девяносто километров - на десять километров больше разрешенной... ревет
мотор, издавая такой звук, будто металлической спицей касаются лопастей
вентилятора, шуршат покрышки, будто отдирают липкий пластырь... погруженный
в шум, я ничего не слышу - или, наоборот, замкнут в безмолвии... и вижу одну
лишь бетонную дорогу, уходящую прямо в небо... нет, это не дорога, это
полотно текущего времени... и я не вижу, а лишь ощущаю время...
верится - и ладно, и не нужно верить... не поддается объяснению даже сам тот
факт, что вот именно сейчас я мчусь здесь... время, когда я обещал вернуться
в агентство и встретиться с шефом, давно прошло... не позвонил я и
заявительнице... а есть ли у меня какая-нибудь цель, у человека, которому
здесь и делать-то нечего?.. время в чистом виде... бессмысленная трата
времени... какое расточительство... до упора нажимаю на акселератор...
стрелка спидометра ползет вверх и показывает девяносто шесть километров...
ветер рвет из рук руль... напряжение сжимает меня почти в точку... ощущение,
что однажды, в день, не отмеченный в календаре, в пункте, не нанесенном на
карту, я неожиданно проснулся... если хочешь обязательно назвать это
ощущение побегом, пожалуйста, называй... когда пираты, став пиратами,
поднимают паруса, чтобы отправиться в неизведанные моря, или когда
разбойники, став разбойниками, прячутся в безлюдных пустынях, в лесах, на
дне городов, то хоть однажды и они, несомненно, сжимаются в такую же
точку... я - никто; пожалуйста, можно и не соглашаться со мной... человеку,
который, захлебнувшись, утонет, погибший в пустыне от жажды представляется
глупцом, не достойным пролитых слез...
преграждает следующее сразу же за ним продолжение сна. Пункт взимания платы.
Продолжение бесконечного сна после короткого искусственного пробуждения.
Резко разворачиваюсь и еду обратно в город. Но, не знаю почему, прежнее
состояние уже не возвращается. Может быть, потому, что меня обогнала красная
спортивная машина, оставив за собой приглушенное завывание. Или, скорее,
потому, что мысль - не остается ничего иного, как возвратиться, - выпустила
воздух из упругого резинового мяча, который так хорошо подпрыгивал. А может
быть, просто из-за того, что солнце припекает затылок. Теперь уже не дорога,
а небо подавляет своей бесконечностью. Кое-где на нем появились облака, и
все же голубизна расстилается, как накрахмаленное полотно. Возможно, это
закон перспективы? - но вот в небе собрались тучи, и оно немного помрачнело.
И под этим потемневшим небом лежит улица. Покинутая мной полчаса назад
улица. Она распростерла покрытые струпьями огромные руки и ждет моего
возвращения. Пират, посадивший корабль на мель, раскаявшийся пират...
неужели это просто мираж?.. нет, такого не может быть... не существует
никаких доказательств, что улица, которую я покинул, и улица, на которую я
возвратился, абсолютно одинаковые... может быть, сдвиг крошечный, в один
микрон, и потому, что сдвиг этот слишком мал, его невозможно осознать... и
есть этот один микрон или его нет - огромная разница... если даже раз в
неделю покидать улицу и отправляться в путешествие по платной скоростной
автостраде, в месяц соберется четыре микрона... в год - сорок восемь
микрон... и если прожить еще тридцать лет - тысяча четыреста сорок микрон...
почти полтора миллиметра... процесс более стремительный, чем разрушение
Фудзи, - в общем, цифры, о которых можно и стоит говорить.
голубизну. Опять заныл зуб... почему я должен все время оправдываться?.. для
того, чтобы убедить жену в своей правоте?.. для того, чтобы уверить
заявительницу, что я не имею никакого отношения к смерти ее брата?.. или,
может быть, для того, чтобы доказать шефу, что у меня и в мыслях не было
влезать в эту историю глубже, чем необходимо?.. ну что ж, это дело...
"хороший охотник никогда не гонится слишком долго за добычей. Он ставит себя
на ее место, ищет путь к спасению, охотится сам за собой и в конце концов
настигает себя" (из "Воспоминаний об одном уголовном деле")... несомненно,
очень убедительно, но правильно ли это?.. а вдруг действительно я в глубине
души хотел соперничать с ним?.. соперничать с ним?.. да я просто обязан
оправдываться перед ним, ушедшим и не вернувшимся назад, за свою
нерешительность: и не убегаю, и не возвращаюсь.
того состояния, в котором я пребывал раньше, когда, потрясенный смертью его
шурина, я забыл о самом важном - о нем. Возможно, где-то я уже видел его.
Здесь и там попадающиеся на улицах разверстые черные ямы... тени его, не
существующего... и если представить себе, сколькими ямами уже изрыта
улица... если они - его тени, то он не один - он существует в бесчисленных
обличьях... он во мне, он в женщине, он в самом себе. В моем душевном
состоянии начинают происходить какие-то огромные изменения...
минуту, когда я вылезу из машины, солнце зайдет, будто его счистили щеткой.
Но в согретой им будке еще тепло и, может быть, оттого, что ею редко
пользуются, ужасно пахнет плесенью.
x x x
больше нет.
какое-то время прошло, или, может быть, благодаря все тому же пиву?
товарищи. Эти люди ведут себя просто как родные... траурное платье пришлось
взять напрокат...
очень идет черное.
длинная каменная лестница... по обеим сторонам заросли бамбука... резко
очерченная линия затылка женщины, спускающейся впереди...
братом?
нем почти ничего не знала.
вечером. Я чувствую себя виноватым.
кончается лестница, древний, запущенный маленький храм, и только его
черепичная крыша выглядит торжественно и нарядно. Город совершенно
изменился, и прихожан, наверно, стало меньше, единственный источник дохода -
похороны. Столбы обветшавших, изъеденных термитами ворот пришлось даже
привязать толстой веревкой к подпоркам. Хотя, казалось бы, с ростом
населения должно расти и число похорон. Значит, храм пришел в запустение
либо потому, что настоятель безалаберно ведет финансовые дела, либо это
просто хитрая политика, чтобы избежать высоких налогов, - ничего другого не
придумаешь.
сторонам дороги, от конторки привратника, зябко греющего руки над переносной
жаровней, и до самого шатра, на равном расстоянии, точно телеграфные столбы,
рядами стоят подростки, почти дети, и один за другим, как только мы
приближаемся, точно заведенные, кланяются. Ноги их слегка расставлены,
ладони прижаты к ляжкам, и эта стереотипность позы чуть жутковата и,
пожалуй, немного комична. В мое агентство тоже приходят люди, которые любят
церемонно раскланиваться, но, конечно, не в такой подчеркнуто старинной
манере.
смерти, нагоняет тоску. Священник в одиночестве тихим голосом читает
молитву. Четыре венка, на каждом из них огромными иероглифами выведено:
"Синдикат услуг Ямато" - в общем, похороны недорогие, по второму разряду.
церемонии. Бросается в глаза множество свободных дзабутонов, особенно
справа, где на почетном месте лишь один полноватый мужчина средних лет - с
первого взгляда ясно, что он занимает руководящее положение, - сидит с
закрытыми глазами перед электрической печкой и как будто дремлет. Слева в
напряженных позах преклонили колени пять-шесть человек.
раздвоенным подбородком. Следом - плотный человек в темных очках, голова у
него растет прямо из туловища. Он идет медленно, неуверенно. И не потому,
что ноги затекли, - он, видимо, просто пьян. Я помню эти темные очки. Да, он
действительно похож на одного из тех троих, что прошлой ночью сидели вокруг
костра на берегу реки. Кривые ноги, длинные волосы, слегка вьющиеся на
висках. Липкий пластырь и мазь на разбитом лице - это, конечно, следы той
драки.
наши глубокие соболезнования. Заместитель босса и начальники групп из-за
неотложных дел вынуждены были уйти несколько раньше. Они просили передать
вам наилучшие пожелания. - И, бросив взгляд на дремлющего мужчину на
почетном месте, а потом быстро осмотрев меня с ног до головы, добавляет: -
Управляющий взял на себя все заботы, так что можете не беспокоиться.
чтобы он встретился со старшим группы брата...
стряслось, как предсказывал...
Корнев Павел
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Муркок Майкл