разделась и легла. Простыня была тяжелая, она отбросила ее и лежала,
прислушиваясь к торопливому стуку сердца. Какая-то тревога была во всем, и
ей казалось, что майор Скворцов все еще держит ее за руку. Она подула на
пальцы, но ощущение не проходило. "До завтра, - повторила она, - до
завтра". А что такое "завтра"? Бред.
климат переносить, бог с ними, с командировочными, жили без телевизора и
еще поживем Правда?
бы не смотрели... По ребятам соскучилась. Бабушка у нас не так, чтобы
очень любящая. Тем более Теткин... Пока я надеялась на личную жизнь...
переживания, совсем сбесишься.
у вас что-то было. Не могу жару переносить - просто до ужаса аппетит
развивается.
убирайтесь!
19
походило на ссору, на разрыв. Женщина негодовала, попрекала, жаловалась.
Возможно, она была не права, но все же этот плач доходил до сердца. Потом
началась ходьба. Кто-то топал, отворял и затворял двери, двигал вещи.
Нечего сказать, нашли время! Сиверс в досаде закутал голову простыней, но
тут же ее скинул - было очень жарко. По улице проехала машина, лежачие
дымящиеся столбы света ударили в окна и скользнули мимо. Машина
остановилась у подъезда, кто-то в нее как будто садился, наружная дверь
несколько раз хлопнула. Очень это было долго. В конце концов машина
уехала, ходьба прекратилась. Сиверс перевернул подушку сухой стороной
кверху, лег на другой бок и попытался заснуть. Как бы не так! Гостиница
воевала со сном множеством звуков. На разные голоса свистал ветер. Оконные
рамы вздрагивали и дребезжали. Крыша громыхала железом. Казалось, что весь
"люкс" со своими багетами и фикусами не стоит на месте, а мчится с ветром
в тартарары.
градусник. Тридцать шесть. Попробуй засни.
взрывателем (второй вариант) явно было что-то не так. Пожалуй, стоило
все-таки оставить по-старому. Был и еще один возможный вариант, но его
надо было обдумывать днем, на свежую голову. Сиверс хорошо знал эти ночи,
битком набитые техникой. Ничего путного из них никогда не получалось.
но он им не давал ходу, попросту давил их в себе: о будущем. О своей
судьбе, если неизбежность приключится. Я-то что, а дети, дети... Ну, что
поделаешь...
- всегда под рукой. У генерала Сиверса была необыкновенная память, не
память, а анекдот. Все это знали. Он и сам понимал, что чем-то непохож на
других людей - чем-то наделен и чем-то обделен. Наделен - ясно чем. А чем
обделен? Вот это не совсем ясно. Возможно, простотой, легкостью. Как они,
другие, это умели: забывать и идти вперед! А он не мог. Иногда он ощущал
свою память как камень на шее. Но в часы бессонницы она была незаменима:
ее можно было включить по произволу и показывать самому себе разные
картинки. Вот и сегодня он решил вспомнить день за днем июль двадцать
девятого года. Да, именно тот июль. Нелегкая задача, но выполнимая, если
не отвлекаться.
Смотрели шаро-пилотные данные. Обедали дома. Марфа Ивановна подала,
кажется, гуся. Да, именно гуся, потому что Борис сказал: "Гусь - глупая
птица; на одного - много, на двух - мало". Усидели гуся вдвоем. После
обеда Борис ушел. Позвонил Лиле. "Александ-Евгеньевич, как хорошо!"
Протяжный, изумленный голос особенно прелестный полным отсутствием буквы
"р": "Как ха-а-шо!" Вечером долго считал, был счастлив. Лег спать поздно,
под утренний птичий гвалт.
белое платье с зелеными бликами. Голубые глаза в черной оправе. В этот
день, кажется, впервые отчетливо подумал: "Жениться". Не то чтобы хотелось
жениться, нет, хотелось чего-то большего, неизмеримо другого, но выразить
это почему-то можно было только женитьбой. Да, именно грусть была тогда и
смиренная мысль: "Ничего не поделаешь, надо жениться". Ей об этом ничего
не сказал.
ничего. Придумал новый и простой способ вводить поправку на ветер. Сказал
Борису. Тот сначала поднял на смех, потом стал прислушиваться. Решили
делать планшет. Тот самый планшет - любимое детище молодости. Вернулся
поздно. Позвонить - не позвонить? Спит уже. Не позвонил: завтра.
захотел услышать ваш голос". - "Ну, как я-ада". Разговор недолгий. Кончил
говорить - поцеловал трубку, дурак.
пригласила к себе - пошел. "Мама, знакомься: Александ-Евгеньевич Сивс-с,
мой д-уг". Друг! Чуть не сбежал. Ничего, обошлось. И мама оказалась
хорошая: седая, полная, но стройная, благородная, с Лилиными глазами. Пили
чай. Смотрел но сторонам: бедно живут. Чувствовал себя виноватым. От
смущения острил, долго прощался. Лиля вышла провожать в переднюю. Сказал
ей: "Все боялся на вас жениться, пока не увидел Нину Викторовну, а теперь
уже не боюсь. Старейте, пожалуйста..." Лиля заплакала.
Сначала далеко, потом ближе, потом совсем близко. Восхищенные,
нерассуждающие глаза. Лиля беременная. Лиля кормящая, Лиля отяжелевшая,
Лиля седая. Нет, он хорошо сделал, что женился. Ему вынулся счастливый
билет: женщина-джентльмен. А главное, никогда не просила его помолчать,
воздержаться. Все просили, а она - нет. Счастливый билет. Он мысленно
поклонился судьбе за этот билет. Потом все запуталось. Они с Лилей
оказались уже не на островах, а на заливе, в яхте, и с ними - все трое
сыновей, молодец к молодцу. Лиля была их ровесница, и он тоже - почти их
ровесник, но все же это были их сыновья - его и ее. Яхта шла, лавируя
против ветра, ежеминутно меняя галс, и на каждом развороте Володя-рулевой
кричал: "Головы!" Все пригибались, и над головами, скрипя, перекидывалось
с одного борта на другой тяжелое бревно, несущее парус. Яхта ложилась
набок и черпала бортом воду. Вода почему-то была горячая. Это и еще
тягостное ощущение ежеминутно проносящегося над головой бревна сообщало
сну напряженный, неблагополучный смысл. Сиверс отлично знал, что спит, но,
как это бывает, не мог проснуться. К счастью, ему позвонили с работы.
Телефон висел тут же, на мачте. Он встал. Бревно ударило его в висок, он
умер и проснулся. И точно, звонил телефон. Сердце все еще неприятно
билось. Сиверс взял трубку:
беспокойство. Я с десятой площадки. Тут у нас все готово. Прикажете
начинать или сами подъедете?
трогайте. Сам приеду.
машина. Воздух был мутен от несущейся пыли. Высаженные вдоль улицы тонкие
деревья, низко наклоненные друг за другом, сучили голыми, обглоданными
ветками. Одно дерево лежало с вывернутыми корнями. Откуда-то примчался
газетный лист, прильнул на мгновение к подошве дерева и побежал дальше,
разорванный надвое. Какая-то крупная птица, махая крыльями, тщетно
силилась лететь против ветра, но двигалась в обратную сторону, хвостом
вперед.
распечатал ее и прочел: "Положение не угрожающее подробности письмом". Что
за чертовщина? Он внимательно исследовал телеграмму: из Ленинграда,
отправлена вчера, в 10:00. Конечно, Лилька. Кто же еще способен на такую
глупость? Чтобы не поддаваться страху, он рассердился. Вот бестолковая
баба! "Подробности письмом"! Как была смолоду дурехой - так и осталась.
Придется съездить на почту, позвонить. Он еще раз перечел телеграмму,
сунул ее в карман и спустился по лестнице. Отвратительно скрипучие
ступени. Внизу стояла дежурная Зина. Увидев его, она сразу в голос
заплакала, как это делают в театре: "явление пятое".
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Белов Вольф
Шилова Юлия