вытряхивая на газету подмокший табак. Остальные моряки занимались кто чем.
ему последних сил. Помощнику было скверно: ныла рука, но еще больше
разболелись от холодной воды ноги. Боль была такая, что он не знал, куда
себя деть, прямо слезы выступили на глазах. Сапоги он стащил кое-как и
теперь оглядывался по сторонам, стесняясь развернуть портянки... В прошлом
году, после отпуска, он добирался к месту промысла на пассажирском
теплоходе, и судно по дороге загорелось. У него на ногах сгорели резиновые
сапоги, но он долгое время не чувствовал боли. Даже когда в числе других
пострадавших летел на материк. В вертолете его смущало присутствие
молоденькой медицинской сестры, которая без конца поливала ему ноги водой,
-- куски запекшейся с кожей резины дымились... Боль пришла на операционном
столе. Врач сказал: анестезию делать не будем, вам надо все время
чувствовать боль, чтоб бороться, -- иначе не выдержит сердце... Операция
была страшная. Он лежал под прожектором, вцепившись зубами в подушку,
чувствуя, что, если выпустит ее, будет кричать... Его даже упрашивали, чтоб
кричал, но он постеснялся: в палате были женщины, а он моряк все-таки...
незаметно уменьшалось -- шло приливное течение. Прибой время от времени
выбрасывал что-либо из перевернутого бота: топор, ведро, банку с
пиротехникой... Выбросило и термос с кипятком -- прямо к ногам рулевого. Тот
взял термос не глядя, будто до этого нарочно положил его возле себя, и
протянул механику:
взбунтовался: оттолкнул термос, пролив кипяток себе на руки, заорал на
рулевого:
перевернулся из-за него...
кричи так... -- попросил он, морщась, придерживая ушибленную руку.
механик.
румянцем во всю щеку. Одет он был точно по инструкции: непромокаемая куртка,
нагрудник, специально разбитые на колодках новые сапоги, которые в случае
чего можно было легко сбросить в воде... Он был словно заранее готов ко
всему... "Ты б уж точно не утонул", -- подумал старший помощник. Он
отвернулся от механика и поискал взглядом по сторонам.
подол горстями, -- вода брызгала, ей на голые ноги. Сапоги стояли рядом,
отжатые портянки были по-солдатски обвернуты вокруг голенищ...
ней.
Тихо как тут!
получилось... Эта бухта называется Тихая, в лоции записано...
помощника. -- Что это у тебя, вывих? Дай руку, я тебе вправлю сейчас...
помощник. -- Беременная ты, Лилька, что ль? -- спросил он вдруг.
круглое, с выпуклыми, словно готовыми пролиться капельками синих чернил,
глазами, сизые от холода ступни, величиной с детскую ладошку, обрисованная
мокрым платьем грудь, нелепо торчавшая из распахнутого грубого ватника, --
все это трогательно и беззащитно открывалось взгляду... Помощник загляделся
на нее.
-- медсестрой в санчасти, и, как теперь припоминал помощник, говорили, что
случилась у нее там несчастная любовь, и вроде эта любовь так подействовала
на нее, что она даже пробовала покончить с собой... Девушка была робкая,
пугливая, но работу свою делала исправно. Впрочем, работы у нее почти
никакой не было, поскольку болезни среди моряков -- явление редкое, и
большую часть времени она проводила запершись в каюте, стараясь никому не
показываться на глаза. За все эти месяцы помощник видел ее несколько раз
мельком, а теперь у него было такое чувство, будто он ее вообще видит
впервые...
его по малой воде. Когда помощник и фельдшерица подошли, бот уже стоял на
плаву, но что-то у них не ладилось с двигателем. "Видно, штуцер сломали", --
решил помощник.
снять фильтр, чтоб вытащить обломок. Ключи утонули, отыскалось долото. Гайки
замерзли, ни одна не откручивалась. Механик орал на всех. Он вырвал у
рулевого долото, чтоб сделать все самому, но с первого же удара расшиб себе
молотком палец, заматерился и отошел. В конце концов сладили с обломком,
нашелся и запасной штуцер, но в спешке его уронили в трюм. В трюме было
полно солярки, матросы шарили руками по доскам, мешали друг другу.
сердцах попробовали запустить двигатель без этих прокладок -- солярку
разбрызгивало фонтаном... Надо было довести работу до конца, но все вдруг
отступились от нее. Какое-то оцепенение охватило команду: все сидели по
местам и ничего не делали.
интересовало происходящее. Это был человек, настолько преданный своей
профессии, что, кроме нее, уже ничто не могло его заинтересовать. На судне
очень удивились, когда радист вдруг пожелал отправиться со всеми по ягоды. А
ему были нужны не ягоды, а возможность подумать в тишине над проблемой,
занимавшей его уже несколько недель: как отремонтировать испорченный
локатор? Они сейчас не терял время даром: расстелив схему локатора на
коленях, что-то отмечал карандашом и беспрерывно дул на озябшие пыльцы. Это
был парнишка в форме курсанта мореходного училища -- щуплый, с белыми
редкими усиками, с косичками давно не стриженных волос на затылке...
ни развертки... Хорошо еще, что в эту бухту вскочили...
мало где есть, списаны давно...
заволновался артельщик, пожилой, сухонький, в ватнике с воротником из
невыделанной тюленьей шкуры. -- Разве можно на этом судне в такую погоду
ходить?
Может, тебе лайнер на промысел дадут...
сбегутся...
надевает, новое... Ну, думаю, крышка! А тут как раз руль заклинило...
перепугался, что до сих пор "хомут" не снимает!
вокруг дачи...
городской квартиры. Ключи остыли на холоде, прямо жгли бедро. Помощник
переложил их в карман ватника.
вперед.
побитый во льдах корпус со следами облупившейся краски, рубка с выдавленным
стеклом, длинная мачта, рывками отмечавшая удары волн, и помощник вдруг до
физической боли ощутил, как свистит там в оттяжках ветер, как перекатываются
бочки в трюме, как скрипит рассохшееся дерево...
только что небо и вода были тусклые, без света, как вдруг что-то зажглось на
востоке, ниже линии горизонта, а потом оттуда вырвался сноп солнечных искр
-- словно кто-то выстрелил из глубины моря трассирующими пулями. Свет
стремительно расходился в длину и вверх, и, проследив за этим несущимся по
небу светом, моряки увидели берег, который, кажется, только сейчас предстал
перед глазами. Это был эффект кратковременной зимы, когда она внезапно
грянет на исходе осенних дней, но не исказит их красоты, а лишь добавит
живости: лес стал еще просторней и просматривались насквозь ряды
неосыпавшихся лиственниц, словно подернутые желтым инеем, а обугленные огнем
мертвые деревья, которые стояли у самого края, были все в снегу и неожиданно
воскресли для взгляда в образе неизвестных этому месту берез, и было видно