Но сапоги скрипят. Это почти новые, хорошие сапоги. Они и должны скрипеть.
что из-за перегородки выходит Ева.
привидение, какими в детстве бабушка стращала Михася. Но это не
привидение, это - Ева, большая, теплая, пахнущая свежим сеном, что ли. И
необыкновенно красивая, ну просто сердце рвет, какая красивая.
плохо?
уйти. Тихонько.
даже заеду. С одним человеком. Короче говоря, может, с Сазоном Иванычем
заеду. Нам все-таки надо забрать тол. Это очень срочное дело.
достать хороший аусвайс. Печать у тебя особенно неважная...
тебя?
пошел.
сейчас. И в беспомощности этой, в сонной рассеянности особенно удивительна
и прекрасна. - Я хотела тебе еще что-то сказать. Я забыла, что я хотела
тебе сказать...
потеет. Но не может оторвать глаз от ее высокой, чуть трепещущей под
рубашкой груди.
будет очень недовольна. Будет меня ругать, что я вот так тебя отпустила.
Ты должен проститься с ней.
минуточку. - И заглядывает за перегородку: - Мама, он уходит. Вы слышите
меня? Он уходит...
рожки. Волосы ее переплетены какими-то бумажками или тряпочками. "Для чего
это?" - удивляется про себя Михась. И говорит, почтительно кланяясь, как
учительнице в школе:
роде. Но не говорит. Он скорее хочет уйти, пока она его снова не назвала
Иродом, ненасытным зверем лесным или еще как-нибудь.
сегодня, и возьмет тол. Он заедет с Сазоном Ивановичем.
Обнимает его и целует в лоб. - Извини меня, старую дуру, мальчик. Извини,
что я оскорбляла тебя. У меня нет сил. Извини меня, милый. У меня больше
никого нет. Только Ева, но она тоже уйдет...
назвала его Иродом.
нехорошо. Ему вдруг, странное дело, самому захотелось заплакать. Но он
повернулся и вышел, не взглянув даже больше на Еву.
потому, что эти женщины могли смотреть на него в окна. Почти весело
помахал. А кепку спрятал за пазуху.
свежие холмики могил Василия Егоровича и Феликса. Но он не остановился у
этих могил. Он только чуть опасливо посмотрел углом глаза в их сторону. И
зашагал по широкой аллее через кладбищенскую гору, нисколько не тревожась
тем, что у него по-прежнему не очень точно изготовленный Клавкой аусвайс и
особенно неудачная печать.
у него больше не задрожат руки при виде тех, кто захочет проверить его
документы.
кто попытается поставить под сомнение его право передвигаться по родной
земле.