привезти на огневую позицию еще боевой комплект.
Теперь все это было сделано. Оставалось ждать.
- Ну, капитан,- сказал Енакиев, протягивая Ахунбаеву руку в замшевой
перчатке,- разрешите откланяться.
- Где вы будете находиться?
- На своем наблюдательном пункте. А вы?
- С ротой резерва.
Они крепко пожали друг другу руки. И, как всегда, перед тем как
расстаться, сверили часы. У капитана Ахунбаева было шесть часов двенадцать
минут. У капитана Енакиева - шесть часов девять минут.
- Отстаете,- сказал капитан Ахунбаев.
- Торопитесь,- сказал капитан Енакиев с ударением.
Они немножко поспорили о том, у кого вернее часы. Но это было только
так, скорее - по старой привычке. Ахунбаев знал, что у Енакиева часы идут
абсолютно верно.
- Уговорил,- сказал Ахунбаев, весело блестя своими черными, как жучки,
жесткими глазами, и перевел свои часы на три минуты назад.- Итак, надеюсь на
вас, как на каменную гору.
- Надейтесь.
- Огоньку не жалейте.
- Дадим. Ваш табачок - наш огонек,- сказал Енакиев рассеянно и не
совсем кстати солдатскую поговорку.
- Главное, не отставайте.
- Не отстану.
- Стало быть, до свидания на немецкой оборонительной линии.
- Или раньше.
- Ну, счастливо,- решительно и уже по-командирски сказал Ахунбаев.-
Действуйте.
- Слушаюсь.
Они еще раз пожали друг другу руки и разошлись.
Первым из окопа выбрался капитан Енакиев и, приказав своему телефонисту
открепляться и тянуть провод на командирский наблюдательный пункт, сам
отправился посмотреть, что делается на батарее.
Дул неприятный предрассветный ветер, и кое-где под сапогами уже
потрескивал лед. Все вокруг было тихо, и лишь изредка на западе то там, то
здесь трепетал качающийся свет немецких осветительных ракет, уже совсем
бледных на фоне отчетливо побелевшего неба.
Когда капитан Енакиев, за которым по пятам с автоматом на шее следовал
Соболев, добрался до батареи, туман на востоке уже немного порозовел и ветер
стал еще неприятней.
Огневая позиция батареи была разбита на площади громадного яблоневого
сада за очень длинной и скучной стеной, сложенной из бурого плитняка. В
нескольких местах стена была обвалена снарядами. Через одну из этих брешей
капитан Енакиев прошел в сад.
Пушки, глубоко вкопанные в землю между старыми, симметрично
рассаженными яблонями, далеко отстояли друг от друга и были затянуты
маскировочными сетями. Их трудно было заметить даже вблизи. Ко вдалеке
сквозь голые ветви яблонь за садом виднелась длинная черепичная крыша
бурого, скучного фольварка с вырванными рамами окон, и под этой крышей
утомленным утренним огоньком светился еще не погашенный фонарик - ночная
точка отметки. Она показывала, что батарея здесь.
Часовой с поднятым автоматом и смутным лицом, на котором еще лежала
ночная тень, преградил капитану Енакиеву дорогу, но, узнав своего командира
батареи, отступил в сторону и застыл.
Капитан подошел к первому орудию.
Номера в полной боевой готовности, в шлемах и при оружии, спали прямо
на земле, каждый на своем месте, положив под голову кто стреляную гильзу,
кто ящик из-под снарядов, кто котелок, кто просто руку.
Среди спящих капитан Енакиев заметил маленькую фигурку Вани. Мальчик
спал на лафете, поджав ноги и положив под голову в шлеме кулак, в котором
был крепко зажат дистанционный ключ. Его губы немного посинели от утреннего
холода, но какая-то добрая душа набросила на него просаленный ватник, и
мальчик во сне улыбался таинственной, блуждающей улыбкой.
При виде этой улыбки капитан Енакиев и сам было улыбнулся. Но, заметив
подходившего с рапортом сержанта Матвеева, согнал с лица улыбку и строго
нахмурился.
- Ну как мальчик? - спросил он, выслушав рапорт и поздоровавшись с
командиром орудия, который в этот день дежурил на батарее.
- Мальчик ничего, товарищ капитан,- доложил сержант, почтительно и
вместе с тем несколько щеголевато прикасаясь пальцами к своим новеньким
черным "севастопольским" усикам и новеньким черным полубачкам.
- Работает?
- Так точно.
- Какие обязанности выполняет при орудии?
- До сего дня он у меня стреляные гильзы укладывал. А сегодня - или,
сказать точнее, вчера вечером - я его помощником шестого номера поставил.
- Ну и как? Справился?
- Ничего. Толково снимает колпачки. Без задержки. Прикажете поднять
орудийный расчет?
- Не надо. Пусть отдыхают. Нынче будет много работы. Патроны привезли?
- Так точно.
- Хорошо. Тут в некоторых местах нарушен забор. Вы не пробовали - через
эти проломы, в случае чего, можно выкатить пушки?
- Так точно. Пробовал. Выкатываются.
- Хорошо. Учтите это. Связь с наблюдательными пунктами исправно
работает?
- Исправно.
- Кто дежурит на правом боковом?
- Не могу знать.
- Узнайте и доложите. И пусть мне сюда подадут машину.
- Слушаюсь.
Кроме сержанта Матвеева и телефониста, в первом орудии не спал еще один
человек - наводчик Ковалев. Это был единственный человек в батарее, с
которым капитан Енакиев позволял себе быть накоротке.
- Ну, как дела, Василий Иванович? - сказал капитан Енакиев,
присаживаясь рядом с Ковалевым на край орудийной площадки.
- По-моему, неплохо, Дмитрий Петрович. Вот мы уж и в Восточной Пруссии.
- Да, в Германии,- рассеянно сказал капитан Енакиев, рассматривая этот
громадный скучный сад с выбеленными стволами и охапками соломы,
приготовленной для обвертывания деревьев на зиму.
Собственно говоря, у капитана Енакиева на батарее не было никакого
дела. Но всегда перед боем у него являлась потребность хотя бы несколько
минут побыть в своем хозяйстве и лично убедиться в полной готовности людей и
пушек к бою. Без этого он никогда не чувствовал себя совершенно спокойным.
Ему стоило только бросить беглый взгляд хотя бы на одно орудие, чтобы с
точностью определить, в каком состоянии находится вся его батарея. И сейчас
он уже определил это состояние - оно было отличным. Он видел это по всему: и
по тому, как спокойно спали его одетые и вооруженные люди, каждый на своем
месте и по тому, как были отрыты ровики, приготовлены для стрельбы патроны
и по тому, как была аккуратно натянута над орудием маскировочная сеть и
даже по тому, как ясно горел под крышей фольварка фонарик для ночной
наводки. Впрочем, фонарик он тут же приказал потушить, так как уже рассвело
и холодный свет зари низко стлался по сквозному, оголенному саду, очень
бледно и как-то болезненно-жидко золотя землю, покрытую подмерзшими листьями
и падалицей.
Чувствовалось, что едва взошедшее солнце показалось в тумане на одну
только минуту и сейчас уже на весь день войдет в сплошные тучи.
Капитан Енакиев посмотрел на часы. Было уже время пробираться на
наблюдательный пункт. Но на этот раз ему почему-то было жалко расставаться
со своим хозяйством. Хотелось еще хоть минут пять посидеть у пушки рядом с
Ковалевым, которого он любил и уважал. Он как бы предчувствовал, что нынче
понадобятся все его физические и душевные силы, и он набирался их, пользуясь
последними минутами.
- Товарищ капитан, разрешите доложить: на правом наблюдательном -
старший сержант Алейников,- сказал подошедший Матвеев.- Машина приехала.
- Хорошо. Пускай стоит. Идите.
22
Капитан Енакиев вынул из кожаного портсигара две папиросы и дал одну
Ковалеву. Они закурили.
- Так что же? Стало быть, мальчик - ничего? - сказал капитан Енакиев.
- Хороший мальчик,- сказал Ковалев серьезно, с убеждением,- стоящий.
- Вы думаете, стоящий? - быстро сказал Енакиев и, прищурившись,
посмотрел на Ковалева.
- По-моему, стоящий.
- Толк из него выйдет?
- Обязательно.
- Вот и мне тоже так показалось.
- Я с ним давеча немножко возле панорамы позанимался. Представьте себе
- все понимает. Даже удивительно. Прирожденный наводчик.
Капитан Енакиев рассмеялся:
- А разведчики говорят, что он прирожденный разведчик. Поди разберись.
Одним словом, какой-то он у нас вообще прирожденный. Верно?
- Прирожденный артиллерист.
- Просто прирожденный вояка.
- Не худо.
- А вы знаете, Василий Иванович,- вдруг сказал капитан Енакиев, пытливо
Березин Федор
Перумов Ник
Акунин Борис
Роллинс Джеймс
Витковский Евгений
Майер Стефани