Оглядываюсь осторожно. Повсюду за деревьями, за кустами лежат пехотинцы. Мы
вырвались из-под снарядов. Только не лежать, иначе уже не оторвешься от
земли. Пулемет торопливо дожевывает ленту. Осекся.
размахивает яростно автоматом, держа его за ствол, как дубину. Слева ударил
пулемет и смолк внезапно. За деревьями мелькают немцы. Они бегут навстречу
нам. Солдат исчезает. Из-за него выскакивает немец. Засученные рукава.
Ощеренное, как будто улыбающееся, лицо. Стреляю. Саенко обгоняет меня. Еще
чья-то широкая спина в тельняшке. В голой, с перевязанным локтем, загорелой
руке - немецкий автомат. Лес кончился. Впереди меня, согнувшись, бежит
немец. Никак не могу его догнать. Бегу, стреляю по нему и что-то кричу.
Автомат дрожит в руках, как живой. Потом перестает дрожать, а я все жму на
спусковой крючок. Внезапно немец оборачивается. Помертвевшее маленькое лицо.
Подымает автомат. Страшно медленно. А я не могу остановиться, бегу на него,
и все это как во сне, и ноги сразу
упасть. Когда подымаю голову, Саенко что-то делает с немцем, придерживая
кубанку рукой.
"А-а-рра-рра!.." Разгоряченные лица, кричащие рты - все поле в бегущих
людях. Ботинки, обмотки - пехота, набежав, обгоняет нас. Стоя на колене,
перезаряжаю автомат. Потом бегу за ними и тоже что-то кричу, и оттого, что
кричу, легче бежать. Окопы наши - позади. Чьи-то знакомые брезентовые сапоги
мелькают, удаляясь. Под ногами каменистая осыпающаяся земля. Галька. Бежать
становится тяжело. "Это высоты. И вдруг - пусто. И я тоже лежу на земле. И
только: та-та-та-та-та-та!..
немецких окопов. Лбом, грудью вжимаюсь в землю. Нет ни укрытия, ни воронки -
весь на виду.
кто-то и стонет. Приоткрываю глаз. Нога в ботинке дергается впереди меня,
скребет подковкой каменистую землю.
поясе. Надо кидать из-за спины, лежа. Ногти царапают ребристый бок.
Ускользает. Каждый раз, когда надо мной проходит пулеметная очередь,
сжимаюсь сильней. Нога впереди меня дергается реже. Тянусь, тянусь, зачем-то
задерживаю дыхание. Пальцы потные, граната выскальзывает. Несколько мин
беспорядочно разрывается по склону. Сейчас немцы придут в себя. И вдруг -
крик. Дикий, страшный:
Сейчас вспыхнет паника. Люди хлынут вниз, а там - танки. И пулемет сверху.
Это - истребление.
Взрыв! Это кинул кто-то раньше. Вскакиваем. По осыпающейся из-под ног гальке
бежим вверх. Из дыма на меня - чье-то искаженное лицо. Ударяю гранатой.
Глаза над бруствером. Огромный хрипящий Саенко валится на них. Прыгаю в
траншею. Командир пешей разведки в дыму крутит немцу руки. Молча. У обоих
бледные ожесточенные лица. Какой-то солдат возится над пулеметом.
бежим с пулеметом по траншее. И только устанавливаем на другую сторону -
немцы! Лезут вверх по склону, стреляют из автоматов, водя ими перед животом,
падают, переползают, выскакивают из кустов. Пулемет дрожит у меня в руках.
Белые вспышки пламени бьются перед глазами. Сквозь эти вспышки - мечущиеся
фигурки немцев. Бегут. Пропадают. Бегут. Откуда-то через нас начинает бить
артиллерия.
потной щеке течет кровь. Хочу крикнуть ему, но челюсти свело, не могу
разжать. И тут же забываю о нем: опять лезут немцы, ползут по виноградникам
отовсюду.
траншее за спиной у меня, матерится, кричит:
гул обрушивается на голову, оглушает. Конец! И не могу оторваться от
пулемета.
ИЛ-2, и немцы катятся вниз по склону.
бойцов сидят рядом. Дышат. Лица мокрые от пота. Правей ложатся разрывы. А
где же танки?
остановившимися зрачками. Левая щека в пыли. Сквозь пыль сочится ссадина.
Над головой у нас гудение самолетов и пулеметные очереди: др-р-р! др-р-р!
Глухо за толщей воздуха. Почему Панченко босой? Я смотрю на него и что-то
ничего не могу сообразить. Перед глазами туман. У меня, кажется, жар. Это
малярия. И слышу плохо.
фляжки. Блестят мокрые зубы.
черный дым. Панченко смеется и опять пьет. Мне тоже хочется пить. Беру у
него фляжку. Вода почему-то горькая.
весь бой. Беру его за портупею:
удерживаю его за портупею.
опять слышен его голос:
меня вкус крови. Плюю на ладонь - кровь.
не переставая, работают пулеметы, рассевая над черной землей огненные трассы
пуль. Они с шипением врезаются в бруствер. Из низины, затопленной туманом,
часто бьет скорострельная пушка, прозванная "Геббельсом": ду-ду-ду-ду-ду!..-
и оттуда вылетают вверх прерывистые струи огненного металла. По временам
ржаво скрипит шестиствольный миномет, у нас все дрожит и трясется от
взрывов, и земля осыпается.
плацдарм,- а может, уцелел он? - облака безмолвно вздрагивают: это отсветы
боя на земле. Там давно уже слышен небывалой силы артиллерийский гром, и
воздух, дрожа, неприятно действует на уши.
выжженной земле, на которой еще остались неубранные трупы и чернеют остовы
сгоревших танков; попав теперь в наши окопы, где не выветрился дух немцев,
они говорят отчего-то вполголоса.
разговора, с недокуренной цигаркой в руке. У пулемета спит пулеметчик,
ткнувшись лицом в бруствер, не разжимая рук. Приехала кухня, но даже запах
еды не будит людей. Сильней всего сейчас сон.
пехотного лейтенанта и спускаюсь в блиндаж. Воздух спертый. Надышано и
накурено так, что немецкая свеча в плошке, задыхаясь, едва мерцает сквозь
дым. Спят от порога. В проходе, на нарах - вповалку. Табачный дым ест глаза.
А может быть, это от усталости? Колеблюсь минуту, потом втискиваюсь между
двумя храпящими телами и засыпаю, будто проваливаюсь в темную воду.
Последнее, что слышу,- немецкий пулемет. Где-то близко.
глазах от многих бессонных ночей будто песок насыпан. Кругом меня шевелятся
в соломе солдаты, взлохмаченные, у многих подняты воротники шинелей, голоса
хриплые спросонья; ругаются, кашляют, сворачивают курить. Кто-то опять
укладывается спать.
слышна суматошная стрельба и крики. Выскакиваю из блиндажа. Наверху творится
странное что-то. Солдаты открыто ходят по высоте, палят вверх из автоматов,
бухают из винтовок, словно война кончилась.