проработал кабельщиком в Пангодинском участке управления "Надымэнергогаз"
десять лет, живя все это время в одной из комнат холостяцкого общежития.
Именно здесь началось мое знакомство с этим человеком.
будет работать, пусть у тебя поживет пока, -- представил меня известный
поселковый электрик.
закончил институт по специальности, связанной с кинематографией, но
поработать в этой области почти не пришлось.
инженер. Это прозвучало так: не дрейфь, все будет нормально, я тебя всегда
пойму и помогу.
с успехом расшифровывали эту сумму "загадочных" слов и пауз, полуулыбки и
выразительного взгляда поверх очков. Жилище его никогда не бывало без
гостей. Для многих оно являлось местом, где можно было отдохнуть,
поговорить, расслабиться в мужской компании. Чего греха таить, должна быть у
российского мужика такая, пусть нечастая возможность. Семеныч, добрая душа,
всех привечал, прощал, причащал. Все мы были младше его, ко всем он
обращался соответственно: "Сережка", "Колька", "мальчишки". Он часто спорил,
даже сердился, ругая, воспитывая, своих "несмышленых" друзей, которые за
пределами этой комнаты разводились, уезжали, возвращались и допускали прочие
жизненные оплошности. Многое из произносимых грозных нравоучений вызывало
улыбку, но никогда Семеныч не бывал смешным. Наверное, потому, что никогда с
нами не был по-настоящему злым -- казалось, просто не умел этого делать.
между серьезностью и шуткой.
Нельзя мне к хохлам, особенно западным. Боюсь, узнают.
рассказывал эту историю, заметно волнуясь. Я не запомнил конкретных дат,
географических названий и масштабов акции, но смысл в том, что однажды ему
пришлось принимать участие в выселении жителей из районов западного
приграничья Советского Союза. Рассказывал, что задачей их тогда было войти в
дом и вывести семью на улицу, следом шли специальные подразделения, которые
вели учет и погрузку людей на машины. Он говорил, что понимал
бессмысленность и жестокость происходящего, поэтому заскакивал в дом и
кричал напуганным людям: "В подвал! В подвал!" -- те прятались, он выбегал и
докладывал: "Никого нет!"
ищут. Таким образом многие семьи отсиделись, спаслись от депортации.
По телевизору шел какой-то военный фильм, который Семеныч, как обычно, не
комментировал. Однако вечерняя идиллия была скоро прервана. Семеныч вдруг,
перестав есть, стал посылать меня к известному всему поселку ночному
спекулянту:
не одну -- две, две возьми...
застрелил из пистолета пленного немца...
хорошее -- победа близко, -- обошлось. Но, что там людской суд! Без судей до
сих пор каюсь, все перед глазами... Конечно, тогда по-другому они, и вообще
все воспринималось: много земли проехали, прежде чем дошли до Берлина, много
горя видели... Бывало, едешь по белорусской деревне, по тому, что от нее и
от людей осталось и -- веришь, нет? -- плачешь!... И так плачешь, что за
несколько минут все выкипает -- слез уж нет, только лицо корежит во все
четыре стороны... Но, зачем, Ленька, зверей побеждать, чтобы потом в них же
и превращаться?!... А ведь до этого никогда и после никогда не убивал вот
так, лицом к лицу, в танке ведь "работал". А тут -- безоружного... Что-то
ведь находит на человека...
пехоты. На стенах -- "Гитлер -- капут", по-немецки, местные жители написали,
мол, сдаемся, сдались уже. Вышли мы из танков, стал я искать пустую
квартиру, экипажу переночевать. Захожу в одну спальню, а там... кровь, голая
женщина на кровати лежит, глаза кверху, мертвая. И кинжал из нее торчит...
Знаешь из какого места?...
выкрикивал какие-то непонятные слова. Поначалу я думал, что он до сих пор
самым настоящим образом воюет во сне. Наверное, это был послевоенный
синдром, принявший впоследствии "мирные" формы. Этот вывод я сделал после
того, как в одной из ночей, в череде невнятных, но громких слов уловил
знакомое: "... Ты инженер, я инженер!"
кульков и вывалил все это на стол.
улыбнулся и, получая удовольствие от моего непонимания (и вправду, слово
"шестой" для меня прозвучало, как код сорта или фасона изделия), пояснил: --
Пять уже есть, это будет шестой.
дочери.
рукой. Однажды все-таки сказал, что, мол, никто из этих двоих не смог
пожертвовать своей Родиной. И все.
замерли перед объективом. В ее глазах больше грусти, в его -- задора, но и в
тех и других -- нежность. Касаются плечи в гражданских одеждах, в руке лежит
рука. Такой мне запомнилась эта фотография молодых Геннадия и Марты. С
годами для меня, как ни странно, эта картинка как бы приблизилась, ожила и
даже озвучилась "закадровым" голосом: "А за их спинами -- война!"...
среди нас. Сколько же их осталось через более, чем полвека? В этот год в
двадцатитысячных Пангодах на день Победы мне не удалось отыскать ни одного.
А ведь совсем недавно они были нашими коллегами по работе, соседями, были
частью нашей жизни, каждой конкретной биографией ныне здесь живущих; тем,
что формировало наши характеры, что влияло на наше восприятие окружающего
мира. Поэтому, вспоминая свою более молодую жизнь, невозможно обойтись без
них. А вспоминая о них, мы вспоминаем себя.
Волгоградской области. Жил, как и в Пангодах, один. Долго поддерживал связь
с теми, с кем работал в Пангодах. Недавно эта связь прервалась по
неизвестным причинам. Мне хочется верить, что Геннадий Семенович жив, и ему
просто некогда или уже неинтересно (пусть даже так) сюда писать.
огромными морщинистыми руками северные фотографии и письма, приговаривая
тихим, с хрипотцой, голосом:
ОЧАРОВАННЫЕ СЕВЕРОМ
было много общего: обе молодые и незамужние, у обоих высшее экономическое
образование, а самая главная общность состояла в том, что были они... родные
сестры.
поселка-спутника, носящего соответствующее основному населению имя --
"Юность". Вскоре вышли замуж, появились дети.
несколько лет возвратиться к "земной" жизни. В 1990 году, сдав пангодинское
жилье, семья навсегда уехала в родную Чувашию. Это "навсегда" длилось
немного, всего два года...
предыдущей работе, и она стала заведующей пангодинского отдела
"Запсибкомбанка". Коммерческий банк, как и подобает солидному учреждению
новой формации, не позволил, чтобы семья ценного работника ютилась во
временном жилье... Словом, Гончаровы вселились в благоустроенную квартиру.
Михайловна, -- хоть там уже все есть: квартира и т.д.
мотивами, перечисляла: привычка, уверенность в завтрашнем дне, люди...
Наконец, тряхнув головой, бодро завершила:
преувеличения: здесь нашли свое счастье... Вот поэтому Север нам и мил. А
если бы все сложилось иначе -- кто знает, какое было бы к нему отношение?...
СИБИРСКАЯ ДУША
земли лучше Сибири, семья Штейн из Ишима Тюменской области перекочевала на
Украину, которая является родиной мужа Татьяны Николаевны. Жаркое лето,
промозглая заунывная осень, слякотная, с частыми оттепелями зима --
простуды, затяжные болезни... Прелести юга пришлись не в радость
Черепнин Владимир
Андреев Николай
Грабб Джеф
Посняков Андрей
Апраксина Татьяна