возбуждение, создать которое могут только взбудораженные и ошалевшие от
любопытства женщины. Ведь главный нерв общества, как известно, определяется
настроением представительниц слабого пола. Когда они скучают и хандрят, в
мире все мельчает, ссыхается и сереет. Когда же, охваченные волнением, они
стряхивают с себя сон - жизнь сразу убыстряет пульс, расцветает, наполняется
звуками и красками. В столицах дамы почти постоянно находятся либо в
трепещущем экстазе Сопричастности Большому Событию, либо в предвкушении
этого восхитительного состояния, чем и объясняется извечное женское
стремление вырваться из провинции в Петербург или, на худой конец, в Москву,
где шум, огни и переливчатое сияние непрекращающегося праздника. В глубинке
же дамы от тишины и тусклости впадают в истеричность и меланхолию, но тем
неистовее всплеск застоявшихся чувств, когда свершается чудо и над родными
до зевоты пенатами вдруг засияет солнце Истинного Скандала. Тут вам и драма,
и страсти, и сладостнейшие сплетни - причем все это вблизи, рядом, и
находишься почти что на самой сцене, а не взираешь в лорнетку с кресел
четвертого яруса, как в столицах.
сделался тихий Заволжск, конечно, находился Владимир Львович Бубенцов,
бывший грешник, а ныне герой, то есть фигура, для женского сердца опасная
даже не вдвойне, а в квадрате. Отношения синодального эмиссара с
губернаторшей Людмилой Платоновной, почтмейстершей Олимпиадой Савельевной и
еще несколькими львицами местного значения стали главной темой для
обсуждения во всех наших гостиных и салонах. О природе этих отношений
высказывались самые разные мнения, от милосердных до предерзких, и следует
признать, что последние явно преобладали.
Георгиевна Телианова. Покинув бабушкину усадьбу, она переселилась в Заволжск
и не проявляла ни малейшего желания скрываться бегством в иные края - то
есть произошло именно так, как предсказывала проницательная сестра Пелагия.
Все, разумеется, знали про неблаговидную роль Наины Георгиевны в истории с
несчастными собаками, и мало кто теперь хотел знаться с полоумной княжной,
однако же всеобщее осуждение решительную барышню ничуть не смущало.
Выяснилось, что опасения, некогда высказанные сестрой Пелагией относительно
бедственного положения, в которое угодит Наина Георгиевна, если останется
без бабушкиного наследства, совершенно неосновательны. Помимо славного
особнячка, доставшегося княжне от недавно усопшей родственницы, у
Телиановой, оказывается, имелся и собственный капитал, опять-таки завещанный
ей каким-то не то двоюродным, не то троюродным дядей. Не бог весть какое
богатство, но все же вполне достаточное, чтобы держать горничную и одеваться
по последней моде. Наина Георгиевна совершенно открыто являлась повсюду, где
хотела, и вообще вела себя таким образом, что по временам даже затмевала
своими выходками миссионерские и амурные свершения Владимира Львовича.
на Питерский бульвар, наш заволжский Шанзелизе!
шляпе с перьями, под ажурным зонтиком, Наина Георгиевна неспешно проезжала в
коляске по эспланаде, дерзко разглядывая встречных дам, а на Храмовой
площади повелевала извозчику остановиться перед гостиницей "Великокняжеская"
и долго, иной раз до получаса, неотрывно смотрела на окна флигеля, где
квартировал Владимир Львович. Зная это ее обыкновение, к условленному часу у
ограды уже собиралась небольшая толпа, пялившаяся на удивительную девицу.
Правда, никто ни разу не видел, чтобы дверь флигеля открылась и инспектор
пригласил княжну войти, но эта неприступность еще больше усиливала
скандальность ситуации.
новым скандалом, пока еще не ясно, в чем именно состоящим. Но запах был тот
самый, пряный, безошибочный. И слухи витали самые что ни на есть
обнадеживающие.
публичная художественная выставка, да не гимназических рисунков и не
акварелек, писанных членами общества "Чиновницы за благонравие", а
демонстрация фотографических картин столичной знаменитости Аркадия
Сергеевича Поджио.
на самый день сего скорбного праздника, который, как известно, предписывает
строжайшее соблюдение поста. Уже в этом чувствовался вызов приличиям. Но еще
примечательней была многозначительная таинственность, с которой патронесса
выставки Олимпиада Савельевна Шестаго рассылала приглашения узкому кругу
друзей и знакомых. Поговаривали, что сим немногим счастливцам будет показано
нечто совершенно особенное, и высказывались нервирующие опасения, что
публике потом самого интересного не предъявят, а возможно, публичная
демонстрация и вовсе не состоится.
получала сразу столько приглашений на всевозможные вечера, именины и
журфиксы. Ездила не ко всем, а с большим разбором, держалась интригующе, а
на прямые просьбы о пригласительном билете отвечала, что помещение слишком
мало и сам художник возражает против многолюдства, ибо тогда его работы
будет неудобно смотреть. Вот со следующего после вернисажа дня - милости
просим.
x x x
выходившем дверью прямо на улицу. Здесь, в этой удобной квартире, Аркадий
Сергеевич жил уже целый месяц, после того как съехал из Дроздовки. Произошло
это по не вполне понятной причине, потому что никакой заметной окружающим
ссоры с обитателями усадьбы у Поджио не было, однако некоторые самые
прозорливые наблюдательницы отметили, что по времени это перемещение совпало
с эмиграцией Наины Георгиевны. На первом этаже квартиры находился просторный
салон, где разместилась собственно выставка, и перед салоном еще гостиная.
Второй этаж вмещал две комнаты: одна служила Аркадию Сергеевичу спальней, в
другой же, наглухо завесив окна, он устроил фотографическую лабораторию.
предусмотрительность хозяйки, приготовившей в салоне стол с закусками, была
оценена по достоинству.
Телианов, что окончательно опровергло предположение о ссоре между Аркадием
Сергеевичем и дроздовскими жителями. Ширяев был бледен и напряжен, точно
предвидел от выставки какую-то для себя неприятность, зато его молодой
спутник держался весело, много шутил и все норовил украдкой сунуть нос в
запертый салон, так что Олимпиаде Савельевне пришлось взять проказника под
особый присмотр.
Сытников и Кирилл Нифонтович Краснов. Генеральша Татищева, хоть и оправилась
от болезни, из усадьбы еще не выезжала, да если б и выезжала, вряд ли
удостоила бы посещением экспозицию нелюбимого ею "щелкунчика" (именно так в
конце концов стала она называть Аркадия Сергеевича, очевидно, имея в виду
щелканье, которое производил при съемке фотографический аппарат).
неразлучным секретарем, губернский предводитель граф Гавриил Александрович
(на сей раз с супругой), несколько либеральных друзей из числа самых
доверенных и проверенных, и еще приезжая из Москвы - некая Полина Андреевна
Лисицына, прибывшая в Заволжск не так давно, но уже успевшая подружиться со
всеми столпами заволжского общества. Супруг Олимпиады Савельевны к участию в
суаре допущен не был из-за невосприимчивости к искусству и вообще явной
своей неуместности при наличии Бубенцова.
персона - Владимир Львович, несколько задержавшийся из-за государственных
дел, но обещавшийся беспременно быть. Гости успели хорошо ободриться
шампанским и со всевозрастающим любопытством поглядывали на виновника
торжества. Поджио переходил от группы к группе, много шутил и взволнованно
вытирал платком руки, то и дело посматривая на дверь - вероятно, терзался
нетерпением и мысленно поторапливал припозднившегося Бубенцова.
один из местных прогрессистов, и с преувеличенной оживленностью воскликнул:
портрет! Чем больше я смотрю на ваше личико, тем интереснее оно мне кажется.
А еще чудесней было бы, если б вы уговорили вашу сестру позировать мне
вместе с вами. Это просто поразительно, до чего различными могут быть черты,
обладающие всеми признаками родственного сходства!
сказала.
образом продемонстрировал бы всем, как преступно поступают с собой женщины,
решившие удалиться от мира. Ваша сестра Пелагия - серая мышка, а вы -
огненная львица. Она как тусклая Луна, а вы как ослепительное Солнце. Нос,
брови, глаза по рисунку такие же, но вас никогда и ни за что не спутаешь.
Она, должно быть, намного вас старше?
Лисицына, обнажив ровные белые зубы, и шутливо ударила Аркадия Сергеевича
черным страусовым веером по руке. - И не смейте при мне поносить Пелагию. Мы
так редко с ней видимся! В кои-то веки приехала проведать, а ее в какой-то
дальний монастырь услали.
осыпанные веснушками светло-апельсинового цвета, тряхнула пышной рыжеволосой
прической и прищурилась на часы.
девятого.