Чтение 29–й страницы книги ~Сыновья и любовники~

слово вымолвить, повела молодую гостью в переднюю спальню, которую
освободили для нее мистер и миссис Морел. Эта комната тоже оказалась
маленькая и нетопленая. Жены углекопов зажигают камин в спальне только
если кто-нибудь тяжело болен.

- Расстегнуть ремни у чемодана? - спросила Энни.

- О, большое вам спасибо!

Энни взяла на себя роль горничной, потом сошла вниз за горячей водой.

- По-моему, она немного устала, мама, - сказал Уильям. - Дорога
ужасная, и мы собирались в такой спешке.

- Ей что-нибудь нужно? - спросила миссис Морел.

- Нет-нет, она прекрасно справится.

Но в воздухе был разлит холодок. Мисс Уэстерн появилась спустя полчаса
в красновато-лиловом платье, чересчур роскошном для кухни углекопа.

- Говорил я тебе, что не надо переодеваться, - сказал ей Уильям.

- Ну-у, Мордастик! - А потом со своей сладковатой улыбочкой она
обернулась к миссис Морел. - Какой он ворчун, правда, миссис Морел?

- Разве? - сказала миссис Морел. - Это совсем нехорошо с его стороны.

- Право, нехорошо!

- Вам холодно, - сказала мать. - Может, подойдете к камину?

Морел вскочил с кресла.

- Сядьте-ка сюда! - сказал он. - Сядьте-ка сюда!

- Нет, папа, оставайся в своем кресле. Садись на диван, Лили, - сказал
Уильям.

- Нет, нет! - вскричал Морел. - Туточки всего теплей будет. Сядьте-ка
сюда, мисс Уэссон.

- Огромнейшее вам спасибо, - сказала девушка, садясь в кресло углекопа,
на самое почетное место. Она поежилась, чувствуя, как в нее проникает
кухонное тепло.

- Мордастик, милый, подай мне носовой платок, - сказала она, сложив
губки будто для поцелуя и тем особым тоном, как если б они были сейчас
одни, отчего все остальные почувствовали себя лишними. Молодая особа,
видно, не считала их за людей; так не стесняются при кошках или собаках.
Уильям поморщился.

В Стритеме мисс Уэстерн в таком семействе чувствовала бы себя знатной
дамой, которая снизошла до людей низкого звания. Ее теперешнее окружение
казалось ей черной костью, рабочее сословие - и все тут. Как к ним
приспособиться?

- Я схожу, - сказала Энни.

Мисс Уэстерн и бровью не повела, будто к ней обратилась прислуга. Но,
когда девушка вернулась с носовым платком, она очень мило сказала ей "О,
благодарю вас!".

Она сидела и рассказывала про обед в поезде - до чего он был жалкий,
говорила о Лондоне, о танцах. На самом же деле чувствовала себя не в своей
тарелке и болтала со страху. Морел все это время сидел и, попыхивая
трубкой, туго набитой грубым табаком, глядел на нее и слушал ее бойкие
лондонские речи. Миссис Морел, приодевшаяся, в лучшей своей блузе черного
шелка, спокойно, негромкими словами поддерживала разговор. Все трое детей
сидели вокруг и молча восхищенно слушали. В их глазах мисс Уэстерн была
истинная принцесса. Ради нее вынуто все самое лучшее - лучшие чашки,
лучшие ложки, лучшая скатерть, лучший кофейник. Они думали, ей это
покажется настоящей роскошью. Она же, непривычная к такому окружению, не
могла понять, что это за люди, не знала, как с ними держаться. Уильям
шутил, но и ему было немного неловко.

Около десяти он сказал невесте:

- Ты не устала?

- Пожалуй, - ответила она, сразу перейдя на совсем особый тон и склонив
голову набок.

- Я зажгу ей свечу, мама, - сказал он.

- Хорошо, - ответила мать.

Мисс Уэстерн встала, протянула руку хозяйке дома.

- Спокойной ночи, миссис Морел, - сказала она.

Пол подсел к кипятильнику, налил воды в глиняную бутыль из-под пива.
Энни закутала бутыль в старую шахтерскую рубашку из фланели и на прощанье
поцеловала мать. Ей предстояло делить комнату с гостьей - другого места в
доме не оказалось.

- Обожди минутку, - сказала миссис Морел дочери. И Энни села, держа в
обнимку бутыль с горячей водой. Ко всеобщему смущенью, мисс Уэстерн
каждому пожала руку и лишь после этого ушла, следуя за Уильямом. Через
пять минут он уже снова был внизу. Он как-то приуныл, а почему - и сам не
знал. Пока все, кроме него и матери, не пошли спать, он почти не
разговаривал. А теперь он встал на каминный коврик, привычно расставил
ноги и нерешительно произнес:

- Ну, мам?

- Ну, сын?

Мать села в кресло-качалку, ощущая непонятную обиду за него и унижение.

- Она тебе нравится?

- Да, - не вдруг ответила миссис Морел.

- Она пока стесняется, мам. Ей непривычно. Здесь ведь не так, как у ее
тетушки.

- Конечно, мой мальчик, и ей, должно быть, нелегко.

- Ну да. - Он вдруг нахмурился. - Хоть бы она так ужасно не важничала!

- Это только поначалу, мой мальчик. От неловкости. Это пройдет.

- Верно, мама, - с благодарностью согласился Уильям. Но чувствовалось,
он все еще озабочен. - Знаешь, мам, она ведь не такая, как ты. Она
несерьезная и думать не умеет.

- Она молода, мой мальчик.

- Да, и у ней не было хорошего примера. Ее мать умерла, когда она была
совсем ребенком. С тех пор она живет с теткой, которую терпеть не может. А
отец у нее гуляка. Никто ее не любил.

- Вот как! Что ж, тем больше ей нужна твоя любовь.

- А значит... придется ей многое прощать.

- Что ж такого ей надо прощать, мой мальчик?

- Не знаю я. Иногда она кажется пустой, но ведь надо помнить, некому
было развить то хорошее, что в ней заложено глубже. И потом она от меня
без ума.

- Это всякий видит.

- Но знаешь, мама... она... она не такая, как мы. Эти люди, среди
которых она живет... у них, по-моему, другие устои.

- Не надо судить слишком поспешно, - сказала миссис Морел.

Но ему, видно, было неспокойно.

Однако утром он распевал и весело носился по дому.

- Привет! - крикнул он, сидя на лестнице. - Ты встаешь?

- Да, - слабо донесся ее голосок.

- Веселого Рождества! - прокричал он ей.

Из спальни донесся ее милый, звенящий смех. Но и через полчаса она еще
не сошла вниз.

- Она тогда правда встала, когда сказала? - спросил Уильям сестру.

- Да, встала, - ответила Энни.

Он подождал немного, потом опять подошел к лестнице.

- Счастливого нового года, - сказал он.

- Спасибо, милый! - донесся издалека смеющийся голос.

- Поживей! - взмолился он.

Был уже почти час дня, а он все ждал ее. Морел, который всегда вставал
еще до шести, глянул на часы.

- Ну и чудеса! - воскликнул он.

Все, кроме Уильяма, позавтракали. Опять он подошел к лестнице.

- Может, тебе послать туда пасхальное яичко? - крикнул он довольно
сердито. Она в ответ лишь рассмеялась. Все ждали, что после столь долгих
приготовлений их взорам предстанет нечто волшебное. Наконец она появилась,
в блузке и юбке, и выглядела в этом наряде очень мило.

- Неужели ты и впрямь столько времени прихорашивалась? - спросил
Уильям.

- Мордастик, милый, такие вопросы не задают, правда, миссис Морел?

Поначалу она строила из себя важную даму. Когда она пошла с Уильямом в
церковь, он в сюртуке и шелковом цилиндре, она в сшитом в Лондоне костюме
и с мехом, Пол, Артур и Энни думали, что каждый в восхищенье станет
кланяться до земли. А Морел стоял на дороге в своем выходном костюме,
смотрел на эту щегольскую пару и чувствовал себя отцом принца и принцессы.

И, однако, не такая уж важная персона она была. Уже год она служила в
одной лондонской фирме то ли секретаршей, то ли конторщицей. Но у Морелов
она разыгрывала из себя королеву. Она сидела и позволяла Полу и Энни,
точно слугам, всячески ей угождать. С миссис Морел она обходилась довольно
бойко, а с Морелом покровительственно. Но через день-другой она сбавила
тон.

Уильям всегда приглашал Пола и Энни, когда шел прогуливаться со своей
невестой. Так было гораздо интересней. А Пол и вправду искренне восхищался
Цыганкой; мать даже с трудом прощала ему его постоянное стремленье
услужить девушке.

На второй день, когда Лили сказала: "Ох, Энни, ты не знаешь, куда я
подевала свою муфту?", Уильям заметил:

- Ты же знаешь, она в спальне. Зачем спрашивать Энни?

И, сердито поджав губы. Лили сама пошла в спальню. Но Уильяма
возмущало, что она превращает его сестру в служанку.

На третий вечер Уильям и Лили сидели вдвоем в гостиной у камина, не
зажигая света. Без четверти одиннадцать они услышали, что миссис Морел
разгребает кочергой уголь в плите. Уильям вышел в кухню, за ним его
любимая.

- Уже так поздно, ма? - спросил он. Мать сидела одна.

- Нет, не слишком поздно, мой мальчик, но обычно я поздней не
засиживаюсь.