Чтение 29–й страницы книги ~Петр и Алексей~

6 мая

Неожиданное примирение. Подойдя к полуоткрытой
двери в комнату ее высочества, я увидела нечаянно в
зеркале, что она сидит в кресле, а кронпринц, наклонив-
шись к ней и держа голову ее обеими руками, целует в лоб
с почтительной нежностью. Я хотела было скрыться, но
она, заметив меня тоже в зеркале, сделала мне знак рукою.
Я поняла, что она приказывает мне остаться в соседней
комнате. Бедняжке хотелось, должно быть, похвастать
своим счастьем.

- Der Mensch, der sagen, ich Sie nicht liebe habe, lugt
wie Teuffel! Кто говорит, что я вас не люблю, лжет, как
дьявол!- говорил царевич, как я догадалась, об одной
из тех презренных сплетен насчет ее высочества, которых
здесь ходит множество (ее обвиняют даже в измене му-
жу).- Я вам верю, знаю, что вы добрая, а те, кто говорит
о вас дурно, не стоят вашего мизинца...

Он расспрашивал ее о делах, неприятностях, об ее
здоровье, беременности, с таким участием, и слова, и черты
его лица полны были таким умом и добротою, что, каза-
лось, предо мною совсем другой человек. Я глазам и ушам
своим не верила, вспоминая то, что вчера еще происхо-
дило в этой самой комнате.

Когда он ушел и мы остались одни, Шарлотта ска-
зала мне:

- Удивительный человек! Он вовсе не то, чем кажется.
Никто его не знает. Как он любит меня! Ах, милая Юль-
яна, только бы любовь - и все хорошо, все можно вы-
нести... Когда у меня родится ребенок - молю Бога, чтоб
сын - я буду совсем счастлива!

Я не возражала; у меня не хватило бы духу разуве-
рять ее; она была уже и теперь так счастлива. Надолго
ли? Бедная, бедная!
может быть, я несправедлива к царевичу? Может
быть, действительно, "не то, чем кажется?"
Это самый скрытный из людей. Когда не пьян, сидит,
запершись со своими старыми книгами и рукописями;
изучает, говорят, всемирную историю, теологию, не только
русскую, но и католическую и протестантскую; раз во-
семь, будто бы, прочел немецкую Библию; или беседует
с монахами, странниками, старцами, людьми самого низ-
кого звания.

Один из его служителей, Федор Эварлаков, молодой
человек, не глупый и тоже большой любитель чтения-
ей берет у меня всякие книги, даже латинские - сказал
мне однажды о кронпринце слова, которые я тогда же
Написала по-русски, в памятную книжку, подарок Лейб-
ница, которую всегда ношу с собою:

- Царевич имеет великое горячество к попам, и попы
к нему, и почитает их, как Бога; а они его все святым назы-
вают, и в народе ж ими всегда блажим.
Помню, Лейбниц мне рассказывал, что, представив-
шись царевичу, летом 1711 года в Вольфенбюттеле, в гер-
цогском замке, долго беседовал с ним о своем любимом
предмете - соединении Востока с Западом, Китая и Рос-
сии с Европою - и затем прислал ему, через его воспи-
тателя, барона Гюйссена, извлечение из писем о китайских
делах. Лейбниц утверждал, что, наперекор всему, что гово-
рят о царевиче, он очень умен; но ум у него совсем иной,
чем у отца. "Должно быть, в деда",- заметил Лейбниц.
Ее высочество показывала мне копию с письма Коро-
левской Берлинской Академии Наук к герцогу Люд-
вигу Рудольфу Вольфенбюттельскому, отцу Шарлотты.
В письме этом говорится о предстоящей возможности
распространить истинное христианское просвещение в Рос-
сии, "благодаря особой и чрезвычайной склонности нас-
ледного принца к наукам и книгам".

Видела я также отчет о заседании той же Берлинской
Академии в 1711 году, где один из членов ее, конректор
Фриш, заявил: наследник царя еще больше любит науки,
чем сам царь, и будет им в свое время не меньше покро-
вительствовать.

Странно! Когда я сегодня смотрела на них обоих в
зеркале,- точно в волшебном "зеркале гаданий",- мне
почудилось в этих двух лицах, таких различных, одна
черта сходства - тень какой-то предчувственной грусти,
как будто оба они жертвы, и обоим предстоит великое
страдание. Или это мне только так показалось в темном
зеркале?

8 мая

Присутствовали в Адмиралтействе при спуске боль-
шого семидесятипушечного корабля. Царь, одетый, как
простой плотник, в красной вязаной фуфайке, запачкан-
ной дегтем, с топором в руках, лазил между подпорками
под самый киль, осматривая, все ли в порядке, не обращая
внимания на опасность - недавно, при спуске, два чело-
века были убиты. "Тружусь, как Ной, над ковчегом Рос-
сии",- припомнились мне слова царя. Сняв шляпу перед
великим адмиралом, как подчиненный перед начальником,
он спросил, пора ли начинать, и получив приказание, сде-
лал первый удар топором. Сотни других топоров начали
рубить подпорки; в то же время снизу отдернули балки,
державшие корабль со всех сторон на штапеле. Он сколь-
зил с намазанных жиром полозьев, сначала медленно, по-
том полетел, как стрела, так что полозья сломались вдре-
безги, и поплыл по воде, качаясь и впервые рассекая волны,
при громе музыки, пушечной пальбы и кликах народа.

Мы сели на шлюпки и поехали на новый корабль. Царь
был уже там. Переодевшись в мундир морского шаутбе-
нахта - чин, в котором он теперь состоит - со звездою
и голубою орденскою лентою через плечо, принимал он
гостей. Стоя на палубе, окрестили новорожденного пер-
вым кубком вина. Царь произнес речь. Вот отдельные
слова, которые мне припоминаются:

- Наш народ, как дети, которые за азбуку не при-
мутся, пока приневолены не будут, и которым сперва
досадно кажется, а как выучатся, то благодарят,- что
ясно из всех нынешних дел: не все ли невольно сделано?
и уже благодарение слышится за многое, от чего и плод
произошел. Не приняв горького, не видать и сладкого...

- Не корми калачом, да не бей в спину кирпичом!-
заметил один из шутов, старых бояр, должно быть, уже
пьяный, своему соседу на ухо, шепотом, как раз у меня за
спиной.

- Имеем,- продолжал царь,- образцы других про-
свещенных в Европе народов, которые также начинали с
малого. Пора и нам за свое приниматься, сперва за малое,
а потом будут люди, кои не оставят и великих дел. Ведаю,
что сам не совершу и не увижу сего, ибо долгота дней не-
надежна.- однако начну, да будет другим после меня
легче сделать. А с нас довольно ныне и сей единой славы,
что мы начинаем...

Я любовалась царем. Он был прекрасен.
Спустились в каюты. Дамы сели отдельно от кавале-
ров, в смежной зале, куда во время пира не смел входить
НИКТО из мужчин, кроме царя. В перегородке, разделяв-
шей обе залы, было небольшое, круглое, задернутое крас-
ною тафтою, оконце, вроде люка. Я села рядом с ним;
Приподымая занавеску, я могла видеть и отчасти слышать
и то, что происходило в мужском отделении. Кое-что по
обыкновению записывала тут же в памятную книжку.
Длинные узкие столы, расположенные в виде подковы,