дверью было тихо. Если бы Володя мог видеть сквозь дверь, он бы увидел, что
мать, растерянно поглядев на Алевтину Марковну, уже протянула было руку к
ключу... Но та замотала головой и, сжав пухлый кулак свой с дешевым
перстнем на среднем пальце, показала Евдокии Тимофеевне, что надо хоть раз
настоять на своем. Потом она поманила Евдокию Тимофеевну за собой и увела
ее к себе в комнату.
сама все прислушивалась...
пользу пойдет, уверяю вас, голубушка.
особенного в том, что Володя сел за ее швейную машину, не было: он
частенько сам кроил и сшивал паруса для своих кораблей, сам себе ставил
заплаты на брюки, порванные во время игры в футбол. И все же она
прислушивалась с тревогой.
Марковна. - Занялся своим делом; и очень хорошо, что смирился.
другому не влезет.
опять начинала стучать, взывая. Потом раздался стук в дверь изнутри.
- с такой обидой и с такой надеждой звучал голос Володи из-за двери.
Тимофеевна услышала, что в комнате, как будто тут же за дверью, загудела
проезжавшая машина, донеслись голоса с улицы. Она поняла, что Володя открыл
окно. Обернувшись и видя, что Алевтины Марковны рядом нет, Евдокия
Тимофеевна быстро нагнулась и припала глазом к замочной скважине двери. Она
разглядела что-то белое, колеблющееся на голубом фоне неба в раскрытом
окне. Дрожащей рукой она поспешила вставить ключ в замок, резко повернула
его, отомкнула дверь, дернула на себя, вбежала в залу и увидела сына. Он
уже стоял на подоконнике и привязывал к оконной раме скрученную жгутом
длинную полосу белой материи. На мгновение в одном месте белый жгут
развернулся, и Евдокия Тимофеевна увидела знакомую красную метку "Е. Д. ".
сшитые в длину.
Он уже наклонился над провалом улицы, одной рукой взялся за белую узкую
ленту, спущенную за окно, другой схватился за край подоконника. Он
согнулся, немного подавшись вперед, и... почувствовал, как его крепко
обхватили сзади и стащили с окна.
мать, повернув к себе лицом незадачливого беглеца, но не выпуская его из
рук. - Да ты сам-то соображаешь? - Она зажмурилась, затрясла головой и вне
себя от гнева и испуга размахнулась, чтобы дать Володе хорошего шлепка, но
тут же снова уцепилась рукой за длинную белую полосу, привязанную к поясу
сына.
скрученного из кусков разрезанной простыни.
Нет, ты только мне скажи: так бы и выпрыгнул?
убился?
если б у меня оборвалось. Ну, и снизился бы. Чего тут страшного! Невысоко
совсем, всего второй этаж! Я бы и с третьего...
грубости.
хочешь!" Как тут уйдешь?
я от слова отступаю. Пускай!.. Раз тебе меня не жалко...
дома". Ну, как всегда говоришь. Сама знаешь...
рассмеялась мать и вытерла сперва один глаз, потом другой.
Она отбивалась, но он был очень цепкий. Ей пришлось сделать Володе двумя
большими пальцами "под бочки", и только тогда он отскочил, визжа от
щекотки, посмеиваясь и растирая ладонью бок.
растрепавшиеся волосы. - Всю голову ты мне раскосматил. Иди отсюда! Чтоб я
тебя до девяти часов не видела!.. Ладно, сама приберу...
Николаем Семеновичем, инструктором, поднялись на вершину Митридата.
чувством восторга, рожденным ощущением высоты и того сладостного,
безграничного приволья, которое простиралось перед ним. Город внизу, под
ногами, казался в этот час несказанно прекрасным. Он весь был виден отсюда.
Скаты черепичных крыш, грани домов и строений, обращенные к западу,
бронзовели, тронутые, как волшебной палочкой, пологими лучами заходящего
солнца. Там и здесь, медленно пламенея, отражали закат стеклянные купола
над лестничными пролетами больших домов. Расстояние и высота скрадывали
изъяны, стирали неровности, подновляли, скрывали неприглядные мелочи,
создавая прекрасные обобщения - все выглядело чистым, прямым, отмытым,
свежим. Терраса за террасой убегала вниз, к подножию Митридата, большая
лестница, в двести четырнадцать ступеней, как сосчитал Володя, неоднократно
взбираясь сюда. На вершине, царившей над всем городом и заливом,
прогуливался легкий ветерок, принимавшийся иногда посвистывать в мачтах
метеостанции. Серые колонны часовни на могиле Стемпковского - знаменитого
археолога, бывшего когда-то керченским градоначальником, - розовели от
заката, и на них хорошо были видны всевозможные записи, сделанные
керченскими школьниками, среди которых укоренилось поверье, что перед
экзаменами и после них необходимо побывать на вершине Митридата. Поэтому
стены часовни и ее колонны были испещрены надписями:
в задаче - так и не выяснил. Поживем - увидим!"
туры, и похожие на исполинский орган кауперы металлургического завода имени
Войкова. Рядом с ним пестрел поселок, который керчане звали Колонкой.
Хорошо были видны сверху зазубренные очертания Старой крепости и
Генуэзского мола. Розовые плесы простирались по поверхности моря за
маячком-моргуном на волнорезе. Прямо внизу, выступая в море, тянулся
Широкий мол. К нему спешил катерок, оставляя хорошо видные сверху
расходящиеся следы на поверхности моря.
все-таки, стоя сейчас на самой вершине древней горы, держа в руке легкую
новенькую модель, вздрагивающую от ветра, словно порывающуюся в воздух,
Володя опять испытал знакомое чувство восхищения и свободы, которое всегда
словно поджидало его тут, на горе Митридат. Отсюда хотелось вступить в
прозрачное бездонное пространство и поплыть, как во сне, над городом, над
морем, перенестись туда, на далекий, полускрытый золотой стеной закатного
света берег Тамани, за которым где-то уже близко вздымалось многоглавие
Кавказа.
отпустить его. Сейчас он только еще примерялся. Модель уже была испытана,
опробована. Сам Василий Платонович - учитель физики - проверял расчеты
Володи; инструктор Николай Семенович руководил постройкой. Верный Женя
Бычков терпеливо помогал своему другу. И сейчас он заботливо оглядывал
модель.
придерживал аэроплан за хвост, пока Володя накручивал резинку.
над головой, левой зажимая винт, а правой готовясь дать посылающий толчок.