Чтение 29–й страницы книги ~76-Т3~

-Да я и не ору, - сказал Гриншпон уже в полный голос. - Ну, раз все
проснулись, слушайте.

- Как это все! - возмутился Артамонов.- Я, по-твоему, тоже проснулся?

- Нет-нет, ты спи, тебе нужно выспаться, - принялся успокаивать его
Гриншпон. - У тебя сколько хвостов, пять? Правильно. Значит, нужно крепенько
бай-бай, чтобы завтра на свежую голову отбросить хотя бы один.

- Не шевели мои рудименты! - Артамонов метко сплюнул в форточку.

- Мы тебя выселим из комнаты за нарушение правил советского общежития
номер два! - сказал Рудик.

- Вспомни, какой мышью входишь ты после радиосекции! - нашел лазейку
Гриншпон. - С мадагаскарцем связался! С эфиопцем связался! Да вяжись ты с
кем хочешь! Кому сперлась в три ночи твоя черномазия! А если короче,
"Спазмы" приглашены озвучивать спектакль, за который берется СТЭМ.. За это
необходимо выпить прямо сейчас. Мы еще покажем "Надежде"!

- Тогда иди и буди Бондаря! Причем здесь мы!

- Я буду говорить об этом на Африканском Национальном Конгрессе!

- Спелись, шагу не ступить! За мешок лука человека продадут! - Гриншпон
отвернулся к стене и стал сворачиваться в клубок.

- Ладно, рассказывай, - встал Рудик, закуривая и не видя, куда присесть
в темноте.

- В СТЭМ пришел новый руководитель, Борис Яныч, - как бы с неохотой
начал Гриншпон. - И сразу заявил в комитете комсомола, что имеет в виду
покончить с дешевыми увеселениями перед каждым праздником. Хочет дать театру
новое направление. Распыляться на мелкие шоу - только губить таланты.

- Эт что, Пряника, что ли губить? Или Свечникова!?

- Попов и говорит, что СТЭМ для того и создавали, чтобы ублажать перед
дебошами полупьяных студентов. А за два спектакля в год, пусть и нормальных,
институт не намерен платить левым режиссерам по шестьдесят рублей в месяц.
Короче, Борис Яныча отправили. Пряник предложил сработать пробный спектакль
не в ущерб обязательной программе для слабоумных. А потом дело будет видно,
может, кого и тронет из ученого совета. Борис Яныч чуть не прослезился от
такого рвения.

- Ты что, и впрямь думаешь, что люди будут ходить на эти их, как ты
говоришь, нормальные представления? - пробормотал Артамонов. Под людьми он
подразумевал, в основном, себя. Дежурный юмор стэмовских весельчаков на
побегушках можно было выносить только через бируши.

- Что за спектакль?

- О Жанне д'Арк. "Баллада о Жанне".

- Как они отважились!

- Наверное, не ведают, что это такое. Дело не в том. Никак не подберут
человека на роль Жанны.

- У них в труппе масса красавиц.

- Борис Яныч просветил их своим мрачно-голубым рабочим взглядом и
понял, что Жанну играть некому. Мне пришло в голову, я подумал... Марина, вы
помните, что она вытворяла в колхозе...

- Не потянет. Не та она теперь. Как связалась с Климцовым, так и
пропала.

- Ну вас, - махнул рукой Гриншпон. - Чтоб вы понимали! - Он всегда
нервничал, если о Марине говорили в шутливых тонах, словно один угадывал
тоску ее таланта под крайней бесталанностью поведения.

- Что ни говори, а быстро он с ней управился, высунулся из-под одеяла
Артамонов. - За каких-то полгода ста.. завскладом ее характера.

- Голова, дело в безрыбье. Просто Климцов полезен ей как кульман. На
нем лежит вся графическая часть ее курсовых. Гриншпон был прав. После
Кравцова Марине стало безразлично, куда и с кем ходить. Кто не расчесывал
кожу до крови от какого-нибудь зуда...

Предложение на роль Марина приняла с радостью. Будто из стола находок
ей принесли давным-давно утерянную вещь. Не имеющую никакой ценности, но
памятную. Она даже забыла спросить, почему именно ее Гриншпон прочит в
Жанны. Сразу бросилась в расспросы - когда куда прийти и прочее. В
понедельник Гриншпон привел ее на репетицию.

- Рекомендую! - представил он ее Борис Янычу.

- Сейчас мы только начинаем, - с ходу повел в курс дела режиссер на
полставки. - "Спазмы" готовят свою сторону, мы свою. Пока не стыковались.
Сценарий стряпаем всей труппой. Почти из всего, что когда-либо было написано
о Жанне. Включая "Орлеанскую девственницу" Вольтера. Проходи, сейчас сама
увидишь.

Борис Яныч подмигнул Гриншпону: мол, привел то, что надо, молодец!

"Мы тоже кое-что понимаем в этом деле!" - ответил Гриншпон хитрым
взглядом.

- Знакомьтесь! - Борис Яныч подвел Марину к стэмовцам. - Будет играть
Жанну.

Приняли ее, как и всякую новенькую, с интересом и легким недоверием.
Некоторые имели о ней представление по "Спазмам". Во взглядах девушек Марина
прочла: "И что в ней такого нашел наш многоуважаемый Борис Янович!?".

Что касалось новой метлы, то теперь каждая репетиция начиналась
непременно с тяжелейшей разминки. Все выстраивались на сцене, Борис Яныч
подавал нагрузку. Сначала до глумления извращали и коверкали слова и без
того труднопроизносимые. Потом проговаривали наборы и сочетания букв,
которые в определенном соседстве не очень выгодны для челюстей. Ломка языка
казуистическими выражениями продолжала разминку. Со скоростью, употребляемой
дикторами в предголевых ситуациях, произносили: корабли маневрировали,
маневрировали, да не выманеврировали. Затем шла травля гекзаметрами,
шлифовали мелодику речи:

О любви не меня ли мило молили?

В туманы лиманов манили меня?

На мели вы налимов лениво ловили

И меняли налима вы мне на линя.

Далее, словно беззубые, натаскивались на шипящие:

В шалаше шуршит шелками

Старый дервиш из Алжира

И, жонглируя ножами,

Штучку кушает инжира.

Разогрев речевые аппараты, переходили к этюдам, которых в арсенале
Борис Яныча было превеликое множество. Могли обыграть, например, знакомые
стихи. Брали попроще, вроде "Доктора Айболита". Разделившись по три-четыре
человека, тешились темой в форме драмы, комедии, оперетты. У тройки,
возглавляемой Пряником, как-то получился даже водевильный вариант:

Я недавно был героем,

Но завален геморроем.

Добрый доктор Айболит,

Помоги, седло болит!

Эту песенку тройка Пряника преподнесла под варьете, и все попадали от
смеха. Так развивали экспромт. От косности мышления избавлялись другим
путем. Брали очень далекие слова типа фистула, косеканс и велосипед,
организовывали что-нибудь цельное, связанное и показывали в лицах. Мимику,
пластику и жестикуляцию тренировали с помощью еще одной сильной затеи.
Актеру задавалось слово. Необходимо было донести его смысл до остальных.
Задачи бывали разными - от субординации до комплимента. Крутились,
выворачивались наизнанку, разрывали лица гримасами, но изображали слово
бессловесно. Находились мастера, которые умудрялись сыграть такие
трансцендентные словечки, как абсолют и бессмертие.

Пролог и первое отделение "Баллады о Жанне" давались нелегко. К Жанне
никак не могли подступиться. Не находили, куда расставить реквизит. Он был
таким убогим, что состоял пока из креста и карманных фонариков. Творческая
чесотка Бориса Яныча не давала заморозиться процессу рождения спектакля.

- Нужно идти играть в зал, к зрителю! Чтобы каждая сцена проходила как
на ладони! Издали этот спектакль будет смотреться тяжеловато. Надо стараться
избежать традиций. Традиционным должно оставаться только мастерство актера!
Идею взяли за основу. Часть актеров в ожидании выхода должна была находиться
в зале, в гуще зрителей, и наравне с ними- лирически переживать игру коллег.

- Вдруг не прохавается, Борис Яныч? - первым за исход спектакля
забеспокоился Свечников,по пьесе Фискал. - И зал потихоньку будет пустеть,
пустеть. А мы будем играть и слышать, как хлопают дверьми уходящие. И
произносят: лажу гонят!

- Вы мне эту боязнь бросьте! - чуть не кричал Борис Янович. - Что
значит, не прохавается! Не думайте, что зритель мельче вас! Самое главное -
верить в спектакль, в свою роль! Без веры ничего не выйдет.

И больше так не шутите - не прохавается! Здесь все зависит не от вашего
шага в зал, а от проникновения в зрителя, в его душу. Чтобы он сидел в
темноте не как на лавочке в Майском парке по весне, а как на кресле у
дантиста!

На сцене, насквозь пробитой багровыми лучами прожекторов, двигались
тени, поминутно меняя конфигурацию. Священный сумрак пустого зала казался
чем-то самостоятельным, а не продолжением теней. Обрывки взглядов, шагов. На
стыках мнений и интересов рождался образ Жанны. Его по ниточке вшивали в
ткань сюжета, вживали в себя. К утру споры ложились штрихами на его грани.
Грани искрились, а может, просто уставали глаза.

О температуре репетиций можно было судить хотя бы по тому, как Бирюк
подбивал всех пойти купаться, уверяя, что вода в это время суток - парное
молоко. На реке вот-вот должен был сойти лед.

На репетиции приходили все девушки труппы, несмотря на то, что в
спектакле были задействованы только две - в роли Жанны и ее матери.
Свободные занимались костюмами. Строчили на машинке за кулисами, выносили
примерять, потом переделывали и доделывали. Распределение обязанностей