азарт, И свежая погода.
Ребята пели, раскачиваясь на стульях:
зная, как полагается держаться в таких случаях. Он был и сконфужен и польщен.
Баграш дирижировал половником.
причал, И там мы скажем: "Здрасте"... В двенадцать часов все разошлись.
искали тему для спора. Сегодня эта тема легко нашлась.
библиотеки Карасиком книгу. Вдруг к нему постучалась Настя.
нее. Он видел, что Насте хочется о чем-то потолковать с ним.
закатили.
что, о Кандидове хочешь мне сказать?
Странное какое-то впечатление. Видно, что очень наш, но какой-то
необыкновенный; я, по крайней мере, таких еще не видала. Я сама не знаю...
всех такие мысли!
по-моему. Присмотрись. Вольница немножко, так? Ну, да мы его приберем к рукам,
а так, что ж, очень славный малый. Карась мне его биографию рассказывал, -
прямо героика. И нос на месте, не то что у других, - добавил он усмехнувшись и
потрогал свой расплющенный нос. - Иди-ка спать, Настюшка, пора.
была готова треснуть по углам. Пристанской голос Антона, его плечи, размах его
рук, высота его роста едва вмещались в ней. Полураздетый, Антон стоял у
зеркала. Он поглаживал выпуклую свою грудь, мял бицепсы:
спине? Не чирий?
далекую мечтательную мелодию. Антон лег.
постель. Постель затрещала, Оба закурили, хотя по уставу коммуны запрещалось
курить перед сном в комнате. В темноте попыхивали папироски да слабенько
светилась контрольная лампочка приемника, И друзья говорили вполголоса, как
говорят ночью друзья.
А играют как? Терпимо?.-, Ничего, со мной не проиграют... - Антон сел на
кровати. - Женька, а помнишь, как с Тоськой тогда?.. Вот дураки были!
больше они вспоминали, тем пуще их разбирал смех. Они катались по кроватям и,
чтобы не будить соседей, утыкались головой в подушки. Они успокоились наконец,
нахохотавшись до изнеможения.
башенных часов.
блеском зажегся глобус. Антон засыпал. Опять прошла перед ним ослепительная
витрина путешествий. Пальмы, чайки, корабли. Ветром Атлантики, Европы дуло из
жерла репродуктора. Бронзовые облака поднимались над башней Эйфеля. По ней
взапуски бежали Огненные электрические буквы: Кандидов... Kandidoff...
выключил приемник. Но порхающий хрип и легкий свист продолжались. Это уже
всхрапывал Антон. Карасик сел на кровати и, нагнувшись, старался рассмотреть в
белесом лунном сумраке лицо Кандидова. Вдруг Антон зашевелился, замотал
головой на подушке. Карасик услышал его бормотание.
задерживай...
кают-компанию, продолжала переставлять стулья, сметать крошки со стола. Затем
она принесла рваные штаны Фомы.
изуродовать штаны! Да приличный бы человек в такие штаны ни ногой.
которых Фома тренировался в хоккей. - Хорошо бы натянуть на что-нибудь штаны.
его, зажала подставку между колен и натянула на пегий шар рваные штаны. Она
подсела поближе к приемнику и, чтобы не будить коммунаров, выключила
громкоговоритель, вставила вилку штепселя и надела на голову скобу с
наушниками.
завтра погода... Ну конечно, мне же везет. Стоит только начать слушать, как
там говорят: "На этом мы заканчиваем нашу передачу". Что такое? Ага! "Будем
вести опытную передачу изображений". Что такое? "Смотрите портрет Льва
Толстого". В ушах ее раздался ровный, гудящий треск пробной телепередачи.
наушники.
собой по улицам, выводил на только ему одному известные пункты, откуда
открывались, по его мнению, особо замечательные виды на Кремль, на город, на
небо столицы. Доставал Антону билеты на лекции. Антон терпеливо слушал лекции:
"Новое в химии", "Психоанализ и мораль"... Потом Карасик предложил Кандидову
пойти вместе с ним на большой литературный вечер в Политехническом музее.
Маяковский поразил его с первого мгновения. Великий поэт вышел на эстраду,
двинул стол, разметал стулья. Он не обращал внимания ни на аплодисменты, ни на
шиканье. Он легко и уверенно распоряжался на эстраде. Все на нем было
добротно. Антон сидел близко и видел крепкие ботинки на больших ногах. Фигурой
поэт мог бы посоперничать с Кандидовым. Когда же, обведя зал глубокими своими
глазами и медленно разжав большие, сильные губы, поэт потряс зал
артиллерийской мощью своего голоса, Антон замер на месте.
негодовал. Оппоненты пытались что-то вопить с места. Поэт глушил их своим
голосом. Он прочно стоял на дощатой эстраде, мощный, красивый, легкий в
движениях. Колкости летели в него со всех сторон. Он мгновенно парировал самый
неожиданный выпад и топил оппонента в грохоте оваций, в хохоте и в восторгах
всей аудитории. "Вот так надо стоять в воротах", - думал Антон, не сводя уже
влюбленных глаз с Маяковского.