знакомый томик Есенина и книжку писателя с иностранной фамилией
"Грин".
Дорогая ты моя Вика...
и обнаружить надписи. Но надписей не было, только в Грине
лежало письмо. На конверте ровным, теперь таким знакомым
почерком было выведено: "Искре Поляковой. Лично". Искра
отложила письмо, убрала обертку бандероли, сняла пальтишко,
прошла за свой стол, села, положила перед собой книги и лишь
тогда вскрыла конверт.
.больно, не будет горько и не будет стыдно. Я бы никому на
свете не стала объяснять, почему я делаю то, что сегодня
сделаю, но тебе я должна объяснить все, потому что ты -- мой
самый большой и единственный друг. И еще потому, что я однажды
солгала тебе, сказав, что не люблю, а на самом деле я тебя
очень люблю и всегда любила, еще с третьего класса, и всегда
завидовала самую чуточку. Папа сказал, что в тебе строгая
честность, когда ты с Зиной пришла к нам в первый раз и мы пили
чай и говорили о Маяковском. И я очень обрадовалась, что у меня
есть теперь такая подружка, и стала гордиться нашей дружбой и
мечтать. Ну да не надо об этом: мечты мои не сбылись.
объяснить. Меня вызывали к следователю, и я знаю, в чем именно
обвиняют папу. А я ему верю и не могу от него отказаться и не
откажусь никогда, потому что мой папа честный человек, он сам
мне сказал, а раз так, то как же я могу отказаться от него? И я
все время об этом думаю -- о вере в отцов -- и твердо убеждена,
что только так и надо жить. Если мы перестанем верить своим
отцам, верить, что они честные люди, то мы очутимся в пустыне.
Тогда ничего не будет, понимаешь, ничего. Пустота одна. Одна
пустота останется, а мы сами перестанем быть людьми. Наверное,
я плохо излагаю свои мысли, и ты, наверное, изложила бы их
лучше, но я знаю одно: нельзя предавать отцов. Нельзя, иначе мы
убьем сами себя, своих детей, свое будущее. Мы разорвем мир
надвое, мы выроем пропасть между прошлым и настоящим, мы
нарушим связь поколений, потому что нет на свете страшнее
предательства, чем предательство своего отца.
не струсила. Я осталась комсомолкой и умираю комсомолкой, а
поступаю так потому, что не могу отказаться от своего отца. Не
могу и не хочу.
прощалась с вами и с Жоркой Ландысом, который давно был влюблен
в меня, я это чувствовала. И поэтому поцеловалась в первый и
последний раз в жизни. Сейчас упакую книги, отнесу их на почту
и лягу спать. Я не спала ночь, да и предыдущую тоже не спала,
и, наверное, усну легко. А книжки эти -- тебе на память.
Надписывать не хочу.
целую тебя за все прошлое и будущее.
слезы застилали глаза. Но она не плакала и не заплакала,
дочитав. Медленно положила письмо на стол, бережно разгладила
его и, уронив руки, долго сидела не шевелясь. Что-то
надорвалось в ней, какая-то струна. И боль от этой лопнувшей
струны была совсем взрослой -- тоскливой и безнадежной. Она
была старше самой Искры, эта новая ее боль.
проходили куда тише, чем обычно. И еще в 9 "Б" одна парта
оказалась пустой: Искры в школе не было. Зиночка пересела на ее
место, к Лене, и пустая парта Вики Люберецкой торчала как
надгробие. Преподаватели сразу натыкались на нее взглядом,
отводили глаза и Зину не тревожили. И вообще никого не
тревожили: никто не вызывал к доске, никто не спрашивал уроков.
А потом в коридоре раздались грузные шаги, и в класс вошел
Николай Григорьевич. Все встали.
историчке.-- Я попрощаться зашел.
директора.
потом соображал. Но соображал хорошо.
усмехнулся.
и улыбнулся.-- Трудно расставаться с вами, черти вы полосатые,
трудно! В каждый класс захожу, всем говорю: счастливо, мол, вам
жить, хорошо, мол, вам учиться. А вам, девятый "Б", этого
сказать мало.
руками, полезла за платком:
командиры всегда найдутся. А в этих бойцов я верю: они первый
бой выдержали. Они обстрелянные теперь парни и девчата, знают
почем фунт лиха.-- Он вскинул голову и громко, как перед
эскадроном, крикнул:--Я верю в вас, слышите? Верю, что будете
настоящими мужчинами и настоящими женщинами! Верю, потому что
вы смена наша, второе поколение нашей великой революции!
Помните об этом, ребята. Всегда помните!
глазами класс, коротко, по-военному кивнул и вышел. А класс еще
долго стоял, глядя на закрытую дверь. И в полной тишине было
слышно, как горестно всхлипывает старая учительница.
минутой за минуту, что-то тревожное висело в воздухе,
сгущалось, оседая и накапливаясь в каждой душе. И взорвалось на
последнем уроке.
думала...
я...
вас вызовут.
Артем.
Он вызывал гнев на себя, чтобы Зина успела опомниться.
поведению?
и он промолчал. Зина все еще стояла опустив голову.
сегодня с Боковой,-- умоляюще сказала Зина.-- То парта Вики
и...
устроить памятник? Как трогательно! Только вы забыли, что это
школа, где нет места хлюпикам и истеричкам. И марш за свою
парту. Живо!
дрожали.
смейте, слышите?...-- И громко, отчаянно всхлипнув, выбежала из
класса.
встал не он, а спокойный и миролюбивый Александров.
рассудительно начал он.-- Конечно, Коваленко тоже не защищаю,
но и вы тоже.
рукой и склонилась над журналом. Валька продолжал стоять.
Валька.-- У нас Шефер, Остапчук да Ландыс уже усы бреют, а вы
-- будто мы дети. А мы не дети. Уж, пожалуйста, учтите это, что
ли.
улыбнуться и с этой напряженной улыбкой обвела глазами класс.--
Уяснила. Кто еще считает себя взрослым?
Конюшевский Владислав
Конюшевский Владислав
Каргалов Вадим
Муркок Майкл
Никитин Юрий
Рыбаков Вячеслав