оставил. Поля заросли густой высокой травой, и казалось, что после его ухода
тут не ступала человеческая нога. С трепещущим сердцем поспешил он к
колодцу, заглянул в него и увидел, что он очень глубок и что где-то внизу,
на дне, поблескивает вода. Он запасся длинной бечевкой, вроде тех, какими
пользуются рыбаки на отмелях Ньюфаундленда. Он прикрепил к ней увесистое
грузило и рыболовный крючок. Опустив бечевку в колодец, он принялся водить
грузилом по дну. Он обнаружил, что в колодце довольно много воды, но что в
нем также множество всякого мусора и камней, свалившихся сверху. Крючок
несколько раз цеплялся за что-то, и бечевка едва не оборвалась. Время от
времени он вытаскивал наверх всякую дрянь: конский череп, подкову, старое,
окованное железными обручами ведро. Он трудился уже с добрый час, но не
добыл ничего, что могло бы вознаградить его за труды или поощрить к
продолжению поисков. Он начал было браниться, величая себя дураком и
болваном, взявшимся за нелепую затею по милости какой-то вздорной мечты; он
готов был бросить бечевку с приспособлениями в колодец и послать к черту
свое уженье.
снова стал водить грузилом по дну; ему показалось, будто грузило
проваливается в расщелину между камнями; потянув бечеву к себе, он
почувствовал, что крючок подцепил что-то тяжелое. Опасаясь, как бы бечевка
не лопнула от тяжести груза, он выбирал ее с величайшею осторожностью.
Мало-помалу предмет, попавшийся на крючок, освободился от облепившего его
мусора; он вытащил добычу на поверхность воды, и как трепетно заколотилось у
него сердце, когда он увидел на конце бечевки нечто, блестевшее как серебро!
Затаив дыхание, волнуясь, дивясь тяжести своего груза, дрожа, как бы не сдал
крючок и добыча не свалилась обратно на дно, тащил он бечевку. Наконец он
благополучно поднял свою находку наверх. То был большой серебряный супник
старинной работы с богатыми чеканными украшениями и родовым гербом,
точь-в-точь таким же, как герб, красовавшийся над камином в доме госпожи
Хейлигер. Крышка супника была прочно прикреплена к его ручкам несколькими
оборотами проволоки.
супник наполнен массивными золотыми монетами старинной чеканки, каких он
никогда прежде не видел. Было очевидно, что он напал на тайник, в котором
старый Киллиан ван дер Шпигель спрятал свои сокровища.
удалился отсюда и зарыл клад в надежном месте. Он принялся усиленно
распространять всякие ужасы про "Дом с привидениями" и напустил на всех
такой страх, что никто не решался больше приближаться к этому жуткому
зданию, тогда как сам он нередко отправлялся туда, особенно в ненастные дни,
когда в соседних полях не было ни души, хотя, говоря по правде, не очень-то
любил расхаживать там по ночам. Впервые в жизни он стал трудолюбив и
усерден, занимаясь своей новой профессией - выуживанием старинного клада - с
такой настойчивостью и так успешно, что в короткое время выудил немало добра
и сделался на всю жизнь богатым бюргером - в те дни для этого не требовалось
так много, как ныне.
потихоньку и полегоньку, не возбудив подозрений и избавив себя от
расспросов, сумел он воспользоваться находкой; как сохранил он свои
богатства, не нарушив чьих-либо прав, и как нашел счастье в женитьбе на
хорошенькой Мари ван дер Хейден, после чего он и гер Антони осуществили
множество веселых охотничьих экспедиций.
всячески оберегал ее безмятежную старость. Славная женщина познала, наконец,
долгожданную радость: ее Дольфа никто не бранил; напротив, с каждым днем он
делался все более уважаемым членом общества; решительно все с одобрением
отзывались о нем и о его винах, так что даже спесивый бургомистр - и тот
никогда не отклонял его приглашения отобедать. Дольф нередко рассказывал за
столом о своих юношеских проделках, которые некогда вызывали негодование
всего города, а теперь рассматривались как безобидные шалости; самые важные
и достойные горожане, слушая эти рассказы, и те склонны были держать его
сторону. Никто не был в такой мере поражен переменой в судьбе Дольфа, как
его старый наставник доктор. Дольф, однако, был до такой степени
незлопамятен, что пользовался услугами доктора Книпперхаузена, ставшего его
домашним врачом, неуклонно заботясь впрочем, чтобы все его рецепты и
предписания немедленно выбрасывались в окно. У его матери, в уютной
гостиной, зачастую собирались за чашкой чая ее приятельницы; Петер де
Гроодт, сидя у камелька с каким-нибудь из ее внучат на коленях, не раз
поздравлял госпожу Хейлигер с тем, что сын ее стал большим человеком, в
ответ на что добрая старая женщина восторженно покачивала головой и
восклицала:
будет держать свою голову так же высоко, как лучшие люди города?"
все более жизнерадостным по мере того, как старился и приобретал житейскую
мудрость; его пример мог бы послужить наглядным опровержением поговорки,
гласящей: "Нажитое от дьявола к дьяволу и вернется". Правда, надо отдать ему
справедливость, он достойным образом пользовался своим богатством и с
течением времени стал одним из виднейших граждан и уважаемым членом общины.
Он был ревностным приверженцем многих общественных организаций вроде
"Общества любителей бифштекса" и охотничьих клубов. Он неизменно
председательствовал на всех банкетах и первый ввел в гастрономический обиход
черепах из Вест-Индии. Он занимался также разведением породистых лошадей и
боевых петухов и покровительствовал даже самым скромным талантам, так что
всякий, кто умел спеть славную песню или рассказать забавную побасенку, мог
быть уверен, что за столом Дольфа ему приготовлено место.
этому обществу большую серебряную чашу для пунша, сделанную из того самого
супника, о котором было упомянуто выше; эта чаша и по сей день находится во
владении названной почтеннейшей корпорации.
многочисленных обществ, членом которых он был, от апоплексического удара.
Его похоронили с большими почестями во дворе небольшой голландской церкви на
Гарден-стрит, где можно увидеть его могилу еще и сейчас; на ней высечена
скромная эпитафия, сочиненная на голландском языке его другом мингером
Юстусом Бенсоном, великолепным и первым по времени поэтом нашей провинции.
источниках, чем прочие повести подобного рода. Я познакомился с нею из
вторых рук, через лицо, слышавшее ее из уст самого Дольфа Хейлигера. Он
рассказал свою поразительную историю лишь в последние годы жизни, да и то
под большим секретом (ведь он был чрезвычайно скрытен), в тесном кругу
старых приятелей, у себя за столом, после более чем изрядного числа чаш
крепкого пунша; и сколь ни загадочна та часть повести, где идет речь о
призраке, гости его никогда не выражали ни малейших сомнений по этому
поводу. Необходимо указать также - и лишь после этого можно будет поставить
точку, - что, вдобавок ко всем своим дарованиям и талантам, Дольф Хейлигер
слыл еще лучшим во всей провинции стрелком из большого лука.
Манхеттен, в том проливе, или, вернее, морском рукаве, который отделяет от
материка Нассау, или, что то же, Лонг-Айленд, есть узкий проток, где
течение, сжатое с обеих сторон высящимися друг против друга мысами, с трудом
пробивается через отмели и нагромождения скал. Порою, однако, оно
стремительно несется вперед и преодолевает эти препятствия в гневе и ярости,
и тогда проток вскипает водоворотами, мечется и ярится белыми гребнями
барашков, ревет и неистовствует на быстринах и бурунах - одним словом,
предается безудержному буйству и бешенству. И горе тому злополучному судну,
которое отважится в такой час ринуться ему в когти!
определенные моменты прилива или отлива. При низкой воде - правда, считанные
минуты - течение бывает так спокойно и тихо, что о лучшем нечего и мечтать;
но едва начнет подыматься вода, как на него нападает безумие, и когда прилив
достигает половины своей высоты, оно мечется и беснуется, как забулдыга,
жаждущий выпить. Но вот вода поднялась до наивысшего уровня - и течение
снова делается спокойным и на время засыпает столь же сладко и безмятежно,
как олдермен после обеда. И вообще его можно сравнить с задирой-пьянчужкою,
малым миролюбивым и тихим, когда ему нечего выпить или, напротив, когда он
пропитался выпивкою насквозь, и сущим дьяволом, когда он только навеселе.
плаванья местом, доставлял немало неприятностей и хлопот голландским морякам
былых дней; он самым бесцеремонным образом швырял их похожие на лохани суда,
кружил их вихрем в водоворотах, и притом с такой быстротой, что у всякого,
кроме голландца, непременно закружилась бы голова; он нередко бросал их на
скалы и рифы, как это случилось, например, со знаменитой эскадрою Олофа
Сновидца, разыскивавшего в то время подходящее место для закладки
Манхеттена. Именно тогда, будучи вне себя от ярости и досады, он и его
Эриксон Стивен
Свержин Владимир
Каменистый Артем
Бажанов Олег
Фазиль Искандер
Посняков Андрей