сухощавый, неприметной фигурой своей совсем не похожий на генерала; колючие,
жесткие глаза его с чуть припухлыми веками вопросительно впились в застывшее
бледное лицо Дроздовского. Полковник Деев, в солдатской шапке, в ремнях,
краснолицый, по-молодому пышущий здоровьем, приподнял досадливо рыжие брови,
проговорил сочным баритоном:
Заканчиваются последние работы по оборудованию ровиков.
Или проверяют батарею? Но это - сам командующий армией".
фамилия... Как будто встречалась эта фамилия.
восстановить, поймать давнюю веху чего-то ускользающего, но вспомнил,
видимо, не то, что хотел, - и, нахмурясь, выпустил из поля зрения
Дроздовского, обратился к Дееву:
разведки дивизии с развернутой картой на планшете, и длинноногий, в очках,
член Военного совета Веснин, и смешно конопатый, курносый майор Черепанов,
командир стрелкового полка, чьи батальоны занимали по берегу оборону, - все
поглядели на Дроздовского, когда заговорил с ним Бессонов, и все мигом
выпустили его из поля зрения, как только командующий заговорил о разведке.
Все смотрели в направлении зарева, где волнами то возникал, то опадал
неопределенный гул, приносимый порывами ветра.
Исаевич?
полковник Деев. - В поиск пошли очень опытные ребята.
Он был уверен, что генералу, служившему и до войны в кадровой армии, не
может быть незнакома его фамилия, но он, как видно, не нашел нужным
спрашивать, имеет ли Дроздовский отношение к известной в прошлом военной
фамилии. А лейтенанты Кузнецов и Давлатян, оба вытянувшись, объединенные
общей ответственностью командиров одной батареи, солидарно поглядывали на
Дроздовского, - предчувствие надвигающегося боя уравнивало, сближало их
невольно. Дроздовский же в те секунды, предполагая и взвешивая все, что
привело командующего армией и командира дивизии на его батарею, не замечал
ни Кузнецова, ни Давлатяна, вместе с тем мысленно говорил себе то, о чем
думали и они: "Да, скоро начнется, может быть, сейчас...".
голосом, в котором была непоколебимая готовность выполнить любой приказ. -
Разрешите доложить?
по-уставному подтянутую, напряженную к действию фигуру молоденького и
бледного лейтенанта, безразлично разрешил:
Дроздовского. - В счастливую судьбу верите, лейтенант?
испугавший Дроздовского непонятным значением. - В ваши годы я верил и в
бессмертие... Отдаете себе отчет, лейтенант, что ваша батарея стоит на
танкоопасном направлении, а позади Сталинград?
убежденно. - Хочу заверить вас, что артиллеристы первой батареи не пожалеют
жизни и оправдают оказанное нам доверие! Мы готовы умереть, товарищ генерал,
на этом рубеже!..
лучше употребить слово "выстоять". Не стоит так решительно готовиться к
жертвенности, лейтенант.
глядел в глаза прямо и преданно, как глядят при докладе влюбленные в
старшего командира курсанты в училище. И в то же время он чутко ощутил, что
генералу не понравилось что-то в этой его решительной приготовленности к
бою, словно бы не до конца естественной. Однако полковник Деев довольно-таки
поощрительно подмигнул ему, смеживая рыжие ресницы, член Военного совета
Веснин разглядывал Дроздовского с интересом.
Веснин, не очень точно отгадывая причину чрезмерной решимости этого с
курсантской выправкой командира батареи. - Жизнь-то одна, и второй не будет.
Верно? Так лучше настроиться сохраниться, а? По-моему, товарищ лейтенант,
смысл каждого боя - это не стать добычей шести пород могильных червей, что и
без борьбы возможно. Бой-то идет против смерти, как это ни парадоксально.
Разве не это истина?
внушил себе, что первый бой много будет значить в его судьбе или станет для
него последним. В возможность своей смерти он не верил, как не верит в нее
никто, не побывав на краю жизни, не осознав чужую смерть, как собственную,
отраженную в другом. И Дроздовский ответил:
половины расчетов. Комсорг батареи - лейтенант Давлатян...
засиявшему ответной улыбкой. - Вся жизнь у вас впереди. Позавидовать вам
искренне можно. Не вечность война продлится. - И отошел к брустверу, где
стояли в молчании начальник разведки и командир дивизии.
терпение, пошевелив могучими плечами, глянул на ручные часы, затем на южную
часть станицы, повел настороженными глазами в сторону Бессонова.
устало полуприкрыты. Он прислушивался к этому неровному, то далекому, то
близкому гудению, которое носил над светлеющей степью рассветный ветер, и на
лбу его прорезались две продольные складки, пугающие Деева выражением
недовольства.
снижая свой звучный баритон. - С разведкой явно что-то неладное, товарищ
командующий. Затрудняюсь объяснить...
обещал ничего хорошего, но Деев договорил:
ответственность, полковник, да будет вам известно!
Курышева, он с любопытством водил им по зареву, по хорошо видной сейчас
станице впереди. Но и без бинокля предметы приобрели объемную очерченность.
На батарее - в отдалении и вблизи - проступали лики людей, плоские, серые от
бессонной ночи, как маски, и орудия, и бугры земли на бруствере, и кусты над
снегом, трещавшие на ветру оголенными сучьями. Была зыбкая пора переломного
декабрьского рассвета, переходившего в раннее утро, слабо налитое розовостью
на востоке.
горизонту гул, как будто катился по степи гигантский чугунный шар. В тот же
миг из зарева взмыли над станицей серии двухцветных ракет - одна за другой,
по полукругу - каскад красных и синих светов.
немцев... Разве они так близко? И почему они так близко? И что это за
гул?.."
землей. Он уже не напоминал раскатившийся чугунный шар, а гремел издали то
слитными обвалами грома, то распадался мощными отзвуками в глубоком русле
реки, все надвигаясь и надвигаясь спереди неминуемо и страшно.
этому гулу, без конца сполахивались полукругом над станицей серии красных и
синих ракет.
подавать команду "к бою"? Я должен действовать немедленно!.."
видел, как хмуро провел по небу глазами генерал Бессонов, как сдвинул брови
полковник Деев, как остановился в руках Веснина бинокль, наведенный на
зарево. Потом Веснин отдал бинокль начальнику разведки, снял неизвестно для
чего очки, и, когда обернулся к Бессонову, лицо его, обезоруженное без
очков, имело торопливое, веселое выражение человека, сообщавшего
неотвратимую новость:
небе. Она приближалась, шла прямо сюда, на станицу, накатываясь соединенным
в сплошной гул звуком моторов, и в туче этой начали выделяться очертания
тяжело нагруженных "юнкерсов". Они шли с юга, заслонив зарево, огромными
вытянутыми косяками; их было столько, что Дроздовский не смог бы сразу
сосчитать. И чем яснее, определеннее видно было, что эти самолеты идут
именно сюда, в направлении станицы, на батарею, чем заметнее приближались
они, тем жестче, беспощаднее становилось лицо Бессонова - оно почти
окаменело. Близорукие глаза члена Военного совета Веснина пристально и