по-ночному вестибюле дивизиона его остановил невыспавшийся, с серым лицом,
встревоженный дежурный, сообщил:
понимаешь, он проверял уволенных в город, тебя не было. Приказал: придешь
- немедленно позвонить на квартиру. А чего ты запоздал?
сказал?
Градусова томительно молчала; потом в трубке послышался кашель, осипший,
заспанный голос:
часа. А у вас увольнительная до двенадцати. В двенадцать часов вы сами
лично должны были проверять увольнительные, а вы где были?
старшина дивизиона может нарушать устав? Так вы решили?
а вы сами запаздываете на четыре часа из увольнения. Вот, собрал все ваши
увольнительные. Значит, каждый раз вы запаздывали. Куда вы ходите?
личное...
Чем она занимается?
и вы знаете, что младшие командиры - это опора офицера. Вы фактически мой
первый помощник в дивизионе среди сержантов. Вы почти на правах офицера. В
столовую и на занятия вы ходите вне строя, вечером вы располагаете своим
временем как хотите, у вас неограниченное увольнение в город. Наконец,
живете в отдельной комнате, как офицер. Это вам дано для того, чтобы вы
отлично, в пример другим учились и следили тщательно за дисциплиной в
дивизионе, за чистотой матчасти, за дежурными. Вы фактически участвуете в
воспитании курсантов. Но не вижу, чтобы это вас очень интересовало. Если я
вас сниму - подумайте, с какой аттестацией вы поедете в часть. (Пауза.)
Вам дана была возможность показать себя образцовым младшим командиром. А
вы сейчас начинаете портить свое будущее. Разумеется, любить хорошую
девушку вам никто не запрещает. Но если это мешает службе и заставляет вас
самого нарушать порядок, тот, который вы сами обязаны поддерживать, - я
подумаю, оставлять ли вас старшиной. В дивизионе есть достойные люди,
Брянцев!.. Спокойной ночи!
колючий холодок охватывает его всего.
7
по тесному и грязному зданию вокзала.
чай; по залам суматошно бегали демобилизованные солдаты с разгоряченными
лицами, в распахнутых, без погон и ремней шинелях, требовательно искали
военного коменданта; вокзал весь гудел, стонал, сотрясаясь от рева
проходивших паровозов, черный дым стлался за широкими окнами. Истомившись
в ожидании, Дроздов тоже стал искать дежурного и наконец с трудом нашел
его - тот, задерганный, вялый, стоял посреди напиравшей со всех сторон
толпы, с видом привычной сдержанности отвечая на вопросы, - и нетерпеливо
спросил его, как будто дежурный мог поторопить время, не опаздывает ли
московский поезд.
ответил дежурный, и видно было: вопросы эти давно надоели ему.
разговориться с заросшим щетинкой демобилизованным пожилым солдатом,
который с потным, довольным лицом отхлебывал чай из фронтовой жестяной
кружки.
сахару. - Отвоевался. В Воронеж двинем. А как же! По дома-ам... А тебе,
сержант, трубить, значит, еще?
не получилось. За несколько минут до поезда Дроздов вышел на платформу;
после духоты вокзала обдало свежестью - весь запад пылал от заката,
зловеще и багрово горели стекла вокзала, и багровы были лица носильщиков,
равнодушно покуривающих на перроне. Впереди, уходя в туманную степную
даль, уже мигали, мигали среди верениц вагонов красные, зеленые огоньки на
стрелках, там тонко и тревожно вскрикивали маневровые "кукушки". Дроздов
подошел к пыльным кустам акации, облокотился на заборчик. Здесь пахло
вечерней листвой, и этот запах мешался с паровозной гарью, нефтью и дымом
- это был особый, будоражащий запах вокзала, железной дороги, связанный
почему-то со смутной грустью детства.
из дверей вокзала; с мягким шумом прокатила тележка: "Па-азволь,
па-азволь!.." Тотчас прошел дежурный в фуражке с красным верхом. Какая-то
озабоченная женщина в сбившемся на плечи платке суетливо заметалась по
платформе, кидаясь то к одному, то к другому:
загудел паровоз; сразу же щелкнуло, захрипело радио, и в этом реве
паровоза едва можно было расслышать, что поезд номер пятнадцатый прибывает
к первой платформе.
фонаря. Он приближался... Розоватый от заката дым струей вырывался из
трубы паровоза. Здание вокзала загудело, вздрогнуло. Потом обдало горячей
водяной пылью, паровоз с железным грохотом пронесся мимо, и, замедляя бег,
замелькали, заскользили перед глазами пыльные зеленые вагоны с открытыми
окнами.
все время наизусть помнивший текст телеграммы, и, тут же поймав взглядом
проплывший мимо него вагон N_8, перевел дыхание: - В этом! В восьмом..."
хлынувшую по перрону толпу солдат и встречающих, глядя вперед, где
появлялись, двигались и мелькали взволнованные, красные лица, и в ту же
минуту увидел Веру, даже не поверив, что это она.
за поручни, она спускалась по ступеням и при этом вглядывалась в кишащую
вокруг толпу, как бы заранее улыбаясь. А он, увидев ее, не мог сразу
подойти, окликнуть, он будто не узнавал ее: в этом очень узком сером
костюме, в ее косах, уложенных на затылке в тугой прическе, в ее недетском
красивом лице, в, ее движениях и этой словно приготовленной улыбке было
что-то новое, непонятное, взрослое, незнакомое ему раньше. Неужели это она
когда-то написала, что относится к нему, как Бекки Тэчер к Тому Сойеру?
светлые, увеличенные глаза с изумлением. - Как ты возмужал!.. И сколько
орденов! Здравствуй же, Толя!..
сильно, порывисто обнял Веру, долго не отпускал ее сомкнутых губ, пока
хватило дыхания.
жалкое, растерянно-мучительное выражение, выговорил:
боясь, что он еще что-то спросит, что-то сделает, сказала поспешно: - Я
узнала твой адрес от мамы. Я узнала...
гостеприимным? Не скажешь - просто не отпущу тебя! Я не буду раздумывать!
Я четыре года тебя не видел!
не оставишь меня без моих чемоданов? Толя, ты опоздал! Я еду в Монголию...
Я ведь геолог, Толя...
пустяки! - как в бреду заговорил Дроздов и решительно шагнул к вагону. -