Чтение 29–й страницы книги ~Ползи, тень!~

как будто мадемуазель могла прочесть мои мысли.

Существует только один способ убедить женщину.

Я встал. Взял бокалы, свой и Дахут, и бросил их на палубу, разбил
вдребезги. Подошел к двери каюты и повернул ключ. Подошел к Дахут, поднял
со стула и перенес на диван под иллюминатором. Она обняла меня за шею,
подняла ко мне губы... закрыла глаза...

Я сказал:

- К дьяволу Ис и все его загадки! Я живу сегодня.

Она прошептала:

- Вы меня любите?

- Да.

- Нет! - Она оттолкнула меня. - Когда-то давно вы меня любили.
Любили, хоть и убили. Но в этой жизни не вы, а владыка Карнака был моим
возлюбленным той ночью. Но я знаю - и в этой жизни вы будете любить меня.
Но должны ли вы снова меня убить? Не знаю, Алан... не знаю...

Я взял ее руки, они были холодны; в глазах ни насмешки, ни забавы,
только смутное удивление и легкий страх. И ничего в ней нет от ведьмы. Я
почувствовал, как шевельнулась жалость: что если она, подобно всем
остальных на яхте, жертва чьей-то злой воли? Де Кераделя, который называет
себя ее отцом... Дахут лежала, глядя на меня, как испуганная девочка...
она была прекрасна...

Она прошептала:

- Алан, любимый... и для вас, и для меня было бы лучше, если бы вы не
ответили на мой призыв. Неужели это из-за той тени, которую я наслала на
вашего друга?.. Или у вас есть и другие причины?

Это укрепило мою решимость. Я подумал: "Ведьма, ты не так уж умна".

И сказал, как бы с неохотой:

- Есть и другие причины, Дахут.

- Какие же?

- Вы.

Она откинулась со смехом - смех маленьких шаловливых волн,
беззаботный и жестокий.

- Вы странно ухаживаете за мной, Алан. Но мне это нравится... я знаю,
что вы говорите правду. А что вы на самом деле обо мне думаете, Алан?

- Я думаю, что вы подобны саду, который вырастили под красным сердцем
дракона за десять тысяч лет до постройки Великой Пирамиды... и лучи этого
сердца освещали самый священный и тайный алтарь... таинственный сад,
Дахут, наполовину морской... и листва на деревьях не шелестит, а поет... и
цветы его могут быть злыми, а могут и не быть, но они не полностью
принадлежат земле... а птицы в том саду поют странные песни... трудно
войти в этот сад... еще труднее найти его сердце... и самое трудное -
найти выход и спастись.

Она склонилась ко мне, с широко раскрытыми сверкающими глазами,
поцеловала.

- Вы так обо мне думаете! Это верно... а владыка Карнака так меня и
не понял... вы помните больше, чем он...

Она схватила меня за руки, прижалась грудью.

- Эта рыжеволосая девушка... забыла, как ее зовут... она ведь не
похожа на такой сад?

Элен!

Я равнодушно ответил:

- Земной сад. Ароматный и приятный. Но оттуда нетрудно найти выход.

Она отпустила мои руки и некоторое время молчала; потом вдруг
сказала:

- Идемте на палубу.

Я с беспокойством последовал за ней. Что-то не так. Что-то я сказал
или не сказал насчет Элен. Не знаю, что бы это могло быть. Я посмотрел на
часы. Уже больше четырех. На море туман, но яхта не обращает на это
внимания; мне показалось даже, что она идет быстрее. Мы сели на палубе в
кресла, и я сказал об этом мадемуазель. Она с отсутствующим видом
ответила:

- Неважно. Туман для нас не опасен.

- Но скорость кажется опасной.

Она ответила:

- Мы должны к семи быть в Исе.

Я тупо повторил:

- В Исе?

- Да. Так мы назвали наш дом.

Она снова замолчала. Я смотрел на туман. Странный туман. Не
проносится мимо нас, как обычный. Казалось, движется вместе с нами,
сопровождает нас.

Движется вместе с нами.

Мимо проходили моряки с пустыми глазами и лицами. Мне показалось, что
я вижу кошмар, что это какой-то призрачный корабль. современный летучий
голландец, отрезанный от всего мира, подгоняемый невидимыми, неслышимыми,
неощущаемыми ветрами. Или его подталкивает какой-то гигантский пловец,
ухватившись рукой за корму... а грудь этого пловца - окруживший нас туман.
Я посмотрел на мадемуазель. Глаза ее были закрыты. Казалось, она спит.

Я тоже закрыл глаза.

Когда я открыл их, яхта стояла. Ни следа тумана. Мы находились в
небольшой гавани между двумя скалами. Дахут трясла меня за плечи.
Оказывается, я уснул. Это все морской воздух, сонно подумал я. Мы сели в
шлюпку и высадились на пристани. Поднялись по лестнице, бесконечно
длинной, как мне показалось. В нескольких ярдах от начала лестницы стоял
старый длинный каменный дом. Он был темен, а за ним я не мог разглядеть
ничего, кроме деревьев, уже наполовину лишившихся осенней листвы.

Мы вошли в дом, и нас встретили слуги, с такими же расширенными
зрачками и невыразительными лицами, как и у экипажа "Бриттис".

Меня отвели в мою комнату, и лакей начал распаковывать мои вещи.

В том же оцепенении я переоделся к обеду. Только один раз во мне
пробудилось сознание: я случайно задел рукой кобуру Мак Канна.

Смутно помню этот обед. Де Керадель встретил меня исключительно
вежливо и приветливо. За обедом он много говорил, но пусть меня повесят,
если я помню, о чем. Время от времени из окутавшего меня тумана выплывали
лицо и большие глаза мадемуазель. Время от времени я думал, что меня
чем-то напоили, но мне казалось это неважным. Я сознавал только, что нужно
отвечать на вопросы де Кераделя, но другая часть моего сознания,
нормальная часть, как будто не затронутая странным параличом, заботилась
об этом, и у меня сложилось впечатление, что она делала это
удовлетворительно.

Спустя какое-то время я услышал слова Дахут:

- Алан, вы засыпаете на ходу. Вам трудно держать глаза открытыми.
Это, должно быть, морской воздух.

Я ответил, что это верно, и извинился. Де Керадель с какой-то
заботливой готовностью принял мое извинение. Он сам отвел меня в мою
комнату. По крайней мере помню, что он отвел меня туда, где есть постель.

Только по привычке я разделся, лег и почти немедленно уснул.

Я сел в постели. Странное оцепенение прошло. Что меня разбудило?
Взглянул на часы: начало второго. Снова послышался разбудивший меня звук -
отдаленное приглушенное пение, доносящееся как из-под земли. И как будто
далеко от дома.

Звук приближался к дому, усиливался. Странное пение, древнее; смутно
знакомое. Я встал с постели и подошел к окну. Оно выходило на океан. Луны
не было, но я ясно видел серые волны, мрачно бившие о скалистый берег.
Пение становилось громче. Я не нашел выключатель. В одном из моих
саквояжей был ручной фонарик, но куда дели содержимое саквояжа, я не знал.

Я нащупал коробку спичек. Пение смолкало, как будто поющие миновали
дом. Я зажег спичку и увидел на стене выключатель. Щелкнул им, но
безрезультатно. На стуле у постели увидел свой фонарик. Взял его: он не
работает. Я почувствовал подозрение, что все это взаимосвязано: странная
сонливость, бесполезный фонарик, неработающее освещение...

Пистолет Мак Канна! Я сунул руку. Он на месте, под левой мышкой.
Магазин полон, и запасные патроны не тронуты. Я подошел к двери и
осторожно повернул ключ. Дверь открылась в широкий зал со старинной
мебелью, в конце его виднелся тусклый свет. Большое окно. Что-то в этом
зале показалось мне странным, беспокойным. Не могу описать это чувство.
Как будто его заполняли шепчущие и шуршащие... тени.

Я колебался, потом осторожно подошел к окну и выглянул. За ним росли
деревья, сквозь их ветви виднелось широкое поле. За ним еще одна роща. И
оттуда доносилось пение.

За этими деревьями и над ними виднелись огни - странные огни. Я
вспомнил, как говорил Мак Канн... отвратительные огни, огни разложения.

Именно так. Я стоял, ухватившись за подоконник, глядя, как
распускается и угасает разлагающееся свечение... распускается и угасает...
А пение - как будто преображенные в звук эти мертвые огни...

И вдруг послышался резкий болезненный крик. Крик человека.

Шепот теней в зале становился все настойчивее. Шорох приблизился.
Тени столпились вокруг меня. Они отталкивали меня от окна, толкали назад в
комнату. Я закрыл дверь и прислонился к ней, мокрый от пота.

И снова услышал крик, резкий, еще более полный боли. И неожиданно
стихший.

Снова меня охватило оцепенение. Я добрался до кровати, лег и уснул.

15. ТЕНЬ РАЛЬСТОНА