а
перед ним - алтарь, покрытый зелено-алой тканью. Странно, разве алтарь не
должен быть голым камнем, чтобы можно было легко смывать кровь от
жертвоприношений? И рядом должна быть канавка для ее стока. За алтарем
открылась узкая дверь, и вышел жрец. Я думала, он не увидел нас, так как
он принес к алтарю железную чашу, установил ее там, наполнил маслом и
зажег огонь.
богине.
стариковское, но спокойное, доброе и мудрое. "Именно он-то, - подумала я,
- и пропитал этот храм исходившим от него ощущением покоя".
священных загонах волами, овцами, козами и голубями, готовыми для
принесения в жертву, и пополнявшими казну храма, даже пока они
умиротворяли бога.
жрец, - как попросили бы добрую мать. Если она сможет, то обязательно
выполнит вашу просьбу.
хотим, чтобы она помогла нам на Сиркуниксе, потому что мы носим ее цвета.
правда, - сказал он, - но если вы молитесь о своей безопасности, то это
другое дело.
устремились туда же, и мои тоже Она походила на куколку: в белой мантии,
черноволосая, с красной лозой вокруг лба. Куколка, и все же...
бы говорить с тобой, но будь ко мне добра, ибо сердце мое открыто. Если
один из нас должен умереть, то пусть это буду я, а не этот человек - не
столько ради него, сколько ради меня. Если ты существуешь, то ты знаешь
меня и мою беду. Пожалей нас обоих и спаси его; сделай его храбрым, какой
он в сущности и есть, даруй ему победу, которую он желает, а если смерть,
то пусть она будет быстрой и чистой. Для обоих".
протянул руку и сорвал два красных листика с венца богини. Оказывается,
венец был настоящий, а не нарисованный.
ладони. Жрец кивнул и снова ушел через узкую дверь.
прошло. Значит - это сработало. Суеверие против суеверия; я тоже ощутила
чувства радости и освобождения.
руку. Он ничего не сказал, но когда мы шли обратно к конеферме, я знала,
что он охвачен уже нетерпением, думает о колеснице, тройке, ревущей толпе,
летящей Прямой, славе и призе. Я не знала, что из всего этого выйдет, но
он снова стал Дараком. И это для него был День Победы.
проявлявших во время чистки нетерпение и норовистость, словно чуя, что
время пришло. И уже много позже пришел поесть скудную трапезу: хлеб,
кусок-другой холодного мяса, вино и вода в равной мере. Беллан вился
вокруг нас, удерживая в узде наши аппетиты. Я не ела, не могла рисковать,
что явятся те боли и отвлекут меня, но все, что мне нужно, я приняла
предыдущим вечером. Распар отправился в Анкурум прежде нас. У него будет
собственное отличное место на трибуне, неподалеку от ложи Градоначальника.
Повсюду бегали конюхи, и вскоре колесница и тройка тоже отправились к
конюшням Сиркуникса для традиционной проверки. Мы - Беллан, Дарак, Маггур
и я - поехали после, в сопровождении других конюхов.
этот день войны.
коленями, зацепив поводья за пряжку пояса; но он принадлежал ему и знал
его. На наш отъезд смотрели из-за стен и оград немало мужчин и женщин, по
большей части работавших в имении. Они подняли приветственный крик, так
как мы теперь оделись для арены, и не возникало никаких сомнений ни
относительно нас, ни относительно наших цветов: черный - в честь тройки,
алый - в честь лозы. Дарак носил облегающие черные легины, кончавшиеся
завязанными на лодыжках ремнями, черный кожаный пояс с красной
эмалированной пряжкой, с которого свисали до середины бедер толстые полосы
жесткой черной кожи - защита, дававшая, однако, ногам свободу движения. На
ногах были черные сапоги до колен, с густо шедшими вокруг голеней красными
кисточками. Выше пояса он фактически был голым, если не считать
щита-кирасы - дубленой черной кожи, повторяющей форму тела, но закрывавшей
только низ спины, живот и ребра, оставляя руки и плечи свободными для
управления тройкой. С боков она тоже была открыта и удерживалась тремя
ремнями из черной кожи с гранатовыми пряжками. На кирасе спереди и сзади
горело алое солнце, повторявшееся, в свою очередь, на широких черных
железных браслетах, усиливавших запястья колесничего. На плечах у него
висел завязанный на руках кроваво-яркий плащ, не менее очаровательный, чем
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Дальский Алекс
Орлов Алекс
Ковальчук Вера
Посняков Андрей