С люди, чемоданы, ковры, в купе тесно и чудовищнаЯ духота. И вдруг вос-
точнаЯ женщина. Красивая. (Рассказ о прикосновении, Веня! Я тоже, как
видишь, не чужд...)
ленях, ее изящные руки с мягкими негремящими браслетами на запястьях.
(Казалось, неяркие браслеты тоже не подымают глаз.) У менЯ было тряское
нижнее место С у нее тоже. На заработках одичавший, полгода без женщин,
Я чуть с ума не сходил.
тихо протягивал руку к ней, а она осторожно С под столиком (вагонный от-
кидной столик) С тянулась рукой в мою сторону. В купе ночь, только зао-
конные всполохи. СмуглаЯ рука. Браслеточка. ЕдваРедва видна. Но так мед-
ленно, так робко ее рука продвигалась в мою сторону, ну, по сантиметру,
ах, этот Восток, мучительный и томящий. Я уже изнемог. А ведь наградой
станет лишь простенькое прикосновение. (Да и чего хотеть еще в вагонном
купе, где четверо и где завтра уже с утра все мы начнем хлопотать и со-
бирать вещи.) И как же медленно движетсЯ эта чувственнаЯ узкаЯ ручонка.
Поезд грохочет. В купе совсем темно. Вот наши пальцы соприкасаются, и в
тот же миг какаяРто маленькаЯ многоногаЯ среднеазиатскаЯ тварь перепол-
зает с моей руки на ее. Сидела, поди, на обшлаге моей легкой рубахи и
долго думала, как бы ей перебратьсЯ на ту сторону, где больше пахло род-
ной стороной. Дикий визг. Попутчица кричит не умолкая; все купе разбуже-
но. Ее муж спрыгнул с верхней полки, врубил свет и Яро глядит тудаРсюда,
а она все вытаскивает и выбирает изРпод своего халатика фантом уже давно
убежавшей мелкой твари. Муж (как и Я, русский) бьет кулаком по щели, в
которую шмыгнуло насекомое, С он так колотит, что слышитсЯ треск перего-
родки, и теперь с криками и воплями начинают возмущатьсЯ спящие в сосед-
нем купе. Наконец ночь берет свое. Тихо. Муж положил на полу дыни. (Счи-
тается, что насекомые из всех щелей соберутсЯ на пол, на запах.) Мы
спим. Стук колес. Одуряюще пахнет дынями. В среднеазиатских дынях нет
Яркой наружной желтизны, потому что солнце вошло внутрь плода, там и за-
таилось, себЯ не выдаст: Восток!..
Иду, руки в карманы...
ный ритуал.
нет своего.) Жигалины, 440-я, с мужиком мы даже приятельствуем С водочку
пьем, поигрываем в шахматы. Виктор Ефремыч Жигалин всегда мне рад, да
вот женка недолюбливает (и есть за что, за шуточки). КакРто нас запили-
ла, мол, пора спать, поздно длЯ шахмат С жена как жена, нормально, а Жи-
галин в шутку ей грозил: ТСмотри, Елена. Сбегу!..У С то есть из дома
сбежит. Я в задумчивости (позиция, видно, была сложна), уже занесЯ ладью
над шахматной клеткой и колеблясь, сделать ли ход, тоже вякнул С ленивым
голосом. Я и сам толком не слышал, что сказал: ТЗачем тебе сбегать. Мо-
жет, рано умрет. Вот наиграемся!..У С Зато она слышала. Жаль. Жены под-
час не понимают прелести случайно вырвавшегосЯ словца.
же за стол к тарелке, к супу с мяском; или к телевизору. Их кисловатый
жилой дух, заполнивший жилье (Я его чую), густ, смачен, напирает и уже
выступил наружу в коридор на внешней стороне дверей, узнаваемый, как
варфоломеевский крест. Им не до бытия: им надо подкормиться. (Новости ТВ
С та же подкормка. Им бросают, как сено коровам.) В коридоре пусто. Иду.
Руки в карманы. И тоже, клок сенца, могу подбросить своему ТяУ минуту
изысканного удовольствия, ощутив себЯ коридорным философомРстражем, сте-
регущим какРникак их зажеванное бытие. Стерегущий сам по себе. Стерегу-
щий вместо них и за них (но не длЯ них).
сеич Санин. Покурили с ним в коридоре, он с предвкушением говорит: да-
вай, мол, посмотрим футболРхоккей?
спинку и никаких дум, телевизор как пуп земли, а на экране оно движется.
Неважно что. Оно. Но Я еще колебался, как вдруг Влад Алексеич говорит С
борщ, там, мол, уже борщом пахнет.
хоккей, даю и все остальное С жена, борщ на стол! гость у нас!.. Жена
славная, милая, немного скривилась (Я длЯ нее как бомж). Но женщина себЯ
уважает, хозяйка, детьсЯ некуда С и вот тарелка борща передо мной, горя-
чий, дымится, чудо. Еще не ел, а уже доволен. (Есть такие собаки, удов-
летворяютсЯ запахом С смотрят на еду, пасть не разинут.) Я сидел уже
вполне счастливый. А из комнаты, что в глубине, появилсЯ с недовольным
видом их зять. Ах, ты боже мой. Ну, зачем он вышел? (Я вспомнил: и сам
Влад Алексеич, и его жена от зятька зависят. Зять в одной из толькоР-
только появившихсЯ коммерческих структур С зарабатывает! Он может купить
квартиру, не общажную, а настоящую городскую. Но, конечно, может и не
купить.) Он постоял с минуту. Зять как зять. Постоял свою затянувшуюсЯ
минуту и говорит медленно (не хамски, однако же со смешком) С гостей,
мол, зовете! нуРну!..
Я поднял от еды голову. (Я тоже умею медленно.)
тина.
(Кричит она вроде бы на него, на Влада, но кричит, конечно, на меня.) А
Я ем С Я медленно: и борщ медленно, и картошку, и хлеб, ах, свежий!
пусть малыш немножко подышит в большой комнате (то есть в этой). ТТы бы,
дочка, на улицу с мальчиком вышла...У, С мать ей. ТНа улицу?! Да у менЯ
обуви нет! Ничего нет! Не в чем мне на улицу!У С завопила дочка, всЯ в
слезах, крик, брань. Теперь они обе разом на Влада Алексеича С мол, не
умеет он жить, не умеет быть хозяином, не умеет ладить с зятем. Несут
они Влада Алексеича, как с горы... Но ведь тоже понятно: ругают его, а
слышно мне.
муж, ничего не нажил, не наработал! сам голь, с голью водится...
(Все, как обещал. По полной программе.) Дочка даже взвилась С мол,
мальчику, малышу сейчас бы нужна сказка, а не хоккей.
ки, а вот без хоккеЯ нет.
должающим у них сидеть и медленно жевать. Но и с квартирой, с теснотой,
с холодной погодой С и вообще со всем, что вокруг них. (С жизнью.) И так
тихо, мирно стало. И ребенок хоккей смотрит, ему нравится!
надо. (яРто загодЯ знал, что на ссору их не хватит, пороху нет.)
Березин Федор
Херберт Фрэнк
Курылев Олег
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Белов Вольф