Чтение 29–й страницы книги ~Наш человек в Гаване~

женой профессора Санчеса. Это не такая женщина, с которой можно шутить.

- Да я с нею и не связывался...

- Вы играете в шашки, мистер Уормолд?

- Да. Но, к сожалению, не очень хорошо.

- И все же лучше, чем эти скоты, не сомневаюсь. Надо будет нам с вами
как-нибудь сразиться. Но игра в шашки требует осторожности, как и жена
профессора Санчеса. - Он, не глядя, передвинул шашку и сказал: - Сегодня
вечером вы были у доктора Гассельбахера.

- Да.

- Ну разве это разумно, мистер Уормолд? - Не поднимая головы, он
передвигал по доске шашки, играя сам с собой.

- Разумно?

- Доктор Гассельбахер попал в странную компанию.

- Я ничего об этом не знаю.

- Почему вы послали ему из Сантьяго открытку, где было помечено крестом
окно вашей комнаты?

- Сколько всякой ерунды вам докладывают, капитан Сегура!

- Я не зря интересуюсь вами, мистер Уормолд. Я не хочу, чтобы вы попали
в грязную историю. Что вам сегодня рассказал доктор Гассельбахер? Имейте в
виду, его телефон подключен.

- Он хотел сыграть нам пластинку из "Тристана".

- А может, рассказать вам об этом? - Капитан Сегура перевернул лицом
вверх лежавшую у него на столе фотографию: ярко, как всегда на
моментальных снимках, белели лица людей, толпившихся вокруг кучи
истерзанного металла, бывшего когда-то автомобилем. - Или об этом? - Лицо
молодого человека, не дрогнувшее даже от ослепительной вспышки магния;
пустая коробка от папирос, смятая, как его жизнь; мужские ноги у самого
его плеча.

- Вы знаете этого человека?

- Нет.

Капитан Сегура нажал на рычажок, и чей-то голос заговорил по-английски
из ящика, стоявшего у него на столе:

- Алло! Алло! Говорит Гассельбахер.

- У вас кто-нибудь есть, Г-гассельбахер?

- Да, друзья.

- Какие друзья?

- Если вам необходимо это знать, у меня мистер Уормолд.

- Скажите ему, что Рауль погиб.

- Погиб? Но вы обещали...

- Не всегда можно предотвратить несчастный случай, Г-гассельбахер.

Голос чуть-чуть заикался на гортанных звуках.

- Но вы дали мне слово.

- Машина перевернулась лишний раз.

- Вы сказали, что только припугнете его.

- Вот мы его и припугнули. Ступайте и скажите ему, что Рауль погиб.

Шипение пленки продолжалось еще секунду; потом хлопнула дверь.

- И вы все еще утверждаете, что ничего не знали о Рауле? - спросил
Сегура.

Уормолд поглядел на Беатрису. Она едва заметно помотала головой.
Уормолд сказал:

- Даю вам честное слово, Сегура, что до сегодняшнего вечера я даже не
знал, что он существует.

Сегура переставил шашку.

- Честное слово?

- Да, честное слово.

- Вы - отец Милли, приходится вам верить. Но держитесь подальше от
голых женщин и жены профессора Санчеса. Покойной ночи, мистер Уормолд.

- Покойной ночи.

Они почти дошли до двери, когда Сегура сказал им вдогонку:

- А мы все-таки сыграем с вами в шашки, мистер Уормолд. Не забудьте.

Старый "хилмен" ждал их на улице. Уормолд сказал:

- Я отвезу вас к Милли.

- А сами вы не поедете домой?

- Сейчас уже поздно ложиться спать.

- Куда вы едете? Я не могу поехать с вами?

- Мне хочется, чтобы вы побыли с Милли, на всякий случай. Вы видели
фотографии?

- Нет.

Они молчали до самой улицы Лампарилья. Там Беатриса сказала:

- Напрасно вы все-таки дали честное слово. Можно было без этого
обойтись.

- Вы думаете?

- Ну, конечно, вы вели себя профессионально. Простите. Я сказала
глупость. Но вы оказались куда профессиональнее, чем я думала.

Он отворил входную дверь и посмотрел ей вслед: она шла мимо пылесосов,
как по кладбищу, словно только что кого-то похоронила.

2

У подъезда дома, в котором жил доктор Гассельбахер, он нажал звонок
чьей-то квартиры на втором этаже, где горел свет. Послышалось гудение, и
дверь открылась. Лифт стоял внизу, и Уормолд поднялся на тот этаж, где жил
доктор. В эту ночь Гассельбахер, верно, тоже не мог заснуть. В щели под
дверью был виден свет. Интересно, он один или советуется с голосом,
записанным на пленке?

Уормолд быстро усваивал правила конспирации и приемы своего
неправдоподобного ремесла. На площадке было высокое окно, которое выходило
на слишком узкий, никому не нужный балкончик. Оттуда Уормолду был виден
свет в окнах доктора и без труда можно было перемахнуть на соседний
балкон. Он перелез, стараясь не глядеть вниз, на мостовую. Шторы были
неплотно задернуты. Он заглянул в просвет между ними.

Доктор Гассельбахер сидел к нему лицом; на нем были старая Pickelhaube
[каска с острым наконечником, которую носили в германской императорской
армии (нем.)], нагрудник, высокие сапоги и белые перчатки - старинная
форма улана. Глаза у него были закрыты, казалось, он спал. На боку висела
сабля, и он был похож на статиста, наряженного для киносъемки. Уормолд
постучал в окно. Доктор Гассельбахер открыл глаза и уставился прямо на
него.

- Гассельбахер!

Доктор чуть-чуть пошевелился, может быть, от ужаса. Он хотел было
скинуть с головы каску, но ремень под подбородком ему помешал.

- Это я, Уормолд.

Доктор опасливо подошел к окну. Лосины были ему слишком тесны. Их шили
на молодого человека.

- Что вы тут делаете, мистер Уормолд?

- Что вы тут делаете, доктор Гассельбахер?

Доктор открыл окно и впустил Уормолда. Он очутился в спальне. Дверцы
большого гардероба были распахнуты, там белели два костюма - точно
последние зубы во рту старика. Гассельбахер принялся стягивать с рук
перчатки.

- Вы были на маскараде, Гассельбахер?

Доктор Гассельбахер пристыженно пробормотал:

- Вы все равно не поймете. - Он начал постепенно разоблачаться: сначала
снял перчатки, потом каску, потом нагрудник, в котором Уормолд и вся
комната отражались и вытягивались, как в кривом зеркале. - Почему вы
вернулись? Почему не позвонили, чтобы я вам открыл?

- Я хочу знать, кто был Рауль?

- Вы знаете.

- Понятия не имею.

Доктор Гассельбахер сел и начал стягивать сапоги.

- Вы поклонник "Шекспира для детей", доктор Гассельбахер?

- Мне дала книжку Милли. Разве вы не помните, как она мне о ней
рассказывала?.. - У него был очень несчастный вид в обтягивающих брюшко
лосинах. Уормолд заметил, что они лопнули по шву, чтобы вместить
теперешнего Гассельбахера. Да, теперь он припомнил тот вечер в
"Тропикане".

- Эта форма, - сказал Гассельбахер, - видно, нуждается в объяснении.

- Многое нуждается в объяснении.

- Я был офицером уланского полка - давно, сорок пять лет назад.

- Я помню вашу фотографию в той комнате. На ней вы одеты по-другому.
Вид у вас там не такой... бутафорский.

- Это было уже после начала войны. Посмотрите вот тут, возле туалетного
стола, - 1913 год, июньские маневры. Кайзер делал нам смотр. - На
коричневом снимке, с клеймом фотографа, выбитом в углу, были изображены
длинные шеренги кавалерии с обнаженными саблями и маленькая фигурка
сухорукого императора, объезжающего строй на белом коне.

- Ах, как все было мирно в те дни, - сказал Гассельбахер.

- Мирно?

- Да, пока не началась война.

- Но вы ведь были врачом!

- Я вас обманул. Врачом я стал позже. Когда война кончилась. После того
как я убил человека. Вы убиваете человека, - сказал доктор Гассельбахер, -
и, оказывается, это очень просто; не нужно никакого умения. И вам ясно,
что вы сделали, - ведь смерть установить легко; а вот спасти человека -
для этого нужно потратить больше шести лет на учение, и в конце концов
никогда не знаешь, ты его спас или нет. Бациллы пожирают друг друга.
Человек возьмет да и выздоровеет. Не было ни одного больного, о котором я
мог бы с уверенностью сказать, что спас его я, но что я убил человека, -