Чтение 29–й страницы книги ~Пастух и пастушка~

Где-то кто-то в безлесной степи вытащил из буксы мазутные тряпки, букса
вспыхнула, ось колеса начало заклинивать, санпоезд ткнулся на каком-то
безвестном полустанке, где и заправлена была букса, и поезд помчался дальше,
пугая гудком немую степь, мелькая белыми занавесками и крестами, соря
искрами из патрубков вагонов, клубя и расстилая по равнине тревожный черный
дым паровоза.

А в мрачном товарном вагоне, отцепленном и брошенном на полустанке еще
в начале войны эвакуированным с запада на восток предприятием, остался
лейтенант Борис Костяев. Его подкинули, нечаянно забыли. Поскольку все
деревянное с вагона давно было выдрано и унесено, хозяйственники санпоезда
расщедрились и оставили покойного на списанных носилках, поставив их на
железную раму вагона.

Мертвый уже пахнул, в степи протяжно завыли волки и ночью пришли на
полустанок, окружили старый вагон в тупике.

Начальник полустанка догадался, в чем дело,- не первый раз такое
случалось, подкидывали в брошенный вагон, да и на ходу выбрасывали из
поездов заключенных, эвакуированных, воров, картежников, детей, женщин,
больных стариков - все в той же надежде, что советские люди проявят
сознательность, подберут трупы. Умные звери - вечно голодные волки тоже
знали об этом, всегда чуяли поживу и, случалось, опережали людей.

Матерясь, кляня войну, покойника и злодеев, его подкинувших, начальник
полустанка со сторожем завалили начавший разлагаться труп на багажную
тележку, увезли за полустанок и сбросили в неглубоко вырытую ямку.

Поскольку с покойного взять было нечего и помянуть его нечем,
пьяница-сторож тоже проявил находчивость и снял с покойника белье. Променяв
белье на литр самогонки, сторож тут же и опорожнил посудину. Захмелев, он,
как и полагается русскому человеку, разжалобился, вытесал из ручки
санитарных носилок кол в виде пирамидки, сходил к безвестной могиле
безвестного человека и спьяну, спутав ноги с головой, вбил топором свое
изделие острием кверху в головах покойного.

Постоял сторож над могилкой, попробовал перекреститься, да забыл, с
какого плеча надо начинать, высморкался, вздохнул и поковылял в стрелочную
будку, маячившую на исходе полустанка, где он жил и изредка исполнял
обязанности стрелочника, да неизвестно, кого и чего сторожил.

Могильный холмик скоро окропило травою. В одно дождливое утро размокшие
комки просек тюльпан, подрожал каплею на клюве, открыл розовый рот. Корни
жилистых стенных трав и цветов ползли в глубь земли, нащупывали мертвое тело
в неглубокой могиле, уверенно оплетали его, росли из него и цвели над ним.

...И, послушав землю, всю засыпанную пухом ковыля, семенами степных
трав и никотинной полыни, она виновато сказала:

- А я вот живу. Ем хлеб, веселюсь по праздникам.- Низко склонившуюся
над землею, седую женщину с уже отцветающими древними глазами засыпало
порошей семян. Солнце катилось за горбину степи, все так же калило небо
заря, и, слушая степь, она почему-то решила, что ом умер вечером.

Вечером так хорошо умирать.

Закат неторопливо погас. Сок его по жилам трав скатился в землю. Сухо и
чисто зашелестела степь. Скакало что-то на мохнатых лапах, то западая, то
выпрыгивая на чуть уже заметный свет. Это вырвало и гнало ветром куст до тех
пор, пока он не упал в дотлевающий костерок зари.

- Господи! - вздохнула женщина и дотронулась губами до того, что было
могилой, но уже срослось с большим телом земли.

Костлявый татарник робкой мышью скребся о кол-пирамидку. Покой окутывал
степь.

- Спи! Я пойду. Но я вернусь к тебе. Скоро. Совсем скоро мы будем
вместе... Там уж никто не в силах разлучить нас.

Она шла и видела не ночную, благостно шелестящую степь, а море, в
бескрайности которого качалась одиноким бакеном острая пирамидка, и зыбко
было все в этом мире.

А он, или то, что было им когда-то, остался в безмолвной земле,
опутанный корнями трав и цветов, утихших до весны.

Остался один - посреди России.

1967-1971 - 1989