Розенталь понял, что до полудня, до времени своего обычного вставания из-под
солнечных часов, Конан залег в могилу, под каменный, увешанный жертвенными
мочалами кол. Пора было ремонтировать Лабиринт.
тонкими. Мизинцем он воспользовался как отмычкой, засунул в замочную
скважину, согнул последний сустав - и дверь открылась. Прямо в прихожей,
напротив входа, зияла дверь в погреб, в тот самый Лабиринт - распахнутая
настежь. С усилием Фавий втащил в дом платформу с инструментами и
запчастями.
Фавий, - что я объелся гурьевскою кашей... - сгрузив с платформы колючую
проволоку, он сменил мелодию: - Запах ромашковый! Запах шалфея! Катятся
тихие волны Рифея! Сделать, что велено, должен теперь я! Санта Лукерья!
Санта Лукерья!..
помнил только одну-две строки. Притом обладал он приятным лирическим
тенором; наверное, его потрясло бы известие, что какая-нибудь провинциальная
- Кемеровская, к примеру - филармония за такой голос оторвала бы его вместе
со всеми киммерийскими руками и определила высшие возможные ставки и
надбавки. Но Фавия вполне устраивала и нынешняя профессия. Сейчас он
переоделся в рабочий синий халат и рассовывал по карманам инструменты,
необходимые, по его мнению, при ремонте любой мебели, особенно такой
древней, как Лабиринт.
проволокой не очень поработаешь.
престижа, впрочем, ты об этом знаешь, вот ты где ты, пассатижа, где же
дрель... Опустела без тебя моя артель...
репертуар были собраны в карманы. Фавий ухнул и вступил в темноту.
Лабиринт, - Чтоб жуть брала в сиянье дня! И чтоб никто ее не стырил,
поскольку гиря - у меня!
- на поясе у Фавия висела. Имелся у него и "Кумай Второй" с неразменными
тридцатью тремя красавицами, хотя Фавий едва ли был способен пустить их в
дело, - в крайнем случае, выстрелил бы в потолок, в пол, - да и гирей
постарался бы только пригрозить. Однако живых существ нынче Лабиринт не
предъявлял. Проволока разматывалась по бесконечным коридорам, каждые шесть
вершков сворачиваясь в злую колючку: отныне и надолго бегать за так просто
никто по Лабиринту не имел права, ибо архонт повелел сделать Лабиринт
непригодным для пустопорожнего провождения в нем драгоценного времени. Иной
раз Фавий пересекал проволоку по второму и по третьему разу, радостно
перепрыгивал ее, тянул дальше и пел:
заполнял проволокой каждый коридор, где таковой еще не было.
гриб...
эхи слыхивал. Фирма Розенталей не зря была ночная и срочная. Вообще-то он
уже хотел бы перекусить, кочерыжка, завернутая в оленью замшу, для такого
случая торчала из нагрудного кармана, но работы было слишком много. Он тянул
и тянул проволоку.
Эх... да не верю я в эти поверья! - Фавий даже застыл на миг и выдал
крещендо на весь лабиринт: - Санта Лукерья! Санта Лукерья!
помотал головой и снова вгляделся в изваяние. Луч фонаря в его руке дрогнул.
несколько осипшим. - Значит, тут будет проволока в три ряда, а то
понапрутся... Гуаны всякие! - Флавий немедленно осуществил задуманное. Потом
огляделся и увидел, что не обтянут проволокой лишь один из входов в зал
"Дедушки". Туда Розенталь и пошел, распевая:
грузинка, грузинка моя! В саду ягода-а... а-армянка, лезгинка моя! Живет моя
монада!.. У самого крыльца! Кормить ее не надо, но ей нужна маца!...
предупрежден, ее предстояло замуровать отдельно, но сперва Розенталь решил
заглянуть в соседний подвал: мало ли чего. Тем более, что оттуда доносились
стоны.
приходилось ведь и рояли настраивать), однако в пении его недоставало, как
обычно, звука "л". Покровительница Киммерии, Святая Лукерья, в его
произношении лишалась первоначальной буквы. Но от этого звучало даже еще
красивей.
было у этой тропы никакого названия) - пришел к пролому в стене, ведущему во
владения Подселенцева. Природная сухощавость позволила ему преодолеть дыру
без напряжения. С тревогой осмотрел Фавий новое помещение, включенный
телевизор, а потом - проволоку. Ее оставалось аршин с двенадцать, не более.
Как раз дотянуть до телевизора. Что Фавий и сделал. И обнаружил, что весь
ночной наряд выполнил. Теперь бы вот кто расписался только, что работа
принята. Фавий осмотрелся. На топчанах, связанные по всем конечностям
меховыми, куньими, что ли, а то и соболиными бинтами, лежали пятеро. Все
стонали. Матерились. Но явно при этом глубоко спали. С таких подпись не
получишь. Ну и как теперь? Фавий посмотрел в потолок. И не ошибся.
благообразный старец с весьма круглой бородой. Слева от него - двадцати,
нет, меньше, лет парень с такой мускулатурой, что хоть прямо на олимпийские
игры, выступать в метании бильярдного стола на дальность. А слева -
человечек постарше и поменьше, но зато в белом халате. Врач. Фавий смутился.
необычные. Не из телевизора.
совсем смутился.
указательный палец ее тронул какое-то место на протянутой Фавием бумажке, -
Вот, все. И за песни спасибо.
появились новые слова:
изрядно. Феодоръ Кузьмичъ".
Увидев его сомнения, мускулистый парень спустился вниз (он руку удлинять,
видимо, не умел) и быстро-быстро нацарапал ниже еще одну строчку. Но тут
Фавий не понял уж вовсе ничего: рыбка, птичка, птичка, птичка, козлик. Это
еще что такое?
написано: работа выполнена в присутствии трех заказчиков.
знак: козлик в пятой степени.
Не зря брат его все к Гаспару гонит: учись, мол, родному языку. "Отсижу и
пойду!" - решил Варфоломей твердо.
factum" - гласила его приписка. Тут Фавий ничего не понял, но догадался, что
все это надо завтра же... ночью! - показать Гаспару. Тот рядом живет, тот
всегда все растолкует.
подразумевании. Кажется, все тут были его работой довольны. Перебирая
пальцами еще маслянистую колючую проволоку, Фавий удалился в темень. Из
лабиринта донеслось:
13
по плечам. Небритость, но не густая борода, также кустики на подбородке и на
щеках. Усы вислые.
глядя на его лицо, определил бы его национальность: сравнительно темнокожий,
горбоносый, но при этом - начинающий седеть блондин. Кто подумал бы, что его
тонкие, без лепных-рельефных бицепсов руки легко взваливают на спину
шестипудовую пару мешков, с которыми предстоит топать не одну тысячу верст.
Кто подумал бы, что этот интеллигент с вечным прищуром - настоящий офеня, с
тридцатилетним стажем ходьбы от Лисьего Хвоста до Кимр и Арясина и обратно.
Конечно, никто бы не подумал. Но все основные Стражи Норы, да и покупатели
во Внешней Руси об этом знали. Среди почти трех тысяч русских офеней он был