вошел к нему, он обнаружил у его постели женщину в халате. Больной спал.
Осторожно понизив голос, Сэммлер назвал свое имя. "Его дядя, да, да, он
говорил, что вы можете прийти", - сказала сестра. В ее передаче это
звучало не особенно приятно. Жидкие крашеные волосы выбивались у нее
из-под крахмальной форменной шапочки. Лицо под шапочкой, уже не первой
молодости, было мясистое, здоровое, властное. Глаза смотрели на больного
по-хозяйски. Ему придется идти заранее предначертанным путем - к
выздоровлению или к смерти.
Гранер ожидает в приемной.
сесть.
показывал что-то телевизор. Сестра слушала передачу, надев наушники. Блики
отраженного света вздрагивали на стене над постелью. Руки Элии аккуратно
лежали ладонями вниз вдоль тела, словно перед сном он постарался улечься
симметрично. Это были сильные волосатые руки с крупными венами и тщательно
полированными ногтями. Ногти сияли так же, как серебристое стекло стакана,
из которого Гранер прихлебывал свое минеральное масло.
Уолл-стрит. Достоинство без прикрас. В розетку над тумбочкой была включена
вилка электробритвы. Он всегда был чисто выбрит. Как жрецы быка Аписа,
которые, согласно Геродоту, начисто брили головы и волосы на всем теле.
Его губы скривились во сне, словно Элия, любивший рассказывать, что он
вырос в нищем районе среди хулиганов, видел сейчас во сне налетчиков и
бандитов. Перевязка под его подбородком выглядела, как солдатский
воротник. Сэммлер вдруг подумал, что этот человек остро, может быть, даже
отчаянно, нуждался в поддержке, в участии, в прикосновении. Он по природе
своей был склонен к прикосновениям. Обычно, даже проходя через комнату, он
старался коснуться, взять кого-нибудь под руку; возможно, таким способом
он собирал медицинские сведения о мускулах и гландах, о состоянии мышц и
кожи. Так он внедрял свои взгляды, свои мнения в другие сердца, а затем
спрашивал: "Ну, разве я не прав?" - и выходило, что он действительно прав.
Он как бы вел логическую артподготовку, как современный генерал типа
Эйзенхауэра. Все его хитрости были детскими и вполне простительными.
Особенно сейчас, в такой момент. Как он может спать в такой момент?
Анджела, она курила, но не так чувственно и элегантно, как всегда. Видно
было, что она недавно плакала, лицо у нее было бледное и горячее. Фигура
вдруг стала тяжелой, груди повисли, колени вздулись желваками под туго
натянутым шелком чулок. Только ли об отце она плакала? Сэммлеру
почудилось, что причина этих слез была более сложной. Он сел напротив,
положив на колени дымчато-серую шляпу а-ля Огастес Джон.
внутреннего охлаждения. Горячее округлое лицо с туго натянутой кожей
словно осунулось. Даже белки ее глаз, казалось, излучали жар.
только эта причина для слез.
порядке, - сказала Анджела. - Подумать только, все в полном порядке, кроме
этой штуки, одной крошечной проклятой жилки. И вы думаете, он понимает,
дядя?
так рад, что вы приходили, и очень хотел, чтобы вы вечером пришли опять. И
он все еще беспокоится из-за Уоллеса.
одаренным, таким хорошеньким мальчиком. Был очень способным математиком.
Мы думали, что у нас растет второй Эйнштейн. Отец отправил его учиться в
Эм-ай-ти. И вскоре нам сообщили, что он работает буфетчиком в Кембридже и
избивает пьяных до полусмерти.
Лучше б уж просил летающую тарелку! Конечно, я тоже виновата, что Уоллес
вырос таким.
психиатрически-педиатрический оборот и ему придется вытерпеть изрядный
поток саморазоблачения.
попросила маму поставить его колыбельку в гараже. И я уверена, с самого
начала он чувствовал мою неприязнь. Он был всегда слишком хмурый. Совсем
не такой, как другие дети. У него случались ужасные приступы ярости.
педерастом. Понимаете, я думала, что это по моей вине, я была такой
негодяйкой, что он просто начал бояться девчонок.
прилежной ученицей, - сказал Сэммлер. - На меня произвело большое
впечатление, что ты изучала иврит.
и этим будто прокляли его на всю жизнь. У него ведь это шло одно за другим
- полоса обжорства, полоса запоя. А теперь, вы уже слышали? Он уверен, что
где-то в доме спрятаны деньги.
тоже, незадолго перед смертью. Похоже, что она подозревала папу - время от
времени он преступал черту, как она любила выражаться.
Уоллес?
оказывал услуги кое-кому из мафии, он ведь знал их с детства. Людям из
Синдиката. Он ведь хорошо знаком с Лаки Лучано. Вы, небось, никогда имени
его не слышали?
действительно оказывал им услуги, а они за это платили, то это и вправду
не очень ему удобно. Он, возможно, просто не знает, как ему быть с этими
деньгами. Но не это сейчас меня угнетает.
книжка ей не принадлежит.
специально за ней.
хоть не бил ее! Все могло бы устроиться. Это было бы просто благословением
Божьим. Но увы! По-моему, она ему вовсе ни к чему. Ему не нравится ее
увлечение католичеством. Во всяком случае, он придрался к этому. Хотя,
впрочем, он утверждает, что отлично поладил с папой Пием в замке
Гандольфо. Но сегодня Эйзен не друг папы, а художник. Я бы не сказал, что
у него есть истинный талант, но он достаточно безумен, чтобы жаждать
великой славы.
вероятности, она подозревала, что Сэммлер пытается сменить тему и свернуть
на теоретические рельсы: обсудить психические отклонения творческой
личности.
Какого черта ему надо? Не впускай ее к отцу.
это развлечет папу.
промелькнули в его мозгу и заставили его посмотреть иначе на всю эту
историю. Конечно. Да, да, так и есть! У Анджелы были свои неприятности с
отцом. Анджела ведь не была из великих плакальщиц, не то что Марго, у
которой был весьма высокий годичный уровень слезных осадков. Если уж
Анджела выглядела такой подавленной, что даже ее обесцвеченные перекисью
волосы, обычно столь пышные и блестящие, топорщились сегодня ломкими
прядями и были черны у корней, то можно было не сомневаться, что она
сильно повздорила с доктором Гранером. Сэммлер считал, что под напряжением
все разрушается и составные части (например, черные корни волос) начинают
назойливо лезть в глаза. Таков, во всяком случае, был его жизненный опыт.
Элия, вероятно, очень за что-то рассердился на нее, и она рада была
отвлечь его внимание. Посетителями. Вот почему она была рада тут же
впустить Эйзена к отцу. Но вряд ли Эйзен мог кого-нибудь развлечь. Он был
улыбчивый унылый маньяк. Ужасно, слишком унылый. Нагоняющий тоску. Из
элегантного шелкового костюма, который был на нем, когда он десять лет
назад отправился с тестем в хайфское кафе обсудить ситуацию с Шулой,
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Конан-Дойль Артур
Андреев Николай
Майер Стефани
Махров Алексей