ужасающими стонами; одинокий вопль: "Я обрел свободу! Дод О'Биллс обрел
свободу!" - разнесся далеко вокруг, и в ответ снова грянул хор.
стоны, затем с предельным воодушевлением и страстью были пропеты следующие
строфы:
красноречиво свидетельствует о ее прочности.
умеренное, чем в молельне. Кое-где в окнах нижнего этажа, выходивших на
лужайку, виднелся свет; спущенные занавеси скрывали от посторонних взоров
ярко освещенные комнаты, но не совсем заглушали звуки голосов и смеха. Что
ж, воспользуемся возможностью войти туда, проникнуть в святая святых этого
дома.
съехались гости. Нет, там никого не видно, кроме его домашних, и все они
собрались в самой дальней комнате правого крыла, в небольшой гостиной,
отведенной для вечернего досуга.
янтарных и лиловых, стекол, которые поблескивают вокруг двух темных
медальонов - на одном изображена величественная голова Шекспира, а на другом
безмятежно спокойное лицо Джона Милтона. Стены увешаны видами Канады с ее
зелеными лесами и голубыми водами, а среди них пылает ночное извержение
Везувия. Багровое зарево кажется особенно ярким на фоне остальных картин с
их холодными тонами - лазурью и белоснежной пеной водопадов и сумрачными
лесными дебрями.
краев, наверно, не доводилось еще видеть ни в одном жилище, - это горит
жарким чистым пламенем груда угля, заполнившая большой камин. Мистер Йорк
приказывает поддерживать такой огонь даже в теплую летнюю пору. Сейчас он
сидит у огня с книгой в руках, а возле на небольшой круглой подставке стоит
зажженная свеча; однако он не читает, а смотрит на своих детей. Напротив
него сидит подруга его жизни; я могу сейчас подробно описать ее, хотя это не
доставит мне большого удовольствия. Она отчетливо видна мне, эта дородная
особа весьма мрачного вида; ее чело и вся осанка говорят о бремени забот, -
не то чтобы гнетущих и неотвратимых, нет, но о тех повседневных, мелких
заботах и тяготах, которые любят добровольно возлагать на свои плечи люди,
считающие своим долгом выглядеть хмурыми. Увы! У миссис Йорк было именно
такое представление о своих обязанностях, и она упорно выглядела угрюмой и
мрачной во всякое время дня и ночи. И она жестоко осуждала то несчастное
существо, - в особенности женского пола, - которое осмеливалось в ее
присутствии радостной улыбкой проявлять свой веселый нрав; веселость она
неукоснительно считала признаком неблагочестия, приветливость - признаком
легкомыслия.
пеклась о своих детях, была искренне привязана к мужу; плохо было только
одно: если бы ей дали волю, она бы приковала к себе мужа и заставила его
забыть обо всех своих друзьях; его родню она не выносила и держала их всех
на почтительном расстоянии.
был по природе общительным, гостеприимным человеком, любил всех своих
многочисленных родичей, а в юности, как уже упоминалось, предпочитал
общество веселых, бойких женщин; и почему он выбрал в жены именно эту особу,
как случилось, что они подошли друг другу, представляется трудно разрешимой
загадкой, которую можно, однако, разрешить, если дать себе труд вникнуть в
существо дела. Сейчас же я ограничусь замечанием, что в натуре мистера Йорка
наряду с жизнерадостностью уживалась и некоторая мрачность, и потому-то ему
пришлась по душе угрюмость его супруги. Впрочем, это была женщина трезвого
ума; с ее уст ни разу не слетело ни одно необдуманное или пустое слово. Она
придерживалась строгих демократических взглядов на общество в целом и
несколько циничных на человеческую натуру; самое себя она считала безупречно
добродетельной, а весь остальной мир - порочным. Основным ее недостатком
была неискоренимая подозрительность, мрачное предубеждение против всех
людей, их поступков и взглядов; эта подозрительность туманила ей глаза и
была ей плохим советчиком в жизни.
примечательные дети; и заурядными они, конечно, не были. Перед вами,
читатель, их шестеро: самого младшего, грудного младенца, мать держит на
руках; он пока еще безраздельно принадлежит ей, в нем - одном-единственном -
она еще не сомневается, не подозревает его, не осуждает; она его кормилица,
он тянется, льнет к ней, любит ее превыше всего на свете, в этом она
уверена, - ведь его жизнь всецело зависит от нее, иначе он относиться к ней
не может, и поэтому-то он так ей дорог.
матери и никогда по своей воле к ней не подходят. Старшей, Розе, двенадцать
лет; она похожа на отца больше всех братьев и сестер - образно говоря, ее
головка воспроизводит в слоновой кости черты отца, как бы высеченные из
гранита, - все линии и краски гораздо мягче, чем на жестком лице Йорка; лицо
дочери лишено жесткости, однако особенно хорошеньким назвать его нельзя; это
обыкновенное детское личико с круглыми румяными щечками; только взгляд ее
серых глаз отнюдь не детский, в нем уже светится серьезная мысль, - правда,
пока еще незрелая, но она разовьется, если девочке дано будет жить, и тогда
уж дочь намного опередит своих родителей. Их характеры получат в ней иное
воплощение - более светлое, благородное, сильное. Сейчас это тихая девочка,
в которой иногда проскальзывает упрямство; мать хотела бы воспитать из нее
женщину, подобную самой себе, - рабу сурового и скучного долга; однако у
Розы уже намечается особый склад ума, в ее головке зреют мысли, о которых
мать не имеет и понятия; она по-настоящему страдает, когда взрослые смеются
над этими мыслями. Против воли родителей она еще не восставала; но если
Березин Федор
Орловский Гай Юлий
Корнев Павел
Лукьяненко Сергей
Ковальчук Вера
Орлов Алекс