его наотмашь и всторчь тяжелым своим крылом. Барыня, владелица арзамас-
ца, закричала и повалилась на пол, подражая в этом Сифунли, убитому на-
повал. Свинулин стал после того чахнуть и умер в одногодье.
похоронах даже потирал руки и прищелкивал языком. Поминки по отце справ-
лял он Сифунлихами. Но не в Свинулине и не в Сифунлихах тут дело.
востока к владеньям Свинулина, именно - к огромному Свинулинскому лугу,
назывался луг - Зинкин луг. Граница между владеньями шла по Мочиловке
реке. После шестьдесят первого года весь тот луг отошел к селу Архангел,
ибо было такое стремление - наделять мужиков из помещичьих земель. Про-
данные же Титкину получили и Титкинские земли: кувырки да бугры да овра-
ги, перелесицы да жидкие, нежилые места. От Зинкина же луга не получили
Титкинские ни вершка, хоть и лежал луг всего в полуторых верстах от их
села, прямо под окнами. Выходила явная несправедливость, потуже затянул-
ся Свинулинский узелок.
мужики к бывшим Свинулинским людей с ходатайством: не отдадут ли миром
хотя бы третинку заветного луга, хотя бы и не даром. На Свинулинских да-
же смехота напала:
Не видать вам Зинкина луга!
ми. Не наша воля, а злая барская, что выкинули нас на комариные пустоша.
Уступите хоть пустяковинку. От нас всего полторы версты, а от вас пят-
надцать цельных! У вас земельных статей уйма, а мы на Титкинских ровно
на пятаке живем.
жим. И слез не лейте. Ваша слеза тонкая, нашего крепкого слова не подмо-
ет. Мы и сами, эвона, лесами-то что бородой обросли. Ишь лезут! - и мах-
нули рукой на леса. - Там, на лугу, и теперь-то всего триста пятьдесят
десятин, укос самый незначительный. А лет через двадцать и совсем будет
кажному едоку по три раза косой махнуть.
дело. Мы вас ворами будем звать. Воры вы и есть!
закрепились прозванья сел в больших царских книгах, привыкли и смирились
мужики, стали: одни - Гусаки, другие - Воры. На прозванья смирились, но
не в луговой тяжбе. Возник спор, и спор родил злобу, а из злобы и увечья
и смертные случаи вытекали, потому что и до кос неоднократно доходило
дело.
все четыре стороны вид: небо. Обтекала его Мочиловка, непересыхающая,
родниковая, питающаяся из дальних, за Ворами, болот. Место поемное, а
над ним солнце ходит знойкое и неистовое. Отсюда в покосы бывает на Зин-
кином лугу дикая от цветов пестрота, слабому глазу глядеть нестерпимо.
Мутит голову парное цветочное дыханье, слабого может даже и убить. А на
том берегу, на высоком Мочиловском бугру, сидели Гусаки и зарились на
уворованную землю.
зеленом сукне слезные Гусаковские прошенья. Воры же, едва про Гусаковс-
кие бумаги проведали, тотчас наняли прохожего сутягу, и тот им настряпал
целую кучу таких же. Их и послали в противовес. Врут-де Гусаки, нет в
Зинкином лугу пятисот пятидесяти, а всего триста пятьдесят. А это черная
зависть их 350 до 550 возвела. Даже приложена была просьба, чтоб наказа-
ли господа судьи непокорных Гусаков за злость и ябеду и за беспричинное
тормошенье высших властей.
прошло. Деды, которые дело затеяли, уж и померли, и травка на их могил-
ках извелась вся. А писали Гусаки и Воры каждый год по бумаге. Не было
выхода из тяжбы, как из горящего дома. Стало от бумаг припухать зеленое
сукно... Кстати подошло: в те времена, когда третий Александр государил,
выискался человек незанятый. Он бумаги вынул, дело обмозговал и рассудил
так: послать на Зинкин луг двух землемеров из губернии, чтоб обмерили и
дознались, которая сторона врет.
луга, стали записывать. Записав, принялись клинья рулеткой обмеривать и
колышки забивать. Маленькие Гусаковские ребятишки, четверо, в Мочиловке
купались. Один, самый голопузый, заглянул в трубу - понравилось, потому
что все вверх ногами стоит. Насмотревшись, спросил у землемера, который
ему в трубу дал глядеть:
книжку.
рассказать матерям, какая у дяденек длинная железная веревка, - они ею
луг меряют, и еще труба, в которой все наоборот стоит. Матери сказали
отцам-Гусакам, а Гусаки тут же порешили не допускать обмера.
оземь. Звали его Шафраном за медовый цвет плеши. - Земля не ситец, ее
мерять нечего. Они, может, тыщу намеряют, а на нас штраф за враку нало-
жат. А намерят меньше, так и совсем ничего нам не останется, кроме как
речка - утопиться нам в ней с горя. Не дадим!..
них Гусаки с косьем да с вилами. Землемерские ноги длинные, как циркуля;
ими только и спаслись землемеры от смерти, но приборы свои оставили, по-
тому что дороже всякого прибора собственная голова.
рочное для того время. Новую бумагу захлестнуло зеленое сукно, и опять
все затихло до поры. Но долго еще служила немалой забавой мальчику Акиму
Грохотову трубка от землемерского прибора. Всем желающим увидеть баб и
девок в опрокинутом состоянии, давал он смотреть в трубку, а плату Аким
принимал всяко: бабками, яблоками, гвоздями и почему-то галчиными яйца-
ми, которые копил для неизвестных целей. Под конец бабы и девки, завидев
проклятую трубку, стали придерживать подолы во избежание страма, но при-
ток мзды от этого не уменьшался...
Трубка пришла по наследству от Акима к Петьке. Петька же зародился неу-
дачливым игроком, - променял трубку, уже облупившуюся до неузнаваемости,
соседнему Пиньке на четыре гнезда бабок. Пинька был туп как свая в воде.
Он стеклышки из трубки повыковырял гвоздем, трубку же насадил на палку.
Палку эту отобрал у него отец его Василий, прозванный Щерба, и употреб-
лял ее, когда отправлялся ходатаем по мирским делам.
а дед Шафран помер, сказав в свой последний час: "стерегите землю, ре-
бятки!" - не двинулся ни на вершок спор о Зинкином луге. Все по-прежнему
закашивали Гусаки Воровские покосы и напускали на них скотину. Воры ло-
вили скотину, приводили во дворы, требовали выкупа за потравы. Один раз
тридцать голов изловили Воры и постановили взять по рублю с головы.
участие, - а Воровские бабы драчливы, как куры. Пришлось Ворам отпустить
скотину запусто, так что напрасно окривел в драке Евграф Подпрятов, бо-
гомол и грамотей, - напрасно потерял ребро вороватый мужик Лука Бегунов.
ний раз спосылать ходоков к Ворам, не продадут ли хоть четвертинку прок-
лятого луга. Выбран был за главного Василий Щерба, - у него и голос и
рост длинны и остры как шилья, хоть хомуты Васильем шей. Дали в придачу
Василью пятерых мужиков: двух братьев Тимофеевых - за покойность и нев-
редность в рассуждениях, да еще Ивана Иваныча, хромого мужа косой жены,
первого горлана на весь уезд, чем и гордился, да еще для подкрепления на
случай обиды Петю Грохотова, племянника Щербы, и Никиту шорника, челове-
ка русого и медвежьей силы.
невозможного размаха, только Гарасим - черный, а Никита - белый. В ос-
тальном же как будто передразнить хотел один другого своим обличьем. Ед-
ва завидели Воры враждебное посольство, обиделись:
надумали удивить... Шантрапа ваш Никита, во что!
вой весны собрались. Поп Иван Магнитов вышел на озимое вымокающее поле в
сопровожденьи мужиков и уже разложил на походном налое священно-обиход-
ные предметы, приставив к изгороди богородицу и животворящий крест, как
вдруг заметил: по бездорожному полю люди идут гуськом.
Буджолд Лоис
Акунин Борис
Посняков Андрей
Березин Федор
Бажанов Олег
Лукьяненко Сергей