ленными стенами и страшного человека с бельмом на глазу и с пробитым пу-
лей лбом, который и мертвый как-будто все еще стрелял из своего пулеме-
та, и ее, Галину, с браунингом в здоровой руке, и раненого матроса с
развороченной грудью, лежавшего ничком у ее ног.
шись случайно на лесную сторожку, он толкнул хромую, повисшую на одной
петле, дверь и перешагнул порог, - все изменилось для Шахова. Кривая его
судьбы вдруг представилась ему прямее кратчайшего расстояния между двух
точек, а два года, до сих пор казавшиеся ему двумя столетиями, преврати-
лись в две минуты, которые проще было забыть чем помнить.
человека, только усилием воли умеряющего постоянное душевное беспо-
койство, воспоминание о которых постоянно сопровождало его в яростном
круговороте последних дней, - теперь стерлись, отошли в сторону.
цом, в одно мгновенье объяснившим Шахову, что женщина, ради которой он
готов был с радостью умереть или родиться снова, любит его и не скрывает
больше того, что она его любит: он был нужен, он должен был любить, де-
лать революцию, стрелять из вот этой винтовки, носить вот эту шинель с
оборванным крючком и вот эту засаленную солдатскую фуражку.
родком и длинная кавалерийская шинель, и щеголеватое позвякивание шпор,
и все, что нес за собою человек, бросивший ему под ноги память о том,
что он забыл теперь или должен забыть во что бы то ни стало.
тельства купил себе жизнь, не он в Гатчинском дворце, ожидая расстрела,
видел человека с черным смоляным мешком на голове, не он ушел от женщи-
ны, которую он любил, боясь, что на нее упадет черная тень от высокого
помоста!
нать того хмурого человека, каким он был до сих пор; наоборот, он скорее
походил - должен был походить на того молодого прапорщика, который два
года назад весело отправлялся на фронт, не подозревая, что вместо жесто-
кой войны против Германской империи ему придется вести жестокую войну
против самого себя.
кинувшись головой на спинку стула, человек, которого Шахов смутно пом-
нил: утро после бессонной ночи на двадцать шестое, чернобровый матрос и
сквозь приотворенную дверь - квадратное лицо с почерневшими запавшими
глазами.
грохот, который даже мертвецу не показался бы колыбельной песней, - а он
спал, бросив по сторонам руки; одного взгляда на него было достаточно
для того, чтобы сказать, что время в союзе с усталостью мстит за себя,
что этот человек мог бы заснуть под дулом револьвера, на полуслове при-
каза, от которого зависела бы его жизнь и жизнь его солдат, умирая от
смертельной раны, обнимая женщину, проигрывая или выигрывая решительное
сражение.
нул руку.
ных на письменном столе, - помог ему.
телефонную трубку.
хову.
ние.
рот и глаза.
ворил кто-то на заседании.
лец его встал, потянулся, прошелся по комнате и быстро вернулся к Шахо-
ву.
ное дело знаете?
команда подрывников. Начальник этой команды в бегах или умер; и то и
другое - одинаково плохо. Мы послали туда комиссара, но он, во-первых,
ничего не понимает, а во-вторых, он им не понравился, и они выгнали его
вон. Ехать согласны, а комиссара выгнали вон! - повторил он и засмеялся.
ласны?
оставалось три с половиной часа, - он может успеть проститься с Галиной,
он может зайти к себе в номер, чтобы сменить заношенное белье, и, если
останется время, он может даже написать небольшое письмо Кривенке, чтобы
поручить ему Галину.
чувство неловкости, вдруг возникшее между ними от близости, которую оба
они так долго ждали и которая все-таки была неожиданной для них.
встречи последних дней - все казалось неизбежным и нужным для того, что-
бы случилось то, что случилось с ними теперь.
чи в Сельгилеве нельзя было узнать; Шахов поверить не мог, что перед ним
та самая постаревшая, усталая и жесткая женщина, которую он поднял полу-
мертвой на чердаке Зимнего дворца и с которой на другой день он говорил,
мучась и теряясь.
формы прапорщика "лейб-гвардии Кексгольмского полка" - все это теперь
было вычеркнуто из ее жизни и заменилось спокойствием и ровностью.
особенного волнения, не сказав ему ни одного лишнего слова и не упрекая
его ни в чем.
для нее, что это уверенное спокойствие как-будто ничем нельзя было поко-
лебать, - она была поражена волнением, вдруг отразившемся на лице Шахо-
ва, когда она случайно упомянула в разговоре о подвыпившем человеке в
длиннополой шинели, который заплетающимся языком пытался рассказать ей,
что у него, Шахова, есть какой-то изъян в "куррикулюм вите". Шахов поб-
леднел и вдруг с ужасной торопливостью принялся расспрашивать ее о на-
ружности этого человека.
рывая лицо.
это постоянно будет преследовать нас обоих... Лучше всего, если бы я
рассказал вам сразу же... тогда, когда все это случилось! Но и теперь не
поздно.
лица.
мы впервые расставались надолго... Вместе со мною в этот день на фронт
отправлялись трое моих товарищей, вы были незнакомы с ними, но, мо-
жет-быть, один из них запомнился вам лучше других.
я ни разу, за всю жизнь, не встречал людей, которые бы до такой степени
не подходили к военной службе, к армии, к войне как он. Их полк отправ-
лялся вместе с нашей частью. Я не знаю, как вы, Галя, а я в этот день
там, на вокзале, каждую мелочь запомнил... даже помню как вы были одеты
и как вы поцеловали меня и вот его тоже... прекрасно помню: он ходил по
перрону и курил папиросу за папиросой, разговаривал со всеми сразу, су-
тулился, щурил глаза, смеялся. У него было подвижное и в то же время
как-то немного рассеянное лицо. Я познакомился с ним через одного из
приятелей; он часто бывал у нас в училище, и все подсмеивались над его
рассеянностью, над тем, что он постоянно курил такие же длинные и тон-
кие, как он сам, папиросы, что он на десять шагов не мог отличить женщи-
ну от мужчины. Так вот этого человека звали Раевский.
и еще плотнее прижал руки к лицу.
Максимов Альберт
Лукин Евгений
Суворов Виктор
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Распопов Дмитрий