Обреченно, как солдат штрафного батальона, пристроился он к ее заду и,
вздохнув, вошел в ее лоно.
- Не кончай, не кончай, - шептала ведьма, и молодой мужчина продолжал
услаждать ее ненасытное тело.
Теперь его разум полностью зависел от ее команд, произносимых с каким - то
шипящим свистом. Теперь с ее помощью он мог изменять температуру тела, она
возрастала пропорционально частоте фрикций. Лилит не меняла позу, она не
переворачивалась на спину. Таким образом, уже три часа она находилась в
неудобном переломленном состоянии, которое вероятно вполне устраивало ее. В
начале четвертого часа Лилит легла на живот и заставила Виктора проникнуть в
свое анальное отверстие, которое оказалось на удивление влажным и
располагающим к различным движениям.
- Быстрее, быстрее, еще быстрее! И весь далеко не маленький член ее живого
орудия проникал в нее, создавая абсолютное равенство, почти свободу и братство
между двумя отверстиями в нижней, самой сокровенной части Лилит.
- Быстрее, быстрее! - подгоняет она и что-то бормочет и Виктор, отыскивающий
внутри себя невидимую середину между страхом и наслаждением, начинает
подмечать своим полупарализованным сознанием, что окончания произносимых ей
слов начинают подменяться на нечленораздельный скрежет и свист.
Но постепенно и эти слова заменяются другими, произносимыми на незнакомом
языке. Смысл этих слов теряется в глубине веков.
- Армагеддон! Армагеддон! Можешь кончать, - произносит Лилит тоном приказа, и
долго сдерживаемый поток спермы заполняет анальное отверстие дочери князя мира
сего. И сразу же после того. Как у него закончились судороги она сказала:
- Одевайся и уходи. - И когда он, не попадая в штанину и путая пуговицы,
закончил свой туалет, Лилит добавила: - И забудь дорогу сюда!
Когда мужчина ушел, она зубами развязала узел на кожаном ремне и перевернулась
на спину. Сладострастные судороги пробежали по ее совершенному телу. Если бы
даже Лилит была помещена как черная кошка в темную комнату, а из светлой к ней
бы входил мужчина с полномочиями на один час, а за ним бы входил следующий, и
так все двадцать четыре часа, то и тогда, учитывая страстность Лилит, первый
никогда не узнал бы что он первый, а последний никогда бы не узнал, что он был
последним. Было четыре часа утра. В окна заглядывал уже прохладный осенний
рассвет. Лилит - Натали спала совсем немного и проснулась оттого, что перед
лицом ее пронесся сильный источник тепла. У нее запылали щеки так, будто бы
она низко наклонилась над костром или испытала острое чувство стыда. Она
открыла глаза и увидела, что вся комната заполнена солнечным светом. И сон ее,
великолепный, мягкий послелюбовный сон, исчез быстро и сразу, будто его и не
было вовсе. Лилит подошла к окну и выглянула во двор. Безголовая, залитая
солнцем статуя была прекрасна трагической своей бессмысленностью. "Стоит ли
задумываться над тем, что произошло? Пожалуй, что нет. А жалеть, жалеть
кого-либо? Пожалуй, этого делать не стоит. Любить же я не хочу, хотя и слышу
вокруг бесконечное это слово, перемноженное на пустоту.
Мягкая плоть хлеба, плоть красивого тела, невидимая плоть уюта и тепла. Страх,
животный страх потерять эти сокровища. Они цепляются за это, как утопающий за
тонкую соломинку, и они будут гибнуть. А я, я буду наблюдать за ними сначала
своими глазами, потом глазами своего сына и, наконец, глазами отца моего, с
которым когда-нибудь я сольюсь в одно неразделимое все".
Русанов Владислав
Афанасьев Роман
Русанов Владислав
Посняков Андрей
Корнев Павел
Никитин Юрий