Чтение 29–й страницы книги ~Пешка~

Я посмотрел на ладонь:

- Действует.

Аргентайн устроилась на подушке рядом с Кироку, волынщицей, наблюдая за мной медными недоверчивыми глазами.

- Хорошо, - сказала она, - колись, малыш.

Я опустил глаза, чувствуя на себе пристальные взгляды, оценивающие мой спектакль.

- Думаю, все вы знаете, что я работал на Центавр, охранял леди Элнер. Полагаю также, что все вы видели Соджонера Страйгера. Сейчас я собираюсь рассказать вам, что знаю о нем я.

И я рассказал им, что за существо живет внутри этой идеальной раковины, о его отношении к псионам, о том, чего он хочет от дерегуляции пентриптина и что сделает, если получит кресло в Совете. Как командиры, которые поставили на Страйгера, в случае выигрыша получат нечто неожиданное.

- Вы, конечно, уже знаете кое-что о леди Элнер. Она тоже претендует на вакансию в Совете. Она достойна ее. Но леди не имеет поддержки - такой, как у Страйгера, и Страйгер сделал все возможное, чтобы она проиграла. Он даже меня использовал. Леди грозит проигрыш, а Страйгер собирается выиграть, и в случае его успеха целая Федерация изменит свое отношение к выродкам в худшую сторону... Я - выродок и принял это близко к сердцу. Но, может быть, вам все равно, это не ваша проблема...

- Эй, смотри, никто не говорил так, - вполголоса сказал Миднайт.

- Но как ты собираешься остановить Страйгера, раз леди Элнер не может? - спросил Аспен. - Ты думаешь совершить политическое убийство?

- Он считает, что мы достаточно плохо себя ведем, чтобы убить Страйгера, - вставил кто-то из музыкантов. Раздался смех вперемешку со звуками синтезаторов.

Я подождал, когда смешки прекратятся, и сказал:

- Еще кое-что о Страйгере. - Тут я посмотрел на Аргентайн. Ее напряженный взгляд застыл на моем лице. - Он не только ненавидит выродков. Ему нравится причинять им боль... Вы помните девочку, которую привел сюда Дэрик?

- Это сделал Страйгер? - недоверчиво спросил Аспен.

- Она была выр... псионом? - эхом перекрывая Аспена, спросила Кироку.

Я кивнул:

- Дэрик - связной Центавра в делах со Страйгером. Он также личный сводник Страйгера - поставляет ему жертвы.

- Вот дерьмо... - пробурчал кто-то.

- ...извращенец?

- Дэрик. Надо думать...

- И что мы можем сделать? - спросила Рэйа, тоже волынщица.

- Я и подвожу к этому так быстро, как могу! - Я потер щеку, пытаясь успокоить зуд, расползающийся под кожей, словно мурашки.

Она пожала плечами.

- Итак, он извращенец. Почему бы просто не рассказать об этом всем?

- Все не так просто. Сдвинуть с места Конгресс нелегко. Я хочу показать им, что значит... Хочу заставить весь этот долбаный Конгресс почувствовать себя жертвами, все остальное ничего не изменит... - Я сжал кулаки и разжал щупальца, открывая мозг.

Музыканты задергались, нестройный хор их бесконтрольных ругательств пропел что-то в какофоническом ключе. Они трясли руками, потирали головы и, наконец, взялись друг за друга чуть крепче.

- Черт! - сказала Аргентайн, переводя дух. - Ну хорошо, ты можешь сделать всем больно. При чем тут мой симб? Мы не нужны тебе, раз ты способен одной мыслью проутюжить весь Конгресс.

- Нет. Так не пойдет. Если я приду туда и заставлю их блевать, они поджарят меня, и все это только докажет, что Страйгер не ошибался насчет псионов. Однажды он уже попытался использовать меня против леди. И я не собираюсь предоставлять ему вторую такую возможность. Мне понадобится запись, доказательство того, что он делает... Как это на самом деле чувствуется. - Я оглянулся на Аргентайн. - Ты сказала, что можешь подавать ощущения в симб, верно? Могу я записать их и вставить в свое шоу?..

Аргентайн резко подалась вперед и вся сжалась, не слушая меня.

- О Боже... Что ты хочешь?.. Ты имеешь в виду, что ты хочешь от Дэрика, чтобы он разрешил Страйгеру его пытать?

- Дэрик?.. - переспросил я и почувствовал, как застыла Аргентайн, поняв, что проговорилась. - Дэрик не псион, - с легким замешательством произнес я. Из голов музыкантов вытекало любопытство. Аргентайн забилась обратно в подушки. (И если тебе все еще не наплевать на него, ты должна найти способ заставить себя поверить в это.) Аргентайн хрипло выдохнула, потерла висок и посмотрела на меня с благодарностью, но и с дымкой обиды во взгляде.

- Конечно нет... - пробормотала она. - Тогда ты хочешь, чтобы мы записали, как Страйгер избивает до потери сознания другого выродка, да?

- Да. Точно так.

- Господи! Ты настоящий вип. Разве нет? Теперь ты намереваешься подобрать на улице какого-нибудь несчастного ублюдка, который будет настолько жалостлив, что разрешит такому чудовищу, как Страйгер, сотворить с ним...

- Нет. - Мое лицо запылало. - Я уже добыл своего несчастного ублюдка.

Аргентайн осеклась.

- Кто?

- Я.

Она смотрела на меня вопросительно, как будто ожидая, что я засмеюсь и что это просто идиотская шутка.

- О Господи! - наконец выговорила она. - Ты не шутишь.

- А ты считала, что я использую кого-то, чтобы выжать Страйгера? Я не Дэрик, - сказал я, садясь на диван и вытирая потные ладони о штаны. Внезапное всеобщее молчание, как какой-нибудь зверь, тяжело прыгнуло мне на спину.

- Ты сказал... что тебе в этом деле нужен Дэрик. Зачем? - спросила Аргентайн.

- Он должен меня подставить. Страйгер - не идиот. Не могу же я просто прийти к нему и сказать: "Будьте добры, измочальте меня до полусмерти". Все должно выглядеть естественно. Однако если Дэрик предложит Страйгеру добыть меня как жертву, он поверит.

- Но ты работаешь на Та Мингов, на Центавр, - ты спас им жизнь, - запротестовала Аргентайн. Ее мозг все еще бился и метался, как подстреленная птица.

- Уже не работаю. Так думает Страйгер. Дэрик, вероятно, уже рассказал ему, как Харон от меня избавился. Я дегенерат, я совратил леди Ласуль. Я вонючий выродок-насильник - что касается меня и Та Мингов. - Объясняя все это, я слушал себя как какого-нибудь незнакомца, рассказывающего о ком-то еще. - Друзей у меня нет... Никто не защитит... - Моя рука неожиданно и резко поднялась ко рту. Я с усилием опустил ее, заставил себя перестать считать сверкающие камни на расшитой созвездиями тунике Аргентайн. - Страйгер меня люто ненавидит, - продолжал незнакомец с ледяным спокойствием, - так же, как и я его. Все отлично.

Это безумие, - Аргентайн поднялась и пошла в другой конец комнаты. Вдруг, резко обернувшись, она спросила: - Что, если он убьет тебя?

- Я тоже не дурак. Обеспечу себе защиту. Я не собираюсь доводить дело до серьезного. Того, что мне нужно, вполне хватит, чтобы хорошенько врезать этим выскочкам из Конгресса по яйцам. Сомневаюсь, чтобы они вообще когда-либо чувствовали настоящую боль. Выбить из них дерьмо не составит особого труда. Это я смогу выдержать. - Мои губы онемели. Я вскочил на ноги: кромешная тьма внутри меня не давала покоя, заставляя двигаться. - Вы выручите меня или нет?

Все молчали. Никто не сказал "нет". Но они не знали, куда смотреть, поскольку никто не хотел смотреть сейчас на меня.

- Что мы должны делать? - спросила Аргентайн после долгой паузы.

- Научить меня, как использовать симб, чтобы сделать запись. Разрешить воспользоваться вашим оборудованием на один вечер. Это все.

- Тебе потребуется гнездо подключения, переходник.

- Знаю.

Я не мог использовать для входа трюк Мертвого Глаза там, где требовалась запись.

- Аспен, - махнула рукой Аргентайн. Аспен кивнул и отправился за своим медицинским снаряжением.

- Знаешь, это может не сработать, - Аргентайн повернулась ко мне. - Когда я сказала... - ну, о том, чтобы заставлять людей проживать... Никто никогда этого не делал.

Часть ее мозга боялась, что затея не сработает, а другая боялась, что сработает.

Я промолчал, поскольку боялся еще больше Аргентайн. Мои пальцы беспокойно ощупывали потрескавшуюся обивку дивана; наткнулись на что-то твердое: прямоугольный, с закругленными углами, брусок ржавого металла с рядом квадратных дыр на ребре, напоминающий зубастую ухмыляющуюся пасть. Я стал вертеть железку в руках.

- Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, как работает симб? - немного раздраженно спросила Аргентайн.

- Нет.

Она, прислонилась к Кироку, как к спинке кресла.

- Мы все тяжело усилены. Если не ошибаюсь, тебе это не нужно, поскольку ты можешь подключаться к нашим головам напрямую. Симб работает так: у каждого музыканта свой репертуар - новые песни, импровизации - словом, все, что они могут выжать из своей системы. Репертуары друг друга не повторяют. Каждый играет свои ритмические фигуры - уникальные, ну ты знаешь, автономные. Но через схему симба они сплавляются в единое целое - в общий узор. Усиление позволяет нам импровизировать - достаточно быстро и гибко, чтобы отслеживать мелодию и, если получается хорошо, поддерживать ее течение и гармонию. - Кироку с улыбкой взглянула на Аргентайн и поцеловала ей руку. - Иногда мы играем так, чтобы слова и музыка каждой отдельной песни ложились в одну и ту же тему: сплетаемся друг с другом, как нити в ткани. - Для наглядности Аргентайн сцепила пальцы. - Иногда кто-то берет отдельную тему, и мы позволяем ей вырваться, взорваться. - Она взмахнула руками. - Но все это идет от одного сердца и вернуться обратно должно в тот же центр, слиться к концу воедино. Это как космос, понимаешь? Расширение и сужение универсума, центробежные и центростремительные силы, движение миров и солнц... - Руки Аргентайн начали описывать в воздухе круги. Сама Аргентайн мысленно унеслась куда-то далеко, забывая, с кем она говорит; не задаваясь вопросом, почему, когда она готовится объяснить самые свои глубины, объяснения с языка не идут - их просто нет. Музыканты заслушались ее словами, потерялись - каждый в своих замкнутых образах чувства внезапного прозрения.

- Как соитие, - пробормотал я.

- Что? - возвращаясь в реальность, спросила Аргентайн.

- Ничего, - я опустил голову, вертя в пальцах железку.

- Ты имеешь в виду секс? - спросила Кироку в глупо хихикнула.

Я, не поднимая глаз, качнул головой.

- Псионы могут это делать. Не часто. Это значит - открывать свой мозг другому полностью, пока не станешь как бы одной личностью в двух телах...

Я подумал о Джули; о том, как наши сознания вспыхнули тогда диковинными цветами, разгорающимися все ярче и ярче... как в одно мгновение бытия вне времени пустота внутри меня заполнилась ответами - всеми, какие я только хотел узнать в жизни, покоем, пониманием, любовью...

- Мне это напоминает секс, - сказала Аргентайн, странно усмехаясь.

Я поднял глаза к потолку, хотел добавить ей кое-что, но передумал. Затем сказал:

- Мне кажется, что большая часть публики, наблюдающей за твоими действиями, не улавливает добрую половину их сути. Чтобы понимать мистерию, зрители тоже должны кибернетизироваться.

- Да. Я знаю. Поэтому я завидовала тебе - тому, что ты сотворил в клубе в первую ночь... Но они вобрали столько, сколько могли, и если они получили удовольствие, то больше их ничто не беспокоит. Да и, в конце концов, мы делаем это не для них.

- А что насчет образов - голографического реквизита, что я тогда видел? Откуда он?

- Это Аргентайн, - вставил Джэкс. - Она - дух. Проецирует видения. Пускает ток.

- Заткнись, - оборвала его Аргентайн. Я удивился ее внезапному раздражению. Она боялась, что будет выделена, отрезана, обособлена от группы - боялась, что рок поджидает момент, чтобы швырнуть ее вниз; что из середки всей этой техники следит за ней око дьявола.

- Мы все в равней степени ткем узор. Я внушаю им образы, от которых в этом мире я отмахиваюсь, да.

Я подбираю и смешиваю краски. Контролирую зрительный ряд. Но фрагменты снов принадлежат всем нам.

Я понял, что она права: все усиление в галактике вместе взятое не может заставить их сплавиться настолько, чтобы стать узором, пусть даже человеческие половинки с их человеческими "я" и хотели бы объединиться. Меня заинтересовало: мозги ли, перестроенные подобным образом, делали существование симба возможным, или первым и самым трудным актом творческого действа был верный подбор личностей для мистерии? И сколько времени это продлится? И вообще: как долго сложное единство может оставаться единством и не рассыпаться?

В комнату вернулся Аспен со своим чемоданчиком в руках и сел рядом со мной.

- Наклонись.

Мое тело напряглось, сопротивляясь, когда он попытался заставить меня вытянуть шею.

- Расслабься, - сказал Аспен, приклеивая мне на шею полоску анестетика. - Ты ничего не почувствуешь.

Я вовсе не боли боялся, но промолчал и нагнул голову. Пока Аспен вживлял мне биопровода, я не чувствовал ничего, и только в самый последний момент ощутил, как что-то мелко-мелко забилось внутри моего черепа, точно там затрепетали, зазвонили крошечные колокольчики. И все кончилось. Прокалывать ухо было больнее.

- Ты чувствуешь его? - спросил Аспен. - Да.

- Хорошо. Тогда ты ожил. - Аспен протянул зеркало. - Один из нас. - Он удовлетворенно ухмыльнулся.

Я приподнял с шеи волосы и взглянул в зеркало, чего мне очень не хотелось делать. Потом дотронулся до свежей отметины - там, где сидела синтетическая плоть. Какое-то пятно - и ничего больше. Я посмотрел на свое отражение, на круглые, абсолютно нормальные зрачки. Один из них.

- Испытай на нас, - сказал Аспен, все еще ухмыляясь. Он уже успел забыть, для чего мне это надо или какие мне грозят неприятности. Или, может быть, до него даже не дошла суть дела.

Я оглядел кружок музыкантов: они ждали, хотели почувствовать что-нибудь...

- Я не хочу сейчас пробовать, - сказал я, опуская глаза. - Просто расскажите, как заставить его делать то, что мне нужно. Как записывать то, что со мной происходит, и как скормить запись головам Конгресса?

- Мы не можем, - сказала Аргентайн, чувствуя, как терпение ее истощается. - Как я уже говорила, мы такого никогда не делали. Тебе придется включиться в цепь, чтобы мы смогли протестировать тебя. Симб рассчитывает сенсорное подключение образов, звука и иногда даже запаха, но мы никогда не пробовали закодировать ощущение, охватывающее тело полностью. Я не знаю, сможет ли симб вообще распорядиться таким непредсказуемым ощущением, как... как твоя боль. - Аргентайн выговорила это слово как непристойность, и в глубине души она считала непристойностью то, как я намеревался использовать ее оснащение. - Нам нужно считать показатели твоей нервной системы.

- Что я должен делать? - спросил я, вставая.

- Просто остаться на месте, - сказала Аргентайн, и я сел опять. - Настрой переходник на прием и старайся поймать музыку.

Я мысленно подключил переходник; он пронзительно завизжал, ярко засветился и затрещал в моей голове: безумная чужеродная жизненная энергия.

- О Бог мой!.. - Я закрыл лицо руками, надавливая пальцами на глаза, пытаясь стереть, убрать из мозга широкие, как полотно дороги, расплавленные полосы контактов, ведущих меня к испуганным лицам музыкантов. Шершавый, как наждачная бумага, эфир постепенно успокаивался, когда мозг снял его параметры и - бит за битом - очистил себя от всего лишнего, не относящегося к делу. Я сморгнул, увидел, как музыканты расслабились, и почувствовал, что уже начинаю обретать способность видеть их облегчение сквозь эфирные помехи.

- Я читаю тебя... и тебя, - показывая пальцем на музыкантов, пробормотал я, когда смог различить необработанные показатели звучаний каждой из их инструментальных систем. Данные вспыхивали в моем черепе, как вспыхивают перед глазами разноцветные крути, когда надавливаешь пальцами на веки.

- Где ты? - спросил я у Аргентайн - единственной, для кого я не смог обнаружить канала связи.

- Ты сидишь на моем месте, играешь духа, мою роль, - отозвалась она. - Я просто слушаю и считываю тебя. Чтобы делать то, что ты хочешь, тебе придется играть духа. Ты сидишь за моим терминалом.

- Я - в твоей голове?

- Не совсем. Только на связи. Я не могу тебя чувствовать.

Я кивнул, хотя и сомневался, что понял Аргентайн; я доверился ей целиком и полностью, поскольку выбора у меня не было.

- Что ты чувствуешь? - Аргентайн никогда не снимала реакции с псиона.

- Что у меня в штанах копошатся крысы. Как, черт возьми, вы выдерживаете?

- Я привыкла. Во всяком случае, это не беспокоит меня так сильно... - Аргентайн отвела взгляд от того, что она там увидела на своем встроенном сканере, и сфокусировалась на моем лице. Затем медленно подняла руку и дотронулась до головы.

- Помнишь, я говорила, что ты чувствуешься как шелк?..

- А! - наконец-то понял я. - И что теперь?

- Раскройся, пошли какое-нибудь сообщение обратно. Прикажи им принять его, расслабься. Передай что-нибудь простенькое.

Я и был в состоянии послать только "что-нибудь простенькое". И я сделал это, смущенно и неуклюже, подбирая мысли и как бы насаживая их на вертел, посылая их, как в воронку, в жесткие схемы светошума, замершие в режиме ожидания, - в системы сканирования, которые каким-то образом проникли в мой череп, очутились не снаружи, а внутри меня. Схема симба распознала лишь узкий диапазон команд, узкую полосу частот и осталась абсолютно слепой ко всему прочему. Все это напоминало сотрясение мозга. Но я вспомнил, как я себя чувствовал без пси-зоны, и понял, что сотрясение мозга все же лучше, чем небытие.

- Расслабься, - сказала Аргентайн. - Перестань воспринимать это как электрический шок.

- Я ничего не понимаю в сочинении музыки.

- Тебе и не нужно понимать, - мягко сказала она. - Это их дело. Ты просто дай им понять, что именно ты хочешь услышать. Тебя же не оценивают, постарайся влиться в симб. Для этого он и существует.

Я постарался расслабиться, вплестись в переплетение шести разных голосов инструментов, играющих одновременно. Я впустил их в мозг и, когда они заполнили его, сцедил обратно, пробуя достигнуть уровня, на котором контроль уже станет автоматическим. Мои мускулы начали сокращаться, отдаваясь во власть заполняющей меня музыки. Я всегда любил музыку. В Старом городе она звучала везде: выплескивалась из закрытых клубов и разбитых окон или металась в закупоренной бутылке - такой, например, как я. В Старом городе только музыка поддерживала во мне желание жить. Я пытался воскресить прежние ощущения, окунуться с музыкой в прошлое. Я отрешился от того, кто я, где я, что делаю; мне хотелось, чтобы происходящее внутри обернулось звуками ночного Старого города, рикошетом отскакивающими от низкой крыши мира. Не фокусируясь на каждом из музыкантов в отдельности, я мог смутно расслышать их всех, откликающихся шестью разноцветными голосами сразу.

Ощущения начали изменяться; внезапная волна острого наслаждения нахлынула, заливая меня. Она поднималась все выше и выше, пока не превратилась в пронзительный эхо-сигнал... пока я не обрел над нею контроль, вплывая обратно в реку звука и чувствуя, как звуковые потоки вокруг меня разделяются и меняют свою форму.

- Хорошо, - тихо сказала Аргентайн. - По крайней мере, у тебя есть инстинкты. Теперь попробуй создать образ.

- Как? - проворчал я, недовольный тем, что пришлось прерываться и произносить слово вслух.

- Так же, как ты вел музыку. Сконцентрируйся на проводнике, укажи ему простую цель - лицо, что-нибудь из вещей в комнате, чтобы сфокусироваться на нем, и начинай импровизировать, потом направляй его...

Я задал ему самую легкую - какую только мог придумать, - мишень - себя; тело мое двигалось в такт музыке. Я увидел, как мой собственный голографический образ, вспыхнув, материализовался в середине симба - он танцевал, окруженный мрачнеющими, надвигающимися на него стенами и потолком - танцевал так, как танцевал я много лет назад под чью-то музыку в душной ночи Старого города. Я уставился на образ, забывая, что мне положено контролировать его... и вдруг образ задрожал, съежился и исчез. Музыка внутри меня начала расплетаться, распадаться на отдельные нити.

- Черт!

- Не волнуйся, - сказала Аргентайн. - Надо потренироваться. Это все равно, что натягивать штаны, перепрыгивая через забор.

Я улыбнулся, но лишь одной половиной мозга: вторая в это время старалась заново собрать то, что уже почти получилось. Я перебирал взглядом лица, начиная, наконец, понимать, какое требовалось доверие, дисциплина, контроль, чтобы играть свою партию. Сам творческий акт был только началом. И все это они проделывали без телепатии.

- Почувствовал что-нибудь?..

- Да, - ответил я, почти не слушая ее, рыская в глуби искусственных коридоров в поисках потерянного образа.

- Что-нибудь физическое.

- Да. - Я посмотрел на свою раненую руку и сжал кулак.

В искусственной электромагнитной сетке внутри коего мозга что-то произошло: боль вылетела из меня и вернулась обратно - усиленная в шесть раз, выдавив из меня хриплый вздох. Потом снова ушла и снова вернулась - еще сильнее, запертая в круговой схеме связи, которую никто не знал как разорвать.

Вдруг связь заглохла: Аргентайн освободила меня, отрезав каналы. Я нырнул в подушки, жадно вдыхая сладкую пустоту свободы, как глотал бы холодную воду после изнурительного путешествия в пустыне.

В комнате воцарилось молчание. Ни единого звука, ни даже эха. Наконец Миднайт произнес:

- Черт... никогда не делай этого, парень.

Рэйа обняла его и притянула к себе.

- Не буду, - ответил я. - Во всяком случае, с вами.

Снова наступила тишина. Музыканты стали медленно вставать - по одному, по двое - обнимая друг друга, и, выходя из комнаты, бормотали извинения. Когда я поднял голову, в комнате осталась одна Аргентайн.

- Думаю, он работает, - сказала она чуть слышно.

- Да...

- На разомкнутой связи сигнал назад не вернется. Сейчас-то связь была замкнута.

Я коротко рассмеялся.

- Тогда я не пережгу мозги Конгресса Федерации. И мне остается только позаботиться о том, чтобы натянуть штаны, перепрыгивая через забор со Страйгером на спине.

Аргентайн сдержала гримасу.

- Проблем не будет, если тебе нужно только закодировать ощуще... прямую запись твоего испытания. Ты прошел очень чисто. Некоторые люди так никогда и не могут научиться. А ты фокусируешься, как профи.

- Я и есть профи, - слабо улыбнулся я.

- Я знаю... - сказала она, на секунду отводя взгляд. - Тебе надо еще поработать. Экспериментируй, играй с нами. Могу сказать, что тебе не понадобится много времени, чтобы освоиться. Я хочу посмотреть, что получится, когда ты почувствуешь что-либо по-настоящему хорошее. - Она потупилась, когда смущение раздавило образ, выкристаллизовывающийся в ее мозгу.

Я, глядя в пол, согнал с лица всякое выражение. Потом поднял небольшой металлический брусок, лежавший все это время у меня на коленях.

- Что за штука? - спросил я, чтобы отключиться от того, что думала в эту минуту Аргентайн.

Она, мне показалось, обрадовалась перемене темы.

- А! Это... Рэйа купила в лавке старьевщика. Она очень старая, как и все здесь, - Аргентайн, начиная улыбаться, показала на другие инструменты, разбросанные по всей комнате. - Она пройти спокойно не может мимо старья и хлама, если только из него возможно извлечь музыку. Нам нравится играть на них... играть вместе с ними. Она сказала, что это называется арфой.

- А я думал, что у арф длинные струны. Как у пианино.

- Она сказала, что это губная арфа. Ты дуешь в ее зубы, и она производит шум. Попробуй.

Я попробовал. Она выдала целый хор нот, когда я дунул, и еще один хор, но уже прозвучавший по-другому, когда я дунул во второй раз. Звук был глухой и сиплый; он положил свою руку мне на сердце и сжал его, о чем-то мне напоминая, но я не мог вспомнить о чем. Я бросил ее на диван и встал.

- Возьми, если хочешь, - предложила Аргентайн. Я покачал головой и пошел к двери.

- Куда ты? - позвала она, большей частью потому, что не была уверена, знаю ли я это сам.

- Назад, в реальный мир, - ответил я.