посторонние гости не очень волнуют псов. У пастухов покупаем и пьем острое,
хмельное на вкус, кислое молоко.
коровам... Впрочем, одна из троп, берущая
склона Аибги, сообщающий между собою его пастушеские поселки. Тропа идет
совсем близко к верхней границе леса.
все еще не наступает. Значит, дело не и разреженном воздухе - не хватает
радующих панорам.
мы пересекаем высокотравные субальпийские поляны, с них должны были бы
открыться далекие виды! Но из тумана лишь призрачно высятся готические
вершины пихт, и в тумане же бездонно тонут их уходящие под склон стволы.
на медведей, овчарки. Туристы испуганно останавливаются, кое-кто пятится.
Кричу:
пес и на ходу вырывает со спины большой кусок платья. Басистый вопль
пострадавшей обескураживает пса, а через секунду его уже отгоняет палкой
выбежавший откуда ни возьмись пастух.
крутого склона. Ищем в них защиты от возобновившегося дождя. Зашпиливаем
булавками прореху на Тонночкиной спине. В центре балагана дымит очаг. Людно,
тесно. Готовности принять нас на ночлег хозяева не выказывают, говорят, что
дальше на тропе есть еще Вторые и Третьи балаганы. Именно в Третьих нам
рекомендуют ночевать.
которых же по номеру балаганах мы находимся? Судя по ответам, такой вопрос
перед хозяевами не возникал. Помечаю балаганы на схеме и ставлю на них
номер: "Полуторные". Иначе запутаются любые туристы.
душем каждая субальпийская травка в человеческий рост высотой. Идем лугами,
оставив границу леса где-то внизу справа в тумане.
раздвигаться. Между ними темнеют зияющие провалы - там видна далекая лесная
глубина, и впервые рождается ощущение набранной нами огромной высоты.
Становится легче идти, поднялось настроение. Тучи смещаются, сменяют друг
друга, словно кто-то их месит. Вот в разрыве облаков промелькнули крохотные
домики и петли реки. Это Псоу. Значит, мы идем по тыльной относительно
Красной Поляны стороне Аибги, то есть еще где-то внизу мы обогнули этот
хребет.
крутые луговые склоны Аибги - какая она отсюда монотонная! Где ее пирамиды?
Это те самые однообразные скаты, которые видны с шоссе из автобуса и с
вершины Монашки, когда смотришь в торец хребту.
вознесенная, царящая над миром раздвоенная вершина. Ее склонов, предгорий,
корней не видно. Она одна в небе над серо-белым морем ворочающихся облаков,
как ковчег над потопом, как божество! Это Ахаг, видный и с Ачишхо. Как он
здесь приблизился, как вырос!
не сумели бы так быстро сдвигать декорации. Облака опускаются, тело Ахага
растет, это уже шатер, а вот и целый хребет Кацирха, над которым он гордо
вознес голову. А за Ахагом граненая Арабика, несравненно более близкая, чем
при взгляде с Ачишхо. Грозные, нагроможденные "Гагринские Альпы"...
обострило тени, окрасило вершины в розоватые тона. Даже Тонночка примолкла,
то ли деморализованная нападением пса, то ли под впечатлением развернувшихся
картин.
группе хибарок, расположенной на мысовидном отроге. У этих, по названию
Третьих балаганов на нас опять устремляются огромные злые собаки, каждая с
хорошего теленка. Кричу группе: - Стойте! Ни с места!
советовал.
избавлением. Но вот они начинают окружать нас. Не понимая, что делаю,
размахиваю руками и с громкий криком "Пошли вон сейчас же"! бросаюсь вперед
на псов. Собаки, словно почувствовав хозяйский окрик, поджали хвосты и
растерянно ретировались - куда девалось их львиное величие? Минуты через две
они возобновили атаку, но были вторично отброшены моим окриком, а тут уже
появились и спасители - пастухи из балаганов, укротившие своих стражей.
и впредь. Ловлю себя на том, что мне было очень приятно вырасти в глазах
туристов в этакого избавителя. Знали бы они, что я просто со страху кинулся
на рыкающих зверюг!
себе чай, завариваем кашу, разогреваем мясные консервы. Быстро темнеет, на
глубокое черное небо высыпают острые звезды. Становится холодно.
Укладываемся на нары, плотно-плотно друг к другу, чтобы было теплее.
воздухом полна долина Псоу. На ее дне, словно прилегшие переночевать,
покоятся два облака - остатки вчерашних туч. Они растают, как только дно
долины будет прогрето солнцем.
буквально исчерчен горизонтальными коровьими тропами. И понятно, почему. Не
хочется пасущимся коровам ни набирать лишнюю, ни терять набранную высоту.
становится похожим на ступенчатую модель-горку, пособие для изучения
топографических горизонталей.
ступеньками лестницы, а где их нет - скользим по траве и пытаемся хвататься
руками за нее - при этом то и дело в ладони впиваются колючки.
слов, ни криков: ее совершенно опьянили цветы. Кругом красиво и крупно
цветет высокотравье. Синие и лиловые акониты и дельфиниумы, золотистые, как
подсолнухи, девясилы. Особенно густы и чисты от колючек травы на кручах,
недосягаемых для выпаса. Тут красуется и главное чудо высокотравных
субальпийских лугов - ядовитая для скота лилия монадельфум - царственное
растение в человеческий рост высотой. На каждом несколько цветов-рупоров
благородного и нежного кремово-желтого цвета. В них покоятся на сильных
ножках бархатистые черно-лиловые тычинки. В глубоких раструбах сверкают
бриллианты росы. От лилий исходит дурманящий, сильный, как у магнолии,
запах. Такая красавица могла бы быть гордостью любого парка. Рядом с лилиями
встречаются исполинские зонтичные борщевники - эти достигают и полутора
человеческих ростов. Что, если притащить с собою такого гиганта целым в
туркабинет и весь его ствол засушить, поставить в углу? Будет живая
иллюстрация мощи субальпики!
Ачишхо астранции и рябчики, белоснежные или с чуть розовым отсветом
ветреницы - анемоны; задорно пестреют первоцветы - примулы; золотыми, как у
наших купальниц, но мохнатореснитчатыми чашечками сияет сон-трава. А вот и
синие бокальчики более крупных, чем на Ачишхо, генциан.
вывернутыми лепестками. Это водосбор, аквилегия - таким тоже могли бы
гордиться садовые клумбы. За пазухой каждого лепестка искрятся капли росы.
утомляет. Мягче, пружиннее шаг - пусть устают только мышцы ног, это легче
для сердца. Скоро, скоро вершина.
подножия все изменилось и сама она высилась бы над неким цоколем, словно
памятник на пьедестале. Но на Аибге ничего подобного нет. Вверх уходил все
тот же крутой, градусов до сорока, однообразный луговой склон - никаких тебе
пьедесталов. Он заканчивался совсем невдалеке, и над ним было только небо,
но в это не верилось: уже не раз на подъеме случалось так, что видишь край
вершины, думаешь, конец подъема, гребень, а взойдешь - всего лишь плечевой
перегиб склона от крутого к пологому, и верхний "край" опять дразнит тебя
вон там наверху, впереди...
страшными пропастями - словно от целого хребта кто-то ножом откромсал добрую
его половину. При всей долгожданности выход на гребень - полная
неожиданность. Да, выше нас теперь только синее небо. Но ниже, но дальше...
- кресловина с вертикальными стенами и привольным луговым дном, на середине
которого лежат обширные, еще недотаявшие снежники. Дно цирка - балкон над
следующим ярусом круч. Создается ощущение полета всего этого горного мира
над лежащими внизу долинами.
хребет - такие обманчиво близкие здесь пирамидальные и трапециевидные
вершины Псеашхо. У них непривычный вид. Все приобрело новую глубину, и за
Трапецией и за Сахарной головкой пристроились, образуя ощеренные вверх пилы,
новые, раньше нам не видные пики. Отошел на задний план так поражавший с
Ачишхо великан Чугуш, но зато яснее стала видна пильчатая цепь неведомых
Бажанов Олег
Маккефри Энн
Володихин Дмитрий
Круз Андрей
Корнев Павел