сто процентов от полпфеннига равняются полпфеннигу, а пять процентов от
миллиарда составляют пятьдесят миллионов... Понимаешь?
телевизор?
смотрю телевизор... Это приятно опустошает. Я становлюсь совсем пустым; и,
если с собственным отцом встречаешься не чаще чем раз в три года, невольно
радуешься, увидев его на экране. Где-нибудь в пивнушке за кружкой пива...
в полутьме. Иногда меня прямо распирает от гордости за тебя; ну и ловко ты
изворачиваешься, чтобы кто-нибудь не спросил невзначай о сумме, с которой
исчисляются проценты.
стояли позади своих кресел, положив руки на спинки. Я засмеялся:
Однажды, сидя один в задней комнате пивной, я выключил у телевизора звук.
Великолепное зрелище! Я увидел, как чистое искусство вторгается в политику
заработной платы, в экономику. Жаль, что ты так и не посмотрел мою сценку
"Заседание наблюдательного совета".
тебе с Геннехольмом. Просил его посмотреть несколько твоих вещичек и
представить мне своего рода... своего рода аттестацию.
ясно сознавал, как это некстати. Ночью я плохо спал, а день у меня выдался
трудный. Но если ты встретился с отцом после трехлетней разлуки и,
собственно, впервые в жизни разговариваешь с ним серьезно, зевать отнюдь
не рекомендуется. Я очень волновался, но чувствовал себя смертельно
усталым; жаль, что именно в эту минуту я не мог сдержать зевка. Фамилия
Геннехольм оказывала на меня такое же действие, как снотворное. Людям
отцовской породы необходимо иметь все _самое лучшее_: лучшего в мире
специалиста-сердечника Дромерта, самого лучшего в ФРГ театрального критика
Геннехольма, самого лучшего портного, самую лучшую марку шампанского,
самый лучший отель, самого лучшего писателя. И это скучно. Мой зевок
обернулся чем-то вроде припадка зевоты: мускулы рта трещали. Геннехольм -
гомосексуалист, но это обстоятельство не меняет дела: его фамилия наводит
на меня скуку, гомосексуалисты бывают очень занятными, но как раз занятные
люди кажутся мне скучными, особенно если они эксцентричные, а Геннехольм
был не только гомосексуалистом, но и человеком эксцентричным. Он являлся
почти на все приемы, которые устраивала мать, и прямо-таки налезал на
своего собеседника; волей-неволей вас обдавало его дыханием и вы получали
полную информацию о его последней трапезе. Года четыре назад, когда я
виделся с ним в последний раз, от Геннехольма пахло картошкой с луком, и
от этого запаха его пунцовый жилет и рыжие мефистофельские усики потеряли
для меня всю свою экстравагантность. Он любил острить, и все знали, что он
остряк, поэтому ему приходилось все время острить. Утомительное занятие.
прошел. - Ну и что говорит Геннехольм?
присутствии дают себе волю; моя зевота, таким образом, огорчала его не в
частном, а в общем плане. Он покачал головой так же, как и над тарелкой
моего варева из фасоли.
очень благоволит.
цепкий.
такой влиятельный и знающий доброжелатель.
серьезные возражения. Ты должен изжить все, что идет от Пьеро; и хотя у
тебя есть данные стать Арлекином, на это не стоит размениваться... ну, а
как клоун ты никуда не годишься. По его мнению, единственно правильный
путь для тебя - решительный переход к пантомиме... Ты слушаешь? - С каждой
минутой его голос становился все резче.
мудрое и веское слово; Не обращай внимания, что я закрыл глаза. - Пока он
цитировал Геннехольма, я закрыл глаза. Это подействовало на меня
успокаивающе и освободило от необходимости созерцать темно-коричневый
комод, который стоял у стены позади отца. Комод был отвратительный и
чем-то напоминал школу: темно-коричневый с черными ручками и со
светло-желтыми инкрустациями на верхней кромке. Он перешел к нам из дома
Деркумов.
живот, болела голова, и я стоял в такой напряженной позе за креслом, что
колено мое начало еще больше опухать. Плотно прикрыв веки, я видел свое
лицо, так хорошо изученное мной за тысячи часов упражнений перед зеркалом:
лицо мое, покрытое белым гримом, было совершенно неподвижно, даже ресницы
и брови были неподвижны, жили только глаза; медленно поворачивая их из
стороны в сторону, словно испуганный кролик, я достигал определенного
эффекта, и критики типа Геннехольма писали, что я обладаю "поразительной
способностью изображать звериную тоску". Теперь я был мертв; на много
тысяч часов заперт наедине с собственным лицом... И уже не мог спастись,
погрузив свой взгляд в глаза Марии.
два, может быть, только на полгода. Геннехольм считает, что ты должен
сконцентрироваться на чем-то одном - учиться и достичь такой степени
самосознания, чтобы опять вернуть себе непосредственность. Ну а главное -
это тренировка, тренировка и еще раз тренировка и... Ты меня слушаешь? -
Его голос звучал, слава богу, мягче.
баллон. Не подымая век, я, как слепой, нащупал кресло, сел в него, ощупью
разыскал на столе сигареты. Отец издал крик ужаса. Я настолько хорошо
изображаю слепых, что все думают, будто я действительно ослеп. Я сам
поверил в свою слепоту, может быть, я так и останусь слепым? Я изображал
не слепого, а человека, только что потерявшего зрение. И когда мне удалось
наконец сунуть в рот сигарету, я ощутил пламя отцовской зажигалки и
почувствовал, как сильно дрожит его рука.
смертельно болен, но не слеп. У меня болит живот, болит голова, болит
колено, и моя меланхолия растет как на дрожжах... Но самое скверное - это
то, что Геннехольм прав, он прав этак процентов на девяносто пять; я знаю
и знаю даже, что он еще говорил. Он упоминал Клейста?
потерять свою душу, с тем чтобы потом обрести ее вновь? Говорил?
позаимствовал. Но я вовсе не хочу терять душу, я хочу получить ее обратно.
постарел. Он тоже засмеялся, с облегчением, но сердито.
что я не преодолел натурализм... и он был бы прав. Гомосексуалисты большей
частью правы, у них сверхъестественная интуиция... зато все остальное
отсутствует. Спасибо и на том.
слепой. Поверь, совсем не обязательно шарить руками и хвататься за стенки.
Есть слепые, которые играют слепых, хотя они и впрямь слепые. Хочешь, я
проковыляю сейчас до двери так, что ты закричишь от боли и жалости и
кинешься звонить врачу, самому лучшему в мире хирургу, Фретцеру? Хочешь? -
Я уже поднялся.
время стоишь, и это действует мне на нервы.
замешательстве.
ответ. Я готов оплатить твое ученье, куда бы ты ни поехал: в Лондон, в
Париж, в Брюссель. Надо выбрать самое лучшее.
Я должен работать. Я учился и в тринадцать лет, и в четырнадцать - до
двадцати одного. Только вы этого не замечали. Если Геннехольм считает, что
мне надо еще чему-то учиться, - он глупее, чем я ожидал.
профессионал и ничего больше; он неплохо знает театр: трагедию, комедию,
комедию масок, пантомиму. Но посмотри, к чему приводят его собственные
попытки лицедействовать - ни с того ни с сего он появляется в лиловых
рубашках с черным шелковым бантом. Любой дилетант сгорел бы со стыда. Дух
Посняков Андрей
Куликов Роман
Максимов Альберт
Херберт Фрэнк
Роллинс Джеймс
Русанов Владислав